Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев

да и не в темноте — тоже страшно. Однако страх не помогает выбираться, страх расшатывает нервную систему, что мешает человеку быть человеком. Нервы должны изнашиваться постепенно, по мере старения организма. А иначе можно сойти с ума. Сделаться сумасшедшим в столь юном возрасте — перспектива безрадостная, ведь теоретически впереди вся жизнь. А практически?

Надо гасить свет.

Мика двумя пальцами ущипнул фитиль, тот обиделся и перестал гореть. Сразу же наступила кромешная тьма, которая вкупе с почти полной, если не считать легкого шуршания воды о доски, тишиной навевала оптимистичную мысль о заживо погребенных. Немедленно сделалось трудно дышать. Немедленно подкралась слабость в коленках. Немедленно нужно снова зажечь свечу.

Он открыл глаза, в поисках огнива и понял, что полная темнота — это всего лишь обман зрения. Чтобы что-то видеть — надо глаза открыть, а не плыть, зажмурившись, что он делал после того, как погасил огонек.

На удивление кладка подземного канала слабо светилась. Вероятно, это мох и плесень, наросшие на камни. Света было мало, но его хватало, чтобы видеть контуры руки, поднесенной к лицу. А также обратить внимание на то, что мертвец шевельнулся, а затем и вовсе сел, явно намереваясь вытянутыми скрюченными пальцами уцепиться за Микину шею и наказать его за свое убийство.

«Барон», — прошипел Прокопьев.

— Мама, — ответил фон Зюдофф и в панике принялся высекать огнивом потоки искр.

Как тут же прояснилось, труп лежал в прежнем положении и даже ухом не повел. Все это игры воображения, блин.

— Фууу, — облегченно выдохнул Мика, и тотчас же его волосы ощутили чье-то прикосновение. Волосы зашевелились, и захотелось бежать прочь, подвывая от ужаса. Сердце заколотилось, в мозгу возникли картины, одна краше другой. Сейчас то, что его только легко трогает выпустит острое смертоносное жало, и его песенка будет спета. Или сомкнет чудовищные кривые зубы на его макушке — тогда тем более не спеть!

Он непроизвольно втянул голову в плечи и поднял вверх руки. Та из них, что не держала огниво, моментально нащупала чьи-то ниспадающие волосы и вцепилась в них.

Сразу же почувствовал, что эти волосы довольно крепкие, и если он их не отпустит, то запросто может свалиться с досок. Помогая себе фейерверком от огнива, Мика сделал вывод, что на самом деле это все тот же пресловутый мох, или проросшие насквозь корни сосен с поверхности.

Вот, блин, сколько радости сокрыто под землей!

Некоторое время он плыл относительно спокойно, восстанавливая дыхание и унимая сердечный ритм. Стенки слабо светились, мертвец недвижимо лежал, доски плыли, не встречая сопротивления. Под ногами проплыло белесое тело, слегка извиваясь из стороны в сторону. Если считать, что вода увеличивает размер погруженного в нее предмета, а темнота, наоборот, уменьшает его, то получалось, что длина твари под ногами полтора метра. Это значит, что и глубина должна быть приличной.

Неосознанно Мика сунул руку в воду и тотчас же ее одернул. Действительно, не на рыбалку же он сюда приехал! Сделаться наживкой, чтобы изловить обесцвеченного монстра — ради этого стоило бежать с Соловков!

Барон еще успел криво усмехнуться своим нелогичным и путанным мыслям, как получил удар по лбу. Он был не шибко сильный, но вполне уверенный. А это кто такой? Или что такое?

А это верхний свод, который сделался ниже, чем до этого. Мика пригнулся и вытер лоб мокрой рукой. Коснувшись ею своих губ, сделал неожиданное открытие: а вода-то уже не вполне пресная!

Он вновь запалил свечу и обнаружил, что догнал в своем плавании выпущенную ранее фуражку. Значит, течение сделалось медленным. Значит, выход недалеко. Или — значит, что центр Земли тоже поблизости. Куда-то они с Прокопьевым приплыли.

А вот и связка досок перестала двигаться окончательно. Это потому, что концами уперлась в естественное препятствие. Тупик? Не может быть, ведь вода определенно морская, пусть и смешанная с пресной.

Делать нечего, нужно заниматься исследованием — не сидеть же здесь сиднем. К тому же что-то поблизости явно изменилось. Что? Шум. Доски не двигаются, а шелест слышен — то громче, то тише. Да это же волны! Точнее, это морской накат. Или сестра клаустрофобии — галлюцинация.

Мика осмотрел препятствие впереди и пришел к выводу: скала. Теперь бы хотелось выяснить: нависает или лежит? Он потушил свечу и принялся очень внимательно присматриваться к воде. Вроде подсвечивается с той стороны, а вроде бы и нет. Вообще-то дневной свет должен через воду проходить запросто. Вообще-то, неясно, какое сейчас время суток.

Делать нечего: нужно лезть в воду. Мика разделся донага, на этот раз почему-то совершенно не чувствуя холода.

— Ты, землячок, за вещами моими присмотри, — сказал он Прокопьеву перед тем, как спускаться с плота.

Труп, естественно, промолчал. Вот было бы неестественно, если бы тот ответил!

Барон осторожно, втягивая в себя тощий живот, опустился в воду. Эх, не крещенская водичка! Того и гляди, судорога набросится.

Под ногами дна он не ощутил, зато руками нащупал явственный выступ, на ладонь ниже кромки воды. То есть, можно поднырнуть и плыть. А потом уткнуться головой в камень и захлебнуться. Однако такая перспектива его не устраивала.

Тогда Мика высвободил одну доску и подтолкнул ее перед собой. Она всплыла под скалистый выступ самым натуральным образом, но вперед продолжала двигаться вполне легко. Настолько легко, что через какой-то метр вовсе вырвалась из рук и опустилась ко дну концом, за который держался Мика. При этом стоило только слегка подтолкнуть, как доска вообще уплыла куда-то. Понятное дело, куда — на поверхность.

13. Игги и Тойво

Шагая следом за Блюмкиным, Тойво заметил, что его не покидает какое-то ощущение вины. Расставание с товарищами всегда неприятно, но теперь он чувствовал некую ответственность перед молодым деревенским парнем, волею судьбы заброшенным в самую подвижную часть механизма, именуемого «государство» — в шестерни. Эти шестерни или перемелют его, или он окажется их вернейшим движителем, или же он чудом из них вывалится. Теперь же помочь Мике, кроме его самого, не сможет уже никто.

Больше ни ему, ни Игги не доведется встретить на своем пути этого неунывающего карельского парня. Только гораздо позднее Антикайнен, занимаясь целенаправленным розыском, отыщет его следы. И этот розыск будет, увы, неутешителен.

В монастырской комнате, судя по всему спешно переоборудованной в «красный уголок», кроме Бокия находились еще два человека, чем-то неуловимо напоминавшие Тойво покойного эстонца Тыниса.

— Сегодня 21 июня, так что будем соблюдать все предполагаемые условия, — вместо приветствия сказал товарищ Глеб.

— Одно уже не соблюдено: было