Рыцарский крест. Кригсхельферин Ева - Владимир Александрович Андриенко

— И как скоро он может доложить?

— Думаю, что пока он желает разобраться в ситуации. Спешить не станет. Дело «Красной вдовы» засекречено, и в полном объеме существует только на микропленке. А тот вариант из архива — мало что ему скажет.

— Ваш шеф Танцман знает обо мне?

— Да. Он в курсе операции «Племянница». Но если вы мне сказали правду, Мария, то операция эта теперь ничего не стоит. Если в Москве про это знают, то ценность агента «Племянница» падает до нуля.

— Но ваш шеф Танцман не знает этого.

— Он знает, что я встречаюсь с вами, и ждет моего доклада.

— Но вы можете доложить не все, Фридрих.

— Что вы хотите сказать, фройлен?

— Но вы и ранее не все докладывали своему начальству, Фридрих. Ведь о ваших провалах в Харькове осенью 1942 года они ничего не знают. Так?

— О каких провалах говорит, фройлен?

— Архив профессора Пильчикова[55] оказался фальшивкой, которую подставило вам НКГБ. А вы получили награду за это, герр Фридрих…

Вильке хорошо помнил дело, за которое его наградил сам рейхсфюрер СС Гиммлер. Но только он знал, что операция была провалена, и их в Харькове тогда переиграла красная контрразведка.

— Про архив ныне мало кто вспомнит, фройлен. Сейчас есть более важные дела.

— Вы знаете кто я, герр Фридрих. Вы знаете, какую роль я сыграла операции, которую вы провалили осенью 1941 года и в результате погиб генерал фон Браун и его штаб[56].

— Хватит, фройлен. У меня хорошая память. Что вам нужно?

— Информация. Мы с вами можем сотрудничать на взаимовыгодных началах, герр Фридрих. К тому же я готова платить вам за сведения.

— Платить?

— Но вам же понадобятся деньги после того, как рухнет рейх. А он скоро рухнет. В этом нет никаких сомнений.

— А что кроме денег, фройлен Мария?

— Я также буду снабжать вас информацией. Ваша карьера для нас важна.

— Фройлен желает, чтобы я работал на большевиков?

— А у вас есть выбор, Фридрих?

— Есть. Я прикажу накрыть вашу сеть в Берлине. И я признаюсь, что красная контрразведка меня переиграла тогда. Но сейчас я переиграл вас.

— Вы еще не все знаете, Фридрих. Но я готова открыть перед вами все карты.

— Вот как? Вы теперь резидент, фройлен Мария?

— Я командир группы, Фридрих. Нас в Берлине пока только двое. Я и Оберейтер. Но скоро прибудет еще несколько человек. Что даст вам мой арест?

— Вы хотите сказать, что группа будет работать без вас?

— Именно. Без меня и без Оберейтера.

— Но в нашей допросной камере вы расскажете о тех, кто прибудет сюда из Москвы, фройлен. Можете не сомневаться.

— Рассказать можно лишь то, что знаешь, Фридрих. Но ни я, ни Оберейтер не знаем тех, кто прибудет в Берлин. Комиссар государственной безопасности Нольман всегда был осторожен. Но вы и сами это знаете.

— Хорошо. Возможно, что вы правы. Сколько? — спросил Вильке.

— Сколько?

— Вы сказали про оплату, фройлен. И я спросил — сколько?

— Сто тысяч марок.

— Сто тысяч? Вы хотите сказать, что готовы заплатить мне сто тысяч?

— Не сразу. Частями.

— И у вас есть такая сумма?

— Будет. За это беспокоиться не стоит, Фридрих. Я не имела приказа вот так сразу все вам вывалить. Но таковы обстоятельства. Вы сами вышли на меня. И вы не арестовали меня, но подбросили письмо. Кстати, кто его писал?

— Это не так важно.

— Значит, вы встречаетесь со мной тайно. А это значит, что у вас нет плана меня забрать в ваши застенки. Да и не работаете вы так топорно.

— Что же интересует Москву?

— Заговор против фюрера.

— Ваша задача столь грандиозна? Убрать … фюрера? — прошептал Вильке.

— Убрать? Нет. Мне нужна только информация для Москвы. Существует ли заговор против лидера Германии. И кто метит на его место.

— Вы хотите знать, возможен ли вариант прихода к власти нового правительства и возможны ли переговоры этого правительства с вашими союзниками?

— В самую точку, Фридрих. Так что в этом деле я вам совсем не враг.

— Вы враг Германии, фройлен.

— Фридрих, вы хотите сказать, что устранение фюрера — благо для Германии? — тихо спросила она, склонившись к самому его уху.

Вильке не ответил.

Мария сказала:

— Вы еще на этом деле рыцарский крест получите, Фридрих…

* * *

Берлин.

Особняк Шульце.

2 июля, 1944 год.

Вилли Оберейтер выслушал Марию и высказал сомнения:

— Вильке не будет играть по твоим правилам. Не так нужно было с ним начинать.

— Кто мог предположить, что он сам выйдет на нас. Для контактов с ним даже приказа Москвы еще не было. Но все произошло. Как есть так есть.

— Он не станет на нас работать.

— У него нет выбора.

— Неужели прошлые ошибки тебя ничему не научили? — спросил Оберейтер.

— Они многому научили самого Вильке. Он сейчас не в том положении, чтобы отказываться от сотрудничества.

— Наша группа сразу засветилась в Берлине, Мария! И комиссар госбезопасности Нольман наверняка знал про это. Мы снова играем в его игру, Мария.

— Нольман не мог знать, что мы случайно попадем в поле зрения контрразведки «Восток». Но я все равно должна была связаться с Вильке. Просто это произошло немного раньше, чем планировал Нольман.

— Вильке игрок не хуже Нольмана. Он все продумал, когда писал тебе эту записку. И саму записку могли видеть в гестапо.

— Нет.

— Откуда тебе знать? У него наверняка есть план, как использовать нас.

— Использовать? Это мы станем его использовать! Да и что нам нужно от него? Информация по заговору против Гитлера! Если он служит Гитлеру, то какой вред будет от его сведений? Подумай сам!

— Вильке не служит Гитлеру. Вильке служит Германии. И сейчас похоже лучшие люди Германии решили избавиться от Гитлера.

— Лучшие?

— А Нольман прислал нас им мешать, как я понял.

— Ты о чем?

— О том, что Москва не желает устранения Адольфа Гитлера! Об этом могли думать в 1942 году. Но сейчас нет! Сейчас им нужен Гитлер, как символ ненавистного режима.

— И что?

— А то, что сами немцы, которые видят перспективу, ищут пути спасения. И это спасение — мир с западными союзниками СССР. А для Москвы мир может быть заключен только в Берлине, когда на его улицах будут наши танки.

— Мы все мечтали об этом. Разве не так?

— Возможно. Но что Нольман решил в отношении меня, Мария?

— Он доверил тебе важное дело.

— Он уже однажды «списал» меня. В декабре 1943 года меня должны были закопать. Я выжил совершенно случайно.

— И