Заморозки (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

На стене висел комбинированный барометр. Давление шестьсот тридцать пять миллиметров ртутного столба. Это понятно, мы на высоте полтора километра над уровнем моря. Температура двадцать четыре градуса. Рекомендуемая. На улице — двадцать шесть, двадцать семь, и контраст не нужен, контраст вреден. Чуть прохладнее, и ладно. Влажность в помещении — шестьдесят шесть процентов. Относительная, да.

Я прошелся по спальне. Хорошая спальня. Большая. Зеркала. Паркет. Мебель под старину, а, может, и в самом деле из девятнадцатого века, раньше это умели — делать мебель на века.

Вышел в гостиную. В окне тот же самый дождь, а чего я ждал? И заметный такой дождь, знатный, ему наши зонтики — на зубок.

— Знаешь, Чижик, сколько дождливых дней здесь в июле? — спросила Лиса.

— Много, — ответил я.

— И даже больше. Лето — сезон дождей. Так что хорошая погода будет не раньше декабря. Наиболее солнечный здесь январь. Днём плюс двадцать семь, ночью — около двадцати. Красота! И почему это выбрали дождливое лето?

Словно в подтверждении слов Лисы, сверкнула молния, и какая молния — в полнеба. Три секунды спустя раздался гром. Стекла и рамы здесь толстые, прочные, на совесть, но слышно было отменно. Грохнуло, так грохнуло.

— Считаем, — сказал я. — В неделю мы играем три партии. Семьдесят партий, плюс тайм-ауты — и мы в благословенном январе!

— Ты… Ты серьезно?

— Регламенту это не противоречит. Алехин с Капабланкой тоже играли до шести побед, у них вышло тридцать четыре партии.

— Ну, видишь. А ты — семьдесят!

— С тех пор теория шахмат шагнула далеко вперёд, искусство защиты поднялось на небывалую высоту. Это прежде шпагу наголо, милорд, я имею честь вас атаковать, игроки жертвовали фигуры налево и направо в надежде на волшебную комбинацию. Теперь иное. Теперь в почёте на кавалеристы, а сапёры: окопы, блиндажи, минные поля. Иной за весь турнир ни одной партии не выиграет, ни одной не проиграет, но доволен: полтинник набрал! И мы с Карповым способны хоть год играть, хоть два: регламент не препятствует.

— Только попробуй!

Пробовать я не собирался, нет. Но регламент и в самом деле не препятствовал.

Как-то мы в Москве пошли на соревнование по дзюдо. Девочки затащили. Ну, что я ждал от дзюдо? Необыкновенное зрелище ждал. Вон как девочки меня натаскивали в нашей спорткомнате. Брык, полёт, и я на матах.

Ага, ага. Мастера спорта международного класса ходили по татами — и всё! Ни одного броска, ни одного яркого приёма.

— Хочешь броски — иди в кино, — сказала Пантера. — Все приёмы эффектно проходят, когда у противников велика разница в классе. Мастер против разрядника, тут да. Разрядник против новичка. А когда встречаются двое великих — тут никто рисковать не станет.

— Сколько человек посетили этот чемпионат? И сколько человек сходили на «Гения дзюдо»? Прикинь!

— Ты ещё о деньгах скажи.

— О деньгах всё уже сказано. Великим другом великого Карла Маркса: в мире капитала деньги есть основное условие свободы.

— Ну, ну, Чижик. Другой великий марксист сказал как-то, что деньги лишь тогда чего-то стоят, когда ты способен их защищать.

И они вернулись к тренировкам.

Тогда, на чемпионате по дзюдо, я и утвердился во мнении: шахматы — это искусство. Они, шахматы, должны быть интересны не только утонченным знатокам, но всем. Шахтёрам, монтёрам, кинорежиссёрам. И если кто-то не разбирается в защите Каро-Канн, то должен быть увлечён иным. Перипетией борьбы добра и зла, например. Городских и деревенских. Наших и ненаших.

И вот сейчас я должен заинтересовать игрой миллионы советских людей — и миллиарды несоветских. Ну, сколько получится. Нужно постараться.

Я ещё постоял у окна.

Пусть бегут неуклюже филиппинцы по лужам… Филиппинцы по лужам не бежали. Филиппинцы шествовали с достоинством, понимая, что дождь — это судьба, а от судьбы не убежишь. Да их отсюда, сверху, и не видно было, пешеходов. Видны были горы, видны были тучи, видны были деревья, преимущественно сосны. И молнии в половину неба. А небо здесь большое. Огромное. Тропическое.

