Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так я перехожу от злости к смеху. Наше положение, положение человека, в конечном итоге не ужасно, не исполнено высшего смысла – попросту смешно. А как еще это назвать? Быть может, мудрейшие из нас – клоуны вроде Харпо Маркса, те, что не разговаривают. Если бы мне позволили исполнить любое свое желание, я бы пожелал, чтобы Бог прислушался к тому, чего не говорит Харпо Маркс, и понял, почему он не разговаривает. Если помните, Харпо умел говорить. Просто не хотел. Быть может, потому, что нечего сказать: все уже сказано. А может, случись ему заговорить, его слова указали бы на нечто страшное – то, чего нам лучше не замечать и не сознавать. Не знаю. А вы знаете ответ?
Писательство – дело одинокое. Запираешься в кабинете, работаешь, работаешь, и нет этому конца. Например, я двадцать семь лет работаю с одним и тем же литературным агентом, но ни разу с ним не встречался: он в Нью-Йорке, я в Калифорнии. (Один раз видел его по телевизору, в Tomorrow Show Тома Снайдера, и, надо вам сказать, мой агент – крутой парень. Ему палец в рот не клади! Именно такой, каким и должен быть агент писателя-фантаста.) Я встречался со множеством фантастов, со многими из них мы стали друзьями. Например, Харлана Эллисона знаю с 1954 года. Харлан меня готов живьем съесть. В прошлом году, когда мы были вместе в Меце, во Франции, на Втором ежегодном Фестивале научной фантастики, Харлан на меня набросился и разнес в пух и прах; дело было в баре, вокруг толпа народа, в основном французы. Харлан меня просто на куски порвал. Ну и отлично, мне понравилось. Знаете, это как кислотный бэд-трип: сопротивление бесполезно, остается расслабиться и получать удовольствие.
И этого сукиного сына я тоже люблю. Он из тех, кто существует на самом деле. Как Ван Вогт, и Тед Старджон, и Роджер Желязны, и прежде всего Норман Спинрад и Том Диш, двое главных для меня людей в мире. Одиночество писательского ремесла умеряется братством писателей. В прошлом году сбылось то, о чем я мечтал почти сорок лет: я познакомился с Робертом Хайнлайном. Именно его книги – его да еще Ван Вогта – пробудили во мне интерес к научной фантастике, так что Хайнлайна я считаю своим духовным отцом, хотя наши политические идеологии друг другу противоположны. Несколько лет назад, когда я болел[66], Хайнлайн предложил мне помощь, обещал сделать все, что в его силах, – а ведь в то время мы даже не были лично знакомы; но он звонил, чтобы спросить, как я себя чувствую, и подбодрить. Хотел даже купить мне электрическую пишущую машинку – благослови его Боже, одного из немногих истинных джентльменов. Я не согласен с идеями, что он высказывает в своих книгах, но какое это имеет значение? Однажды, когда я задолжал налоговой службе и не мог заплатить, Хайнлайн выручил меня деньгами. Очень уважаю и его, и его жену – в знак уважения посвятил им книгу. Выглядит Роберт Хайнлайн очень впечатляюще – красавец с военной выправкой; по всему, даже по стрижке, понятно, что он из армии. Я для него – фрик и раздолбай; и все же он помог мне и моей жене, когда у нас были тяжелые времена. Вот это лучшее, что есть в человечестве; такое – и таких людей – я и люблю.
Моя подруга Дорис, у которой рак, прежде была девушкой Нормана Спинрада. Мы с Норманом близки уже много лет и много безумного совершили вместе. Оба мы легко теряем самообладание. У Нормана такой скверный характер, какой сто лет искать будешь – не найдешь. Он и сам в курсе. Бетховен был таким же. А у меня характера совсем не осталось – наверное, поэтому и давление все лезет вверх: гнев не находит себе выхода. В конечном итоге я так и не понимаю, на кого и на что злюсь. И завидую Норману, который отлично умеет выплескивать гнев в атмосферу. Он великолепный писатель и великолепный друг. Вот что дала мне научная фантастика: не славу, не состояние – верных друзей. Для меня это дорогого стоит. Жены приходят и уходят; девушки приходят и уходят; а фантасты держатся вместе, пока не умрут в буквальном смысле… что, кстати, со мной может случиться в любую минуту (возможно, к моему тайному облегчению). А пока я пишу это предисловие к The Golden Man, перечитываю рассказы, написанные за тридцать лет работы, вспоминаю былое – магазин «Счастливый пес», жизнь в Беркли, участие в политике и то, как из-за этого Большой Брат схватил меня за задницу… Остаточный страх во мне еще есть, но я верю, что царству полицейских интриг и террора пришел конец (по крайней мере, на время). Теперь я нормально сплю. А было время, когда всю ночь просиживал в страхе, ожидая стука в дверь. Наконец меня попросили «зайти в центр», как они это называют, где меня ждало несколько часов полицейского допроса. Даже OSI (разведывательная служба авиации) – и та меня допрашивала: оказалось, в округе Марин завелись террористы – и на сей раз террором занимались не власти, а какие-то чернокожие, недавно вышедшие из Сан-Квентина. Выяснилось, что этой группировке принадлежит дом по соседству с моим. Полиция считала, что мы заодно; бесконечно долго мне показывали фотографии каких-то черных парней и спрашивали, знаю ли я их. К этому времени я даже отвечать не мог. Нелегкий день выдался тогда у малыша Фила.
Так что, если вы думаете, что писатели ведут тихую жизнь книжных червей, то ошибаетесь – по крайней мере, в моем случае. Я даже пару лет прожил на улице, среди наркоманов. Бывало и забавное, и трогательное, но бывало и мерзкое. Об этом я писал в «Помутнении», так что здесь повторять не буду. Единственное, что было хорошего на улице: люди там не знали, что я известный писатель-фантаст, а если и знали, им было плевать. Они хотели знать только одно: что бы еще у меня стащить и продать. К концу второго года я лишился всего, что имел, в буквальном смысле, даже дома. Полетел в Канаду, почетным гостем на Научно-фантастический конвент в Ванкувере, выступил с
