Полдень, XXI век (сентябрь 2011) - Коллектив авторов

– Матвейка, вылазь…

Отражение, которое давало зеркало, было слегка волнистым и оттого казалось ненатуральным, как дешевый спецэффект в старом фантастическом фильме средней руки. К этому Михаил Степанович давно привык. И все же, где-то в самой глубине подсознания не мог отделаться от мысли, что он уже давным-давно «поехал крышей» и на деле сидит сейчас где-нибудь в комнате с мягкими стенами, намертво спеленутый белой рубашкой с непомерно длинным рукавом. Потому что перед той реальностью, которой вот уже два года жил Серебров, меркла любая фантастика.

Верх рюкзака откинулся назад, и изнутри показались тонкие бледные руки. Неестественно выломавшись в локтях, они вцепились в усиленные каркасом стенки, примяли их, следом за собой вытягивая в морозный воздух притихшего леса лысую голову, с едва заметными, плотно прижатыми к черепу ушами. Частично выползая из рюкзака, частично снимая его с себя, существо поспешно выбралось наружу целиком. Тело – абсолютно голое, если не считать за одежду грязный кусок ткани, бывший некогда плавками, – казалось, совсем не реагирует на легкий, но все же ощутимый морозец, а босые ступни спокойно встали прямо на обледеневшую траву. Молниеносно обернувшись, существо на долю секунды явило отражению свой безносый лик и тут же исчезло из поля зрения зеркала. Совершенно бесшумно и практически незаметно.

Пальцы Сереброва автоматически поменяли зеркалу угол обзора, и охотник успел заметить быстро удаляющуюся худую спину с отчетливо выпирающим позвоночником и широко ходящими под тонкой кожей лопатками. Странное создание стремительно неслось между кустами и деревьями, ловко перепрыгивая бурелом, огибая заросли кустарника, стелясь под самыми низкими ветками. Без единого звука – это Михаил Степанович знал абсолютно точно. Он и плеер-то не выключал в основном из-за того, что уж больно жутко было в полной тишине смотреть на призрачно-бесшумный бег детской фигурки.

Удовлетворенно кивнув самому себе, охотник захлопнул портсигар, но далеко убирать не стал, сунул в карман. Вытащив из-за пазухи «айпод», Серебров отыскал там Полковника, зациклил любимую песню на повтор, и, выведя звук на максимум, облегченно прислонился к спинке своего природного кресла. Участие Сереброва в охоте закончилось. Теперь ему оставалось просто ждать. И надеяться, что все пройдет гладко.

Поводив плечами, Михаил Степанович приподнял ворот куртки, уткнулся лицом в высокое горло грубого шерстяного свитера и закрыл глаза отяжелевшими от налипшего инея ресницами. В тревожной полудреме зрачки его безостановочно сновали под веками, изуродованными вспухшими красными прожилками. Неглубокий сон смешал в один бессвязный сюжет бродящего по болотам в поисках больших сапог Полковника, застреленных им грибников, мертвенно-бледного Матвейку и отчего-то Буяна. Это было странно, потому что Буян не снился Михаилу Степановичу уже года полтора. Первые месяцы он приходил регулярно – упирался своими тяжеленными лапами прямо в грудь Сереброву и, глядя в его беспокойное, мятущееся лицо, давил всем весом… давил, давил и давил…

Буян был пес – всем псам пес. Настоящая охотничья собака, не чета всяким шавкам. Покойный ныне лесник Лехунов, шесть лет тому назад окончательно спившийся и утонувший по осени в речке Оленьей, отдавая Михаилу Степановичу Буяна, тогда еще совсем щенка, клялся и божился, что кутеныш этот не что иное, как помесь волка и лайки. Большой веры покойнику, царствие ему небесное, не было. В погоне за водкой мог и не такое наплести. Сереброву памятен был случай, когда Лехунов толкнул «черным следопытам» координаты партизанского оружейного склада, оставшегося, якобы, со времен Великой Отечественной войны. Тогда предприимчивый лесник закопал в полусгнившей землянке одну из конфискованных браконьерок в надежде, что проканает. Не проканало. На счастье свое, отделался Лехунов вывихнутой челюстью да тремя сломанными ребрами. Так что не было веры покойничку, не было. Однако, когда он, глядя Степанычу в глаза своими мутными, гноящимися буркалами, истово крестился и, вздергивая за шкирку маленькое скулящее тельце, кричал:

– Волчара! Степаныч, христом-богом клянусь – настоящий волчара! Только тебе, по дружбе, задаром почти!

…Серебров ему поверил. Поверил, и, обменяв скулящий черный комок на мятую пятисотку, сунул щенка за отворот куртки и унес домой.

Так получилось, что «волчара» стал первым и последним псом Сереброва. Бобыль, одиночка по жизни, старый охотник не слишком жаловал домашних питомцев, считая всех городских собак, даже самых больших и злобных, бесполезными тварями, пригодными разве что на хорошую теплую шапку. Живущий в частном секторе на самой окраине города, охотник сразу же поставил четкие границы для нового жильца, отдав ему огороженный высоким забором двор и покосившуюся будку, в которой никто не жил с тех самых пор, как Серебров купил этот полуразвалившийся деревянный дом и привел его в порядок.

Но время шло, пес взрослел, и совершенно неожиданно для себя Михаил Степанович обнаружил, что не такие уж они и разные. Даже будучи щенком, при виде хозяина Буян не заливался радостным лаем, не бросался лизаться, а молча подходил и тыкался лобастой головой ему в ногу, разрешая почесать себя за ухом. «Волчара» рос и матерел, ходил с Серебровым на охоту, становясь обстоятельным и деловитым, полностью оправдывая утверждение, что собаки – копии своих владельцев.

К осени Серебров починил ему будку и накидал внутрь ветоши и соломы. А к зиме как-то незаметно для себя разрешил псу жить в доме, на старом полушубке, постеленном возле батареи центрального отопления. Никогда и никого не любивший затворник вдруг осознал, насколько это приятно, когда любят тебя.

Буян вырос в здоровенного мощного зверя, не боящегося ни лося, ни медведя, ни черта с дьяволом и за хозяина готового убить или умереть.

Возможность представилась два года назад…

С самого утра все шло на редкость мерзопакостно. Вздумавший вечером порубить дрова, Серебров здорово разошелся и орудовал тяжеленным колуном, стоя на промозглом ветру в одной лишь майке да ватных штанах. Так что просквозило его вполне закономерно. Проснулся он от жуткого кашля, рвущего на части не только легкие, но, казалось, и всю грудную клетку.

Одними только проблемами со здоровьем дело не ограничилось. Внезапно взбунтовавшаяся мебель бросалась под ноги, а мелкие предметы при всяком удобном случае норовили выпасть из рук. В хлебнице отчего-то не оказалось ничего, кроме пары зачерствевших горбушек, а в холодильнике закончились молоко и яйца. Ветром сорвало с крыши антенну, обрубив единственный телеканал. В довершение всего перегорела лампочка в сенях, и Михаил Степанович едва не сломал о порожек пальцы.