Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

Брат Уиппл занял достаточно выгодное место среди такелажа, ему открывался великолепный обзор на три вельбота, спущенных с "Карфагенянина". Каждая лодка имела парус, в ней находился гарпунер, рулевой и четыре гребца, пытавшихся подойти поближе к огромному киту.

– Это же кашалоты! – в восхищении выдохнул капитан Хоксуорт. – Вы только сами взгляните! – И он передал под зорную трубу Уипплу. Джону теперь стали видны сами животные, погружающиеся в воду и извергающие вверх смесь воды и воздуха на высоту не менее пятнадцати футов.

– Сколько же их там всего? – поинтересовался Уиппл.

– Тридцать? – попытался догадаться капитан.

– И сколько вы хотите взять?

– Нам повезет, если мы возьмем хотя бы одного. Кашалоты очень умны.

Уиппл наблюдал за тем, как первая лодка попыталась осторожно подойти к особенно крупному киту, но тот резко свернул в сторону, словно ему досаждали какие-то мелкие рыбешки. Тогда помощник капитана принял решение преследовать другого кита, серо-голубого кашалота, который, казалось, почти не передвигался, наслаждаясь солнцем и тихой погодой. Подобравшись к нему сзади и чуть справа, помощник капитана умело подвел нос лодки к длинному боку кита. Тогда гарпунер, надежно упершись левой ногой в дно вельбота, а правую, чуть согнутую в колене, поставив на планшир, изо всех сил размахнулся и послал гарпун в неподатливое тело кита.

В тот же момент животное выпрыгнуло из воды целиком, увлекая за собой и гарпун, и разматывающийся линь.

– Да он же размером с нашу "Фетиду"! – воскликнул пораженный Уиппл. Действительно, людям с "Карфагенянина" удалось загарпунить настоящего монстра.

– Бочек восемьдесят получится! – подал голос кто-то из моряков.

– Если мы, конечно, с ним сладим, – остудил его Хоксуорт. Отобрав подзорную трубу у Джона, капитан наблюдал за первыми яростными попытками кита избавиться от гарпуна. – Он нырнул! – мрачно заметил капитан, ожидая, как команда вельбота справится с могучим рывком животного.

Уиппл видел, как линь вылетает из бочонка, стоящего у ног гарпунера, а также заметил матроса с топором в руках, готового при серьезной опасности обрубить веревку. В этом случае, к сожалению, кит считался потерянным. Неопытному Уипплу показалось, что морское чудовище устремилось к самому дну океана – столько линя исчезло под водой. Проходили минуты, но кит и не думал давать о себе знать. Два оставшихся вельбота убрались с возможного пути кита, но оставались поблизости, чтобы, в случае необходимости, прийти на помощь товарищам.

Затем в самом неожиданном месте, неподалеку от "Карфагенянина" кит вынырнул на поверхность. Он с грохотом вырвался наверх, крутясь на месте и хлопая плавниками, а затем выпустил фонтан. Кровавая струя вырвалась из кита и поднялась вверх, застыв на какое-то время в солнечном свете, подобно монументу торжествующей смерти. Затем, словно столб из красного мрамора, струя обрушилась в море, окрасив воды в пурпур. Ещё четыре раза могучий зверь выныривал, освобождая легкие от бремени заливавшей их крови. Обратив внимание на цвет фонтана, Хоксуорт заметил:

– Хорошо зацепили!

Наступал самый ответственный и напряженный момент схватки. Кашалот застыл, словно в раздумье, и теперь все зависело от того, как он поведет себя дальше. Животное могло кинуться на вельбот, или опрокинув его, или разрезав одним взмахом зубастой челюсти. А могло, словно бык, ринуться головой вперед на "Карфагенянина" и отправить его на дно в считанные минуты. Таким образом погибло не одно китобойное судно. Однако на этот раз кашалот повел себя должным образом: на скорости тридцать миль в час он потащил вельбот в открытое море. Парус на лодке убрали, а гребцы вытащили весла из воды, в то время как на "Карфагенянине" матросы кричали:

– Поглядите! Это же настоящее морское шоу в Массачусетсе! Катание на водных санях!

Таким образом, сражение шестерых отважных в маленькой шлюпке с огромным китом продолжалось. Зверь останавливался, выбрасывал окровавленные фонтаны воды и погружался вновь. Он то рвался в открытое море, то поворачивал в сторону, но гарпун по-прежнему прочно сидел у него в боку, и веревка не ослабевала. Когда кашалот вдруг приближался к лодке, гребцы начинали усиленно табанить веслами, чтобы натяжение линя сохранялось. Если же зверь вновь бросался наутек, гребцы вынимали весла из воды. И в этой кровавой беготне туда-сюда, кашалот почувствовал, что проигрывает.

