Призвание – режиссёр. Беседы с режиссёрами российского кино - Всеволод Коршунов

то с удовольствием возьмусь, потому что теперь сильно разошлись две технологические ветки, и это точно будет не похоже на сделанное отцом. Тем более что у меня терпения не хватит заниматься ручным трудом с пленкой и десятиминутный фильм делать год. Я снимал кино на пленку и очень горд собой, что застал тот период. Все было гораздо сложнее снимать, чем сейчас на цифру. Требовались особые навыки снимать кино. Понятно, что для меня такая работа равносильна подвигу, а для него – норма. В этом смысле никакой конкуренции сейчас уже быть не может. Но изначально я для себя решил вопрос так, что по его стопам не пойду, потому что не дотянусь никогда. Я всегда считал отца гением, и в этом нет нескромности, потому что у меня есть критерии гениальности. Гениальность – это в том числе сверхконцентрация. Если может присниться таблица Менделеева Менделееву, то мультфильм отца снится отцу. По этому критерию он проходит точно.

Мне никогда целиком фильм не снился, никогда не осеняло «вдруг». В этом смысле очень пригодилась журналистика: перерабатываешь много информации, она начинает кантоваться, что-то постепенно набирается, вырисовывается общая история, канва, картина, контекст. Поэтому с отцом не боролся и изначально в другую сторону шел, да и вообще кино не собирался снимать. Просто цепь случайностей, нелепостей и неосознанное решение.

Поэтому, наверно, мне гораздо проще было принять то, что он мне рассказывал про суть драматургии и человеческих отношений по системе Станиславского, впитанной им еще от тех, мхатовских педагогов. Тем более что это все подавалось вместе с актерскими байками про Грибова, Массальского, как они фужерами пили коньяк и в шесть утра приходили чисто выбритые. Это все было живое и поэтому усваивалось гораздо легче, чем какие-то сухие лекции. Работало это очень интересно: начинаешь что-то реализовывать на практике, вдруг вспоминаешь какую-то фразу и понимаешь: вот же оно! Практика сошлась с теорией. Научиться от разговоров все равно невозможно, хотя отец играл со мной в очень полезные игры, когда мне было лет семь. Например, определи профессию по внешнему виду человека или куда он едет, чего он хочет.

Влияние отца было через его понимание драматургии, базовые вещи. Это не устаревает, потому что все работает до сих пор. Попытка похоронить систему Станиславского – это для меня фарс и комедия. Его подходы вечны, потому что основа – психоанализ. Он тоже работает. Можно назвать другим именем, переоценить. То же самое пишет Эрик Берн, и все его покупают, читают и даже живут по Эрику Берну. Систему Станиславского теперь называют другими именами. Есть американская актерская школа, но на самом деле это то же самое. Предлагаемое обстоятельство, исходное событие, рисунок роли, задачи, а главное – «искусство в себе» и «я в искусстве».

Я никогда не мечтал в детстве стать режиссером. Повлияли какие-то сильные впечатления. Одно из них – это, наверное, «Письма мертвого человека». Соединилось еще с общей атмосферой, программой «Международная панорама». Наверно, тогда возникло большое желание снять постъядерный мир, антиутопию. Это накрепко засело в голове, и какие-то образы помню до сих пор. Конечно, оставило свой след появление видеомагнитофонов, и, конечно, какие-то фильмы из совершенно необязательной программы. Например, «Американский оборотень в Лондоне» или «Братья Блюз». Молодым кинематографистам эти названия ничего не говорят и для киноведения представляют чисто любознательный интерес. Такие фильмы, естественно, были яркими впечатлениями, потому что совершенно не похожи на то, что можно было увидеть на каналах ТВ.

Благодаря видеомагнитофонам помню Формана, Кубрика и «Механический апельсин» – тоже очень яркие впечатления, как и «Пролетая над гнездом кукушки», «Амадей». Еще я благодарен видеомагнитофону, что в детстве был у меня Боб Фосс с фильмами «Кабаре» и «Весь этот джаз» и «Иисус Христос – суперзвезда» – работа канадского режиссера Нормана Джуисона. И вместе с этим еще и «Волосы». Было много мюзиклов. Дальше какие-то фильмы типа «Апокалипсис сегодня», потом видеосалоны и «Кровавый спорт», какой-то треш – низкосортное кино, «Эммануэль», но вместе с этим и шедевры начали появляться. Вот такой причудливый коктейль.

Кстати, интересно, что треш не отложился кинообразами. Впечатление осталось, скорее, о зрителях и своих ощущениях после фильмов, как выходили люди из видеосалонов и показывали приемы карате или как в кинотеатрах мужчины в возрасте за пятьдесят в шапках-ушанках днем смотрели эротическое кино. То есть интереснее контекст. Настоящее кино запоминается кадрами и каким-то своим подключением. Как аромат иногда в воздухе вдруг погружает в события минувших дней, вот так же и кино. Снова смотришь фильм, и вдруг проваливаешься в тот мир и испытываешь снова те же ощущения, которые испытывал во время прошлого просмотра.

Первый раз эмоционально подключить может все что угодно, особенно в подростковом возрасте. Помню, что смотрел в каком-то несознательном еще возрасте «Торпедоносцев», сидя с десертным ножом в руках, и представлял себя на фронте. Или гражданская война, какие-то матросы. «Мы из Кронштадта», матросы в белом падают со скалы. Или психическая атака в «Чапаеве». Сейчас не возникает желания пересматривать, но тогда это было мощнейшее впечатление. Психическую атаку я даже неоднократно рисовал в первом классе.

Очень хотелось в документальное кино

Очень комфортно чувствую себя в любых аспектах социального кино. Опыт телевизионной журналистики, наверное, позволяет отличать фальшь от лжи. Какое-то количество сотен или тысяч мини- и макси-интервью позволяет набрать некий человеческий материал. И режиссер, наверное, каннибал, в хорошем смысле: «ест» людей не буквально, а психологически. Можно «есть» и подавлять (человек знает, что его «едят»), а можно подпитывать друг друга, обмениваться энергией, набираться каких-то словечек, жестов и мини-историй, понимая, чем человек живет и дышит.

Конечно, для режиссера в этом смысле надо быть открытым и обязательно куда-то выходить из комнаты. Не имею в виду фестивали, если только не делаешь кино о богеме или о своем круге. Здорово бывать там, где еще не был. Я люблю ходить везде. Например, рассматривать городские граффити. Конечно, фестиваль – это всегда очень круто из-за возможности куда-то съездить, где не был, и посмотреть, как там люди живут. На это иногда обижаются организаторы фестивалей, потому что фестивальная тусовка не предполагает знакомство с жизнью вокруг. Чтобы увидеть, как живут люди, надо уйти чуть-чуть в сторону, сменить оптику, ракурс. Невозможно на одном и том же своем собственном багаже ехать вечно. Прожил, переварил и родил кино. Дальше нужен новый материал, который нужно переосмыслить, потому что идеи, по большому счету, должны быть одни и те же: за все хорошее против всего плохого, против насилия в семье, в