Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев

— Моим условием были два человека, — удивился Тойво.

— Ну, торг здесь не уместен, — ответил Блюмкин и полез рукой в карман.

Финн посмотрел на своих товарищей. Какое-то решение следовало принимать прямо сейчас. Но в голову ничего не приходило, к такому повороту событий он был просто не готов.

— Прощайте, друзья, — вдруг сказал Мика и, словно боясь, что его сейчас схватят за руки, отступил на несколько шагов. — Вы идите, да поможет вам Господь. Видать, разные у нас пути.

— Быстрее! — сказал Блюмкин и руку с кармана убрал.

— Береги себя, барон, — проговорил Тойво. — Промочишь ноги — суши портянки в первую очередь. Верю в тебя.

— Прощай, Мика, — добавил Игги, даже не пытаясь разыгрывать сцену «пусть он идет, я останусь». — Не поминай лихом.

И они, не оборачиваясь, зашагали вслед за Яковом.

Ну, и барон фон Зюдофф пошел в другую сторону.

12. Макеев Михаил Федорович

Мика нисколько не сожалел, что не пошел со старшими товарищами. Не лежала у него душа заниматься общими делами с высоким московским начальством. Мерзавцы в Кремле сидят и мерзавцами рулят. Как себя с ними вести — неизвестно. Лучше всего, конечно, никак.

Да, к тому же, чертовщина, напускаемая по делу и без такового на остров Анзер, предполагает пролитие крови. Без этого в мире — ну, никак не бывает. Без этого мира, черт бы его побрал, не бывает. Самой первой кандидатурой на жертвенный алтарь должен был стать именно он.

А теперь станет старина Игги? Может быть и так, но у того шансов как-то извернуться и выпутаться все же больше. Удалось же ему выскользнуть из смертельных тисков Талергофа! Монах и верой сильнее, и искушениям не податлив. Какой хороший человек Игги!

Мика за несколько минут преодолел расстояние до намеченной кладовки. Спрятанный в камнях кладки фундамента гвоздодер, ржавый и увесистый, помог справиться с навесным замком. Его он поднял как-то с земли, копая какую-то яму хозяйственного или вполне бесхозяйственного назначения. Хорошо, что замок был из новоделов — легкий и хлипкий. Старые монастырские запоры новые власти сняли, потому что для них требовались большущие ключи, которые нанизывали на специальное кольцо не более пяти штук. Иначе таскать было бы совсем неудобно. А теперь у коменданта ко всем дверям ключей на один карман хватало.

Пристроив дужку замка на засов таким образом, чтобы она соскользнула обратно в отверстие для запирания при закрытии, Мика убедился, что доски лежат, а также на фундаменте стоит свечной огарок. Ну, теперь можно действовать. Однако в этот момент он услышал, как кто-то идет прямиком к его нынешнему убежищу.

Любой охранник мог не беспокоиться о троице заключенных, приказом Бокия оставленных на неизвестные цели. И любой охранник прошел бы спешным ходом досыпать до обеда, да вот только не Прокопьев. Очень не нравилось ему, когда такие дела случались безо всякого согласования. Ведь как с начальством: взбредет ему в голову что-то — а потом, вдруг, разбредет. И кто виноват будет? Только тот, кто в это ввязался, причем из всех участвующих — самого низшего звена. Поэтому рыжий охранник решил выяснить, куда делись оставленные им заключенные. На всякий случай.

Он и увидел, что роса на траве сбита не только по пути следования косарей. Узкие полоски следов тянулись к какому-то складскому помещению. Здесь прошел один человек. Что ему нужно внутри, и кто этот человек? Может, и не человек вовсе, а зэк, замышляющий недоброе? Прокопьев достал из кобуры свой маузер и, словно бы, взвесил его в руке.

Вообще, пистолет этот был у него подарочным и даже именным. Награда пришла вместе со званием «старшего караула», когда он, тогда еще просто вохровец, обезвредил обезумевшего от горя и выпитой водки казацкого есаула на железнодорожном переезде Березники.

Все бы ничего, да был тот есаул казаком Первой мировой войны, где и потерял ногу. А потом, в лихую годину безвременья 1918 года потерял всю семью, канувшую в неизвестность после учиненных белочехами расстрелов. Хотя в то время чехи уже прислуживали красным. Но не вынесло сердце старого ветерана визита молодых парней из пригорода, поступивших на службу в ЧК.

Уж зачем они, взволнованные очередным успешным рейдом раскулачивания, зашли к нему и на потеху пристрелили домашнего пса, единственного друга и товарища есаула — никто не знает. Помертвели глаза у калеки, но молодые чекисты решили сыграть в благородство: оставили без малого литр водки, как компенсацию, и ушли по направлению к железнодорожной станции.

Есаул без закуски выпил всю водку, похоронил свою собаку, достал из укромного места карабин итальянского производства и пошел вслед за чекистами. Двоих он пристрелил сразу же, но слезы застили глаза, а тут и пулька в спину прилетела, пущенная из эшелона с соседних путей.

Развернуло ветерана на месте, но удержался он на ногах, только карабин стволом к земле опустил. А тут еще выстрел раздался, прицельный и выверенный. Почему такой? Да потому что угодил аккурат в деревянную культю, разбив ее вдребезги.

Упал есаул лицом вверх, не пытаясь больше ни подняться, ни прицелиться. Только плакал, как могут плакать взрослые мужчины, которым дорогу слезам открыла проклятая водка.

А тут и сам стрелок подошел, рыжий вохровец, отшвырнул ногой карабин, достал штык-нож и несколько раз ткнул им в беспомощное тело. Герой, конечно. Очень гордился потом своим выстрелом в деревянную ногу — так только на стрельбищах да в тире попадают. Заслужил повышение по службе и наградное оружие.

Доставая свой маузер, Прокопьев всегда непроизвольно оценивал его, как дорогую награду. Приблизившись к дверце, он заметил еще одну странность: замок висит, как и положено, однако дужка находится вполне в открытом состоянии и носит следы взлома. Если кто-то проник внутрь, кто ж его тогда запер? И следов больше не видно.

Именно из-за таких странностей и не стал поступать охранник по Уставу караульной службы, то есть, поднимать тревогу, а сам решил посмотреть, что бы это все значило. Он открыл дверцу и заглянул внутрь.

Внутри было пусто и как-то стыло. Предутренняя хмарь Белой ночи не требовала, чтобы глаза привыкли к полумраку внутри кладовки. Но никого видно не было, только ступени, выложенные таким же камнем, что и фундамент, спускались куда-то вниз. Прокопьев шагнул внутрь, прислушиваясь и поводя дулом пистолета.

Ему показалось, что он слышит какое-то сдавленное то ли кряхтенье, то ли урчание. Определить точно характер звука было трудно, но определенно он был. Рыжий охранник еще