Полдень, XXI век (сентябрь 2011) - Коллектив авторов

– Леся! Леся, ты где?!

Дверь распахнулась от моего толчка. За ней, зевая и потягиваясь, шелестело море, неспешно просыпалось тихое побережье. Я окинул взглядом полоску пляжа. Никого. Дальше – никого. Бетонный пирс – нико…

Господи…

Бежевое в белый горошек платье, желтые босоножки. Больше отсюда ничего не видно. Просто прилегла? Отдыхает? Уснула?

– Олеся!

Порыв ветра задел бежевое в горошек, трепанул, задирая выше колен.

– О-ле-ся-а-а-а!!!

Не может быть.

Леська…

Я кинулся к ней. Босиком по камням.

Кинулся? Босиком?

Еще несколько шагов я сделал по инерции и упал, обдирая ладони.

Что происходит?

Шатаясь, словно сдуваемый штормом, я поднялся на колени. Они дрожали, норовя расползтись в разные стороны, но держали меня. Держали. Давай! Ползи вперед… чего ждешь.

До пирса далеко. Я раньше не знал. Сто тыщ мильонов ползков коленями по камням. Миллион первый, миллион второй…

– Леська-а-а!

Миллион третий, миллион четвертый…

Коленки коснулись бетона. Леська лежала почти у берега, совсем близко. Ее тело вздрагивало и выгибалось, будто в припадке эпилепсии. Я подтянулся на руках, забрасывая ноги на пирс. И снова на колени. Огненные иголки во всем теле, а больше всего в ступнях. Но я уже знал, еще минута-другая и…

– Леська.

Я приподнял голову девочки. Глаза были открыты, но она не видела меня. Тело конвульсивно дергалось, и я никак не мог обхватить ее руки, чтобы они не бились о камень.

– Леська, бельчонок, что с тобой? Что случилось? Господи, что…

И тут я заметил Фиговину. Она валялась рядом. Узкая железная пластина, пять штырей, пять голубых стекол. И еще один штырек, шестой.

Одной рукой обнимая Леську, второй я дотянулся до «Витрума». Вгляделся. Так и есть, кончики штыря были разжаты. Туда явно что-то вставляли.

Но что?

Я медленно поднял глаза.

У другого края пирса показалась острая мордочка дельфина. Дельфин плыл как-то неестественно, рывками. То вдруг взмахивал плавником, то переворачивался кверху брюхом. Его стая резвилась далеко в море, а он почему-то оставался возле берега.

Нет…

Леська вдруг замерла, и я, отпустив ее на мгновение, трясущимися руками поднял Прибор, направляя на дельфина. Никак не мог сосредоточиться. Сознание билось, ускользало. Сердце колотилось, как синица в горящей клетке. Как в горящем доме.

Сквозь вату в ушах пробилась мысль. Не моя. Чужая.

«Страшно… Шестое… шестое… Страшно… Нашла… Шестое… Страшно… страшно… страшно… Спаси…»

Руки бессильно упали.

Так вот что делает это стекло. Не читает мысли, не передает их. Оно передает сознание.

Все целиком. Как у Гамильтона. Обмен…

Я уставился в одну точку. Зрение застил ужас, я не видел ни Леськи, ни дельфина, ни бетонного пирса.

Только размытое синее марево, волны.

Где? Где эта чертова стекляшка?!

В пальцах у Леськи ничего не было, в кармашке платья тоже. Вокруг пустота.

– Сейчас, Лесенька, сейчас. Где же оно? Мы его найдем. Сейчас. Ты только потерпи. Подожди немножко. Мы найдем его. Оно где-то здесь. Не могло же оно укатиться…

Оно могло. Могло укатиться, могло свалиться в воду. Оно могло проделать все, что ему угодно!

Наверняка это произошло не сразу. Леська каким-то невероятным образом подобрала стеклышко. Ну да, шестое. Подошла с Фиговиной к краю пирса. Невдалеке плавали дельфины. Она направила Прибор. Услышала. Испугалась, обрадовалась, снова испугалась. Побежала обратно к берегу. Но было уже поздно. С каждым шагом она теряла себя – мысль за мыслью, мысль за мыслью, пока совсем не…

Проклятие моей семьи.

Стекло! Мне нужно это гадское стекло!!!

Размазывая слезы по лицу, я подтащил Леську еще ближе к берегу, чтобы не дай Бог не упала в море. А теперь опять на колени. Вставай, изобретатель хренов, и ищи, ищи это сволочное стекло!

– Андрей, это ты?

Чьи-то шаги рядом – торопливые, спешащие, – руки, пытающиеся меня приподнять.

Ритка.

– Андрюш, ты что… ты без коляски?., я вот встала пораньше, а ты тут… Ой, Олесечка! Андрюш, что такое?! А я ведь так и знала, нет, так и знала, ни свет ни заря вскочила… чувствовала…

– Стекло, – прохрипел я. – Ищи стекло!

Она взглянула на меня. Так, наверное, смотрят на умалишенных. Но что еще я мог сказать? Сейчас вся моя жизнь отражалась в маленьком стеклышке. Маленьком голубом стеклышке неправильной формы.

Потому что у меня еще есть шанс найти его и вернуть все, как было. И я найду. А потом пускай море подавится своими подарками. Пускай подавится. Оно больше никого у меня не отберет. Я не отдам.

Я ползал по камням у самой пенистой кромки воды. Ритка пыталась поднять то меня, то Олеську, порывалась бежать в дом и вызвать «скорую помощь», почти не слушала моих злых, отрывистых объяснений, потом расплакалась. Я искал. Внутри был огонь, а снаружи вода.

– Андрей.

Я поднял глаза.

Ритка стояла у пирса. В руках – небольшой квадратик стекла. Отражение неба в волне, васильковый лепесток, крыло голубянки, несбыточная мечта…

– Ты это ищешь? – В ее голосе одновременно смешались испуг, недоверие, раздражение и сочувствие к сумасшедшему.

Я оперся на ладони, поднимаясь с колен на ноги, неуклюже, тяжело. Штаны были порваны, иголки пронзали ступни по-прежнему. Я стоял.

– Андрюша…

Еще до того как она кинулась ко мне, еще до того как я доковылял до Фиговины, оставленной рядом с Леськой, до того как вставил стекло и направил Прибор на дельфина в море, до того как племяшка вздрогнула, открывая глаза, – до всего этого. Я увидел его.

Прямо под моими ногами. Оно лежало тихо и спокойно, словно было тут вечно. Словно не вырвалось только что из белесоватой пены на пустом пляже. Точно такое же, как топазный осколок, который сейчас ловил искорки поднявшегося из-за горизонта солнца в Риткиных пальцах.

Семь.

Что-то неизведанное, что-то потрясающе новое, что-то невозможное – у меня в руках.

Я наклонился, сгребая его всей пятерней вместе с песком и мелкой рыжей галькой. Секунду постоял, глядя на волны и слушая шуршание утреннего прибоя. Затем размахнулся и изо всех сил швырнул в море.

Я уже сказал, мне от него ничего не нужно.

ОЛЕГ КОЖИН

Сученыш

Рассказ

Осенний ноябрьский лес походил на неопытного диверсанта, неумело кутающегося в рваный маскхалат цвета сырого промозглого тумана. Сердитая щетина нахохлившихся елок, не спросясь, рвала маскировочную накидку в клочья. Высоченные сосны беззастенчиво выпирали в самых неожиданных местах. И только скрюченные артритом березки да обтрепанные ветром бороды кустов старательно натягивали на себя серую дымчатую кисею.