Гвардейцы стояли насмерть - Александр Родимцев

А бои вспыхивали один за другим.

В канун праздника Гитлер назначил Паулюсу еще один из "последних", "самых окончательных", сроков взятия города. В Берлине уже готовили для газетных полос крупные клише заголовков о падении Сталинграда. На переднем крае противник усилил разведки боем с целью нащупать слабое место в нашей обороне для ее прорыва.

За два дня до праздника в одном из батальонов панихинского полка в просторном, уцелевшем подвале собралось партийное бюро, чтобы рассмотреть заявления воинов о приеме в партию. Только парторг батальона открыл заседание, как гитлеровцы пошли в атаку.

- По своим местам! - распорядился парторг.

...Успешно отбив атаку, члены партбюро снова собрались на заседание. Но враг опять пошел в атаку...

И снова заседает бюро...

В день праздника на передовой все были в белоснежных подворотничках, выбритые, в почищенном обмундировании, хотя специально никто не приказывал. О чистоте же оружия, землянок, блиндажей, огневых точек и позиций - и говорить нечего.

Как ни пытались фашисты, но праздничного настроения нам испортить не смогли: наши воины в этот день были особенно бдительны.

Красный уголок дивизии - прочный подвал здания, выдержавший прямые попадания не только тяжелых снарядов, но и авиабомб. В обычные дни здесь размещали раненых, перед отправкой их за Волгу, а иногда помещение превращали в клуб, "конференц-зал", учебную аудиторию.

Для придания торжественности стены блиндажа завесили чистыми простынями, принесенными из медсанбата, на видных местах прикрепили лозунги.

На торжественное заседание прибыли представители от полков, батальонов и рот. Число приглашенных определялось вместимостью нашего "конференц-зала", смежной с ним комнаты и коридора.

Как и всегда, перед началом приглушенный разговор. Многие из присутствовавших впервые после Камышина увидели своих товарищей и друзей, хотя и дрались бок о бок почти два месяца. А порассказать, наверное, каждому было о чем.

Вот вполголоса беседуют командир стрелковой роты А. Ф. Крюков и боец-разведчик Н. Ф. Обухов. Крюков первым орденом был награжден еще до войны. В рукопашном бою в районе реки Халхин-Гол он выхватил у убитого красноармейца винтовку и заколол штыком несколько японских солдат. Обухов в числе первых, вместе с Быковым, получил в нашей дивизии звание Героя Советского Союза за дерзкие, ставшие легендами рейды во вражеский тыл.

Рядом с ним, задумавшись о чем-то, сидит тоже разведчик Г. А. Попов-Печер. Тонкий, невысокого роста, он скорее похож на мальчика-подростка. Недавно призванный в Красную Армию, он сразу же снискал себе славу отважного воина, умного и ловкого. Он буквально шнырял между немцами, ходил к ним на квартиры, возил солому в их землянки и собирал всегда ценнейшие сведения.

А неподалеку от них - повар Виктор Антипов. Про него говорят, что он может в кромешной ночной тьме, в голой степи, под проливным дождем за час сварить на целую роту вкусный борщ. Но он славен не только этим. Нередко, раздав ужин и указав кухонному наряду, что делать, Антипов снимает свой белый фартук и колпак и, натянув маскировочный халат, направляется вместе с разведчиками в поиск. Недавно в разведке из-под вражеского огня он вынес раненого командира.

По соседству с Антиповым, с его крупными, широкими плечами, особенно тонкой и стройной кажется хрупкая девичья фигурка санитарки-разведчицы Марии Боровиченко, или Машеньки из Мышеловки, как мы все ее зовем. Грубые кирзовые сапоги, мешковатая красноармейская шинель только подчеркивали очарование ее тонкого, с еще не утраченной детской припухлостью лица, вдумчивого строгого взгляда.

К ней поминутно оборачивались сидящие впереди Степан Вернигора, Анатолий Чехов и Михаил Кравченко. Вернигора и Чехов - знаменитые наши снайперы. На боевом счету у Вернигоры около ста пятидесяти убитых солдат и офицеров противника, а про Анатолия Чехова говорят, что он во всей полосе дивизии по фронту и на расстоянии видимости из оптического прицела заставил гитлеровцев не ходить, а ползать по-пластунски.

Этот молоденький паренек, всего лишь за полгода до битвы на Волге получивший повестку из военкомата о призыве в армию, в короткий срок стал опытным бойцом. Хорошо о нем сказал один писатель: "Ему органически, от природы было чуждо чувство страха смерти, так же, как орлу чужд страх перед высотой". Чехов не только сам был отличным стрелком, но и подготовил около двадцати снайперов.

У Миши же Кравченко самая "гуманная" профессия: он фельдшер. Но он постоянно находился на передовой, и если нужно было оказать помощь раненому, вынести его из-под огня, этот отважный юноша не раз подползал к окопам противника и, отстреливаясь из автомата, отбиваясь гранатами, выручал бойца, отправлял его в тыл.

Мишу Кравченко и Машу Боровиченко связывали самые нежнию чувства симпатии, и даже самые засуровевшие сердца бойцов теплели и оттаивали, когда встречали эту пару вместе.

Я помню, как впервые познакомился с Машей.

Тогда нас, воздушных десантников, готовили бить врага на его территории: перелетать государственные границы и линии фронтов сразу же в начале войны, выбрасываться на парашютах в определенных местах, совершать стремительные переходы и, разумеется, отлично владеть огнестрельным и холодным оружием. На груди у каждого из нас голубел треугольный значок парашютиста с обозначением на нем числа совершенных прыжков.

Однако нам довелось вступить в войну не на вражеской территории, а на своей собственной, под Киевом, полтысячи верст "не долетев" до своей границы, чуть ли не полтора месяца спустя после начала войны. И не с воздуха соколами налетать на врага, а встречать его, по уши зарывшись в землю.

Гитлер рассчитывал 10 августа 1941 года в столице Украины, на ее главной улице Крещатике устроить смотр своим войскам. И вот накануне наша 5-я воздушнодесантная бригада вместе с нашей пехотой в Голосеевском лесу, вблизи Мышеловки - пригорода Киева, вступила в первый кровопролитный бой с гитлеровцами.

На следующее утро мне доложили, что через линию фронта перешли в расположение наших войск двое гражданских - дядя с племянницей.

Командир отдельной разведывательной роты дивизии капитан А. Г. Питерских доставил задержанных ко мне.

Первой в блиндаж вошла смуглая черноглазая девушка в коротеньком ситцевом платьице, босая, за нею - коренастый небритый мужчина лет сорока пяти, с густой сединой на висках, в синей косоворотке и тоже босой. Вид у него был такой, словно он выбрался из горящего дома: лицо закопченное, грязное, волосы взъерошены, руки в ссадинах.

Возникшее было у нас сомнение оказалось напрасным. Расспросив задержанных, внимательно просмотрев их документы, мы поняли, что это свои. Мужчина оказался железнодорожником, белобилетником, а девушка - ученицей девятого класса, комсомолкой. Звали ее Маша Боровиченко.