Гарпунер незаметно подкравшегося второго вельбота запустил ещё один заточенный снаряд в переднюю часть туши, и погоня возобновилась. На этот раз в роли водяных саней выступали уже две лодки. Они быстро неслись по окровавленным волнам, сходясь и расходясь. Кит продолжал сопротивляться, но кровь не давала ему дышать, постепенно парализуя плавники.

– Вот это экземпляр! – с удовольствием отметил капитан. – Настоящее чудовище! Остается только молиться, что бы лодки уцелели.

Минуты шли за минутами, превращаясь в часы, схватка продолжалась, так как кит не мог найти подходящей глубины. Ему все чаще приходилось выныривать, пока он, наконец, не забился в агонии, взбаламучивая окровавленную воду, и не всплыл, подставляя небу светлое брюхо.

– Он наш! – воскликнул капитан Хоксуорт.

Третий вельбот пришел на помощь двум первым и добавил свой линь к гарпуну первого: все три лодки принялись медленно буксировать кашалота к "Карфагенянину". Корабль тем временем, искусно маневрируя, сам приближался к киту. А на борту уже кипела работа. С правого борта сняли целую секцию перил и опустили деревянную площадку размерами шесть на восемь футов к поверхности воды. Матросы тащили острые, как бритва, ножи для ворвани, прикрепленные к двадцатифутовым древкам. Другие волокли огромные, в рост человека, железные крюки, чтобы можно было, надежно закрепив их в туше зверя, втащить его на борт. Туда, где Эбнер собирался произносить свою проповедь, кок с помощниками натащили целую гору плавника, чтобы развести огонь под котлами для топки жира. Бондарь со шрамом на лице тем временем, открыв люк, проверял, насколько хорошо были проветрены бочки для временного хранения ворвани и жира. Пока шли все эти приготовления, Уиппл не упускал ни одной подробности, а Эбнер, напротив, старался даже не смотреть в сторону суетящихся матросов, поскольку все происходило в воскресенье. Наконец, после множества усилий, кита подтянули к борту, и Уиппл снова закричал:

– Да он длиннее, чем "Фетида"!

Однако капитан Хоксуорт, как истый китолов, мало уделял внимания длине. Оценивающе оглядев добычу, он вновь заметил:

– Да, настоящее чудовище. Не менее восьмидесяти бочек, а то и все девяносто.

Когда огромного кашалота принайтовили к правому борту, возле шаткой платформы, чернокожий матрос с Островов Зеленого Мыса ловко запрыгнул на тушу и попытался большим ножом прорезать в коже отверстия, достаточные для закрепления крюков, уже спущенных вниз. Однако ему никак не удавалось справиться с задачей, несмотря на все его проворство, и когда "Карфагенянина" ветром наклонило в сторону, один из раскачивающихся крюков смахнул матроса со скользкой кожи кита в океан. С дюжину стремительных акул, привлеченных кровавым следом, оставленным китом, тут же бросились на матроса, но его товарищи, тыкая и полосуя их ножами для ворвани, отогнали хищниц. Ругаясь по-португальски, матрос снова взобрался на тушу. Хотя он был весь перепачкан и китовой, и акульей кровью, ему удалось все-таки завести крюки на положенные места, и размотка началась. Правда, перед этим следовало ещё отделить огромную голову кашалота, весящую несколько тонн, и закрепить её у кормы.

– Эй, ты, закрепи вон тот крюк в голове! – скомандовал капитан чернокожему матросу. После того как тот проворно исполнил приказание, несколько его товарищей, вооруженные острейшими ножами на длинных древках, аккуратно от резали кашалоту голову.

Затем этими же ножами они принялись подрезать кожу животного от головы к хвосту, так что она, спирально закручиваясь, повисла над морем. Когда опытные моряки работали, они время от времени останавливались поразвлечься и тыкали своими импровизированными копьями особо обнаглевших акул, крутившихся тут же в ожидании дармовой пищи. Когда нож выдергивали, акула встряхивалась, словно лошадь от укуса пчелы, и продолжала свое дело.

Матросы, стоящие у линей, ведших к крюкам, принялись тянуть их, в результате чего полотнище ворвани постепенно поднималось на палубу, в то время как туша кита медленно поворачивалась вокруг своей оси. Когда уже с дюжину футов отделенных кожи и жира оказались на палубе, крюки переставили на другие места, и операция продолжалась. С тем, что оказалось на палубе, поступали так: жир нарезали огромными брусками и отправляли в котлы для перетапливания, а то, что пока не помещалось, временно складывалось в бочки.

Наконец, когда кита разделали до голого скелета и намеревались уже выбросить остатки акулам, все тот же чернокожий матрос забрался на хвост кашалота и сноровисто нарезал с дюжину огромных стейков.