Белое танго - Дмитрий Вересов

Новая фаза началась десятого апреля, когда Павел пригласил ее на день рождения. Без толку просидев дома почти до вечера, она уже подумывала позвонить, ему как бы случайно. Но тут как раз позвонил он сам. Обрадовался, что застал дома (еще бы не застал, она специально взяла у Шерова отгул!), извинялся, что не пригласил заблаговременно. Оказывается, начисто забыл о собственном двадцатипятилетии. Что поделать, люди науки славятся рассеянностью — судя по этом показателю, ученый он выдающийся. Свой выход к Черновым она продумала тщательно и вроде не прокололась ни в чем. Очаровала мамашу, особу, судя по всему, изрядно «сучковатую»; вроде бы глянулась самому Дормидонтычу, потенциальному тестюшке; похоже, закрепилась и в сердце Павла. Женщина в ней говорила, что не сегодня-завтра он откроет свои чувства. Подарил ей чудной алмаз — крупный, с мизинный ноготь величиной, мутноватый и почему-то голубой. Видимо, этот алмаз представлял для него какую-то особую ценность. Он даже сказал, что в этом камешке вся его жизнь. И она подолгу держала алмаз в ладошке, разглядывала на просвет, словно тайну Павла разгадывала.

Потом показала камешек Шерову. Он долго изучал кристалл через лупу и попросил на недельку одолжить ему. В Москве он связался с ювелиром, который лишь подтвердил выводы, сделанные Вадимом Ахметовичем: крупный промышленный алмаз, не имеющий практической ювелирной ценности, со множеством трещин и графитовых включений. Голубой цвет камня говорит, с вероятностью до 98%, о родезийском происхождении. За величину и цвет какой-нибудь любитель экзотики мог бы дать тысячи полторы, но такого любителя надо еще поискать. Шеров вернул Тане камень без комментариев. Да и не надо ей комментариев. Ей уже просто не хватало рядом самого камня, как талисмана.

На ранчо все шло тихо-мирно, своим чередом. Но в конце апреля появился гость, которому суждено было стать последним для Тани.

Это был высокий, толстый, седой и очень вальяжный грузин лет шестидесяти.

Он прибыл в отсутствие Шерова, которого на ранчо ожидали со дня на день. Получив предварительные указания от хозяина, Джабраил распорядился принять гостя по высшему разряду.

Гость привез с собой бочонок великолепного полусладкого вина и несколько бутылок коньяка с рельефным позолоченным профилем Шота Руставели. Этот двадцатипятилетней выдержки коньяк прославился тем, что никто и никогда не видел его на прилавках какого бы то ни было советского магазина.

Тане он велел называть его «дядей Афто», от похода в Эрмитаж и театры отказался, альбом с девочками просмотрел с интересом, но от их услуг тоже отказался, зато с удовольствием прогулялся с Таней по островам, подернутым первой нежной зеленью. Обедал и ужинал он на ранчо.

На второй вечер, когда они остались в гостиной одни, он накрыл руку Тани своей большой волосатой ладонью и выразительно посмотрел в глаза. Таня приготовилась дать вежливый отпор, но по интонациям дяди Афто поняла, что дело тут совсем в другом.

— Знаешь, дэвочка, — сказал он. — Моя дочь Нино вышла замуж за мингрела, рыжего, как пламя, и подарила мне внучку Кэтэван, по-русски Катя. Ты, дэвочка, очень похожа на мою Катю. Когда я тебя увидел здесь, мое старое сердце заныло. Я не понимаю, объясни мне, ты — жена Вадима?

— Нет.

— Ты любишь его?

— Нет. Я у него работаю.

— Извини, но разве это работа для хорошей девушки? Тебе нужно найти порядочного, надежного человека, выйти за него замуж и подарить ему много красивых и умных детей…

В голосе дяди Афто была какая-то магическая сила, которой Таня не могла противостоять; у нее язык не поворачивался сказать этому старому прохвосту, что это не его ума дело.

— У меня есть жених, — тихо сказала она. — Это очень хороший человек.

— Если он хороший человек, зачем он мирится, что ты здесь? Зачем не заберет тебя? — Он не знает, что я здесь работаю. И вообще, дядя Афто, я не понимаю, чем так плоха моя работа. Я то же самое делала на каникулах в «Интуристе», а когда получу диплом, наверное, уйду туда совсем. Уверяю вас, я не ложусь под гостей — это в мои обязанности не входит…

— Мне жалко тебя, дэвочка.

Таня обозлилась — как смеет этот жирный ворюга жалеть ее! — но виду не подала. Дядя Афто с грустью посмотрел на нее и переменил тему разговора. Он так интересно рассказывал про старый Тбилиси, что Таня уже через две минуты совершенно забыла про свою злость.

Утром, когда дядя Афто еще спал, Джабраил задал Тане особенно крепкий душ Шарко и уже на самом исходе процедуры сказал:

— Сегодня в город не едешь. Хозяин звонил — он ждет вас с Афто на пикник, часам к двенадцати. Повезешь его к озеру, сразу за озером свернешь налево, на проселок, проедешь километра два. Я буду ждать.

— Почему не едешь с нами?

— Я пораньше поеду. Шашлык готовить надо.

Утро было теплое, ясное, с обещанием погожего, почти летнего дня. Таня с удовольствием попила кофейку и позволила себе побездельничать в ожидании пробуждения дяди Афто. Шеров время от времени устраивал такие «завтраки на траве», подбирая какое-нибудь живописное местечко. Там всегда бывало весело, а шашлыков, равных тем, которые на таких пикниках мастерил Джабраил, вероятно, не существовало в природе.

Дядя Афто проснулся не в очень хорошем настроении — ломила спина, давала о себе знать много испытавшая печень. Но, глядя на розовое, оживленное лицо Тани, слушая ее веселый голос, рассказывающий об ожидающих их умопомрачительных шашлыках на лоне весенней природы, и сам постепенно приободрился, помолодел и принялся рассказывать о традициях шашлычного стола. Он продолжал рассказ и сидя рядом с Таней в желтых «жигулях».

Промчавшись по шоссе, они сразу за озером свернули на глухой проселок.

Проехав по ухабам километра три, Таня с облегчением увидела на обочине темную фигуру Джабраила.

— Вот и Джаба, — сказала она дяде Афто. — Дальше, наверное, пойдем пешком.

Она притормозила возле неподвижного Джабраила. Дядя Афто не по годам проворно выбрался из машины, обошел ее спереди и, повернувшись к Джабраилу спиной, галантно нагнулся перед Таниной дверцей, намереваясь распахнуть. Она не успела даже взяться за ручку — в секунду лицо дяди Афто страшно перекосилось, побагровело, руки его стремительно взметнулись к горлу, он выгнулся, отпустив дверцу и отступив на шаг от машины.

Этот стоп-кадр будет стоять перед глазами Тани до конца дней. Дядя Афто, в последнюю секунду спинным мозгом почувствовавший опасность и успевший таки просунуть пальцы под велосипедную цепь, которую накинул ему на шею Джабраил.

Сведенное судорогой предельного усилия лицо Джабраила… Мужчины стояли совершенно неподвижно, вжимаясь в землю ногами, чтобы не потерять равновесия.