Пёс войны и боль мира - Майкл Муркок

Дорога шла вверх, к подножию горы. Пики скал стали еще выше. Теперь они громоздились над нами, закрывая почти половину неба. Снег становился глубже и глубже и уже почти доставал до сапог в стременах. К рассвету мне стало ясно, что если мы оба не обогреемся и не поедим, возможно, попадем в Ад быстрее, чем нам предписано. Эта мысль заставила меня вспомнить о причинах моей сделки с Люцифером.

Разглядеть что-либо в темноте было очень трудно, и я решил сделать привал на площадке, над которой нависала скала, благодаря чему снега здесь не было, и попросил Седенко развести огонь.

Пока он собирал хворост, настал багряный и холодный рассвет. Я смотрел, как Седенко сгибается под ношей найденных и очищает ото льда сучья. Почему-то мне вспомнилась история Авраамаи его сына. Почему должно служить Богу, который столь бессмысленно поощряет одних и проклинает других? И это Создатель?

Я наблюдал за тем, как Седенко разводит огонь и распаковывает поклажу. Он был счастлив находиться в моем обществе. Ему было так интересно путешествовать со мной в поиске различных приключений, что если в это утро ему было бы суждено умереть, то и при знакомстве с Адом он искал бы что-нибудь интересное.

Затем мне пришло в голову, что, может быть, Люцифер лгал мне и что он обманывает всех, кто ему служит. Возможно, никто из нас никогда не был проклят и мы могли распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению. И почему подобные существа должны властвовать над нами?

Ответ пришел так же, как и всегда, когда я рассуждал логически: потому что они могут уничтожить наших любимых и близких.

Потом я вспомнил тех, о ком, предостерегал меня Лесной Граф, — о тех, кто думал, что я служу и помогаю Люциферу добиваться осуществления его собственных планов. Для себя Люцифер не придумал ничего лучшего, кроме как оказать сопротивление несправедливости Бога. Столкновение между Господом и Люцифером не имело никаких последствий, и они разошлись только потому, что мнение Люцифера не совпадало с мнением Бога.

Но откуда Господь узнает, что Люцифер переменил свою точку зрения? Об этом Люцифер не говорил ничего определенного, и я, если повезет, завладею лекарством от Боли Мира, буду искать и что-нибудь другое. А вдруг человечество получит это лекарство и применит его, а Святой Грааль содержит смертельную отраву? А может, это единственное лекарство, которое приведет к забытью до смерти, без Неба и Ада?

Мою тихую панику прервал Седенко, гревший над огнем руки.

— Что вам сказал священник, мастер? С тех пор, как вы с ним увиделись, вас не узнать.

Я покачал головой. Меня встревожил не священник, и я не мог передать Седенко, что, насколько я знал, он тоже был предназначен Аду и что Бог, которому он как будто бы служит, на самом деле отвернулся от него, не дав при этом никаких надежд.

— Он не захотел давать вам благословение? — продолжал задавать вопросы Седенко.

— Мое состояние духа имеет мало общего с разговором в церкви, — ответил я. — Священник дал мне несколько указаний. Он сказал, где я могу найти одного отшельника, вот и все.

— Но о конечной цели вашей поездки он все еще не знает?

— Думаю, он знает о ней так же хорошо, как и положение, в котором я сейчас нахожусь. Приготовь-ка нам завтрак, молодой казак, и спой для меня какую-нибудь грустную песню своей родины, если можешь…

Незадолго до того, как он закончил возиться с завтраком, я задремал и проснулся только к полудню. Над огнем варилась похлебка. Седенко тоже сморил сон, и он спал на попоне своего коня неподалеку от меня. Я съел похлебку и почистил котелок, прежде чем разбудить его.

Более крутых и неприступных гор мне видеть не доводилось, покрывавший их гладкий снег блестел под ярким зимним солнцем подобно кристаллам. Во всем господствовал белый цвет преобладал — тождество зимы, смерть мира.

Я заметил один из ручьев, бежавших из-под снега, что доказывало, что здесь, должно быть, не так холодно, как мне показалось сначала. Я уже провел некоторое время в весеннем тепле, и моему телу требовалось время акклиматизироваться. Седенко выглядел немного лучше, чем я.

— По снегу можно читать, — произнес он. Он рассказывал, что в его языке существует несколько обозначений для снега. — Снег может убивать, — продолжал он, упаковывая наши вещи во вьюки. — Но меня учили также, как можно добиться того, чтобы он не убивал, или, по крайней мере, как увеличить свои шансы выжить. Это все не так просто, капитан.

Я улыбнулся его философствованиям, утешая себя мыслью, что этот несчастный ангел составит мне в Аду хорошую компанию и удержался от того, чтобы заметить, что те же отношения, что он наблюдал у людей, также относятся и к Богу, и к Дьяволу. Седенко все равно бы мне не поверил. Мне и самому не хотелось в это верить.

Я почувствовал, что снег пришел в движение, и прислушивался теперь к каждому звуку. Если это снежная лавина, то мы расстаться с жизнью часа через два-три. Мне не хотелось играть с судьбой, я оседлал своего коня и с места пустил его в такой резвый галоп, что только снег взметнулся вихрем из-под копыт. Седенко держался позади меня, подгоняя своего коня, при этом молча оглядываясь то через одно, то через другое плечо. При наиболее резких движениях своего скакуна он подскакивал в седле, но все же удерживался в нем, как акробат, балансирующий с раскинутыми руками.

Он с гордостью утверждал, что казаки — лучшие наездники в мире. Если его земляки владеют искусством верховой езды так же, как он, мне возразить нечего. Его чрезмерность нравилась мне. Я попытался выкинуть из головы все мысли о хорошем и плохом, о Небе и войне и постарался любоваться красотой ландшафта. Седенко в стороне от меня. Его движения походили на прыжки обученного молодого пса. Потом он догонял меня, раскрасневшийся на морозном воздухе и улыбающийся.

В один из вечеров, пока я разбирался с картами, Седенко снова развел костер. На этот раз мы расположились на холме, и горы находились примерно на расстоянии вытянутой руки от нас. Перевал Отшельников находился не далее, пяти миль на северо-западнее — если ничего не произойдет, мы будем там уже в первой половине следующего дня.

Первую горную гряду мы преодолели к полудню, и добраться к перевалу теперь стал делом легко осуществимым. Каменистый грунт обледенел, так что с лошадьми лучше всего было передвигаться шагом, обмотав их копыта тряпками. Горные вершины нельзя теперь было окинуть взглядом. Казалось, мы приближаемся к бесконечной кристаллической стене, сияющей белым и воздушно-голубым цветом, и лишь там, где проглядывали скалы, она блестела чем-то темным. Раньше я никогда не видел таких гор, и они поражали меня вновь и вновь своей высотой и формой.