Я отошёл к столику, на котором лежали утренние газеты. «Bulletin Today» — это у них серьезная газета, для белых воротничков, а «Baguio Midland Courier» — газета народная.

И в первой, и во второй газетах матчу отводилось немало места. Да что «немало» — много места отводилось. Очень много. Маркос вложил в матч огромные деньги, и хотел получить прибыль. Не деньгами — популярностью.

Маркос, Кампоманес, Карпов — их фотографии заполняли собой пространство. А мои — не заполняли. Так, парочка стареньких. На Турнире Мира — первая, и я играю с Фишером в Лас-Вегасе — вторая. Каким же я был молоденьким в Лас-Вегасе!

Большими буквами: «Чижик — прилетел!» — и фотография самолета в аэропорту. По-моему, совсем не тот самолет, на котором мы прибыли в Манилу, ну да ладно. Суть-то передана верно, прилетел я, прилетел.

Много предсказаний от магов, экспертов, простых любителей. Все считают, что матч будет захватывающим, и победитель наберет шесть очков. Это они верно подметили. Шесть.

Я не заметил, как опять заснул за газетами.

Мне казалось, что я всё лечу, лечу, теперь уже в Австралию. Не на матч, не на турнир, а в поисках капитана Гранта, найти которого мне представляется почему-то чрезвычайно важным: капитан знает секрет, позволяющий завладеть не шахматной короной, а короной Российской Империи!

— Чижик, Чижик, вставай! — это Лиса с Пантерой.

По принятому плану спать днём я могу не более часа. Три дня помучаюсь, а потом привыкну. Теоретически. Стресс-адаптация. А если буду спать, да часа по четыре, то весь матч так и буду полусонным днём и полубодрым ночью.

Я встал. Не вскочил, а медленно открыл глаза, медленно вздохнул, медленно поднялся.

Что-то изменилось.

Что-то сильно изменилось.

Ах, да. Нет грозы. И дождя нет. И даже кое-где видны кусочки голубого неба.

А время… Время час пополудни.

Я опять принял душ, почистил зубы, побрился.

Девочки принесли весы — нашли здесь, в отеле, небольшие, напольные. Шестьдесят четыре килограмма. Шахматный вес. Но при моем росте маловато.

Взвесились и они — шестьдесят восемь и шестьдесят девять. Тоже перелет отнял килограмм-полтора.

Девочки подали чай. Наш, «Советский». Я, в окружении девочек, выпил чашечку и соизволил одеться. Костюм европейский, «джентльмен на отдыхе». Светло-светлосерый, шерстяной. Да-да, в жару шерстяной костюм вполне комфортен — если шерсть правильная.

Да и нет особой жары. Багио — это полтора километра над уровнем моря. Среднегорье. Плюс везде, где мы будем, климатконтроль, тут не простыть бы.

Девочки тоже отдали предпочтение классике. Маленькое черное платье, два экземпляра.

Нужно, нужно нам бриллианты купить. Девочкам серьги, ожерелья, подвески королевы. Мне часы, булавку на галстук, кольцо, запонки. Будем в Амстердаме или Нью-Йорке, непременно что-нибудь подберём. А то даже неудобно. Комсомольцы — и без бриллиантов! Что люди подумают?

Шутки шутками, а на приёме было и в самом деле немного неловко. Вся эта буржуазия просто стремилась подавить великолепием, на иной бриллиантов, может, на целый миллион. Или это стразы? Читал, что, покупая дорогую ювелирку, богачи одновременно покупают и дешевую бижутерию. С виду один в один, особенно на расстоянии вытянутой руки. Или двух рук. А если вдруг отцепится что-то, или ещё какой неприятный случай, то не так жалко. Одно дело потерять брошку за сорок тысяч, совсем другое — просто за сорок. Хотя и за сорок жалко.

Мы, советские, держались мощным вулканическим островом посреди пенного моря буржуазных ценностей. Сплоченным коллективом, которому не страшны ни провокации, ни посулы и заигрывания капиталистов и их приспешников.

Не очень-то с нами и заигрывали. Нельзя сказать, чтобы полностью игнорировали, нет, но и ажиотажа вокруг нас не наблюдалось. И только когда господин президент с супругой подошли к нам и поговорили несколько минут, спохватились и другие.