Бюро находок - Зигфрид Ленц

Ее отпор настолько обескуражил его, что он не решился коснуться ее плеча и уже был готов оставить ее наедине с работой, как вдруг вспомнил причину ее отсутствия и спросил:

– Тебя вызывали в больницу?

– Тебе это должно быть известно, – произнесла она, не глядя на него.

– Мне? – удивился Генри. – Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Не притворяйся, ты ведь был при этом.

– Где я был? Ты можешь выражаться точнее?

– Вы напали на них, – с горечью произнесла Паула, – и избили их вашими хоккейными клюшками, Хуберт лежит с сотрясением мозга, он знает, что ты тоже был там.

– Послушай, Паула, – сказал Генри, – я не исключаю, что пара хоккеистов из моей команды решила навести порядок… Они знали, что эти парни вытворяют на своих мотоциклах… Как они травят людей, угрожают им, пристают. Твой брат ведь из этой компании. Вероятно, мой товарищи решили их проучить, вот и все… Кстати, эти рокеры как-то и меня взяли в оборот, а моего друга они довели до того, что у него на всю жизнь останется шрам.

– Почему ты отрицаешь, что тоже участвовал в нападении?

– Меня там не было, Паула.

– Но Хуберт слышал, как кто-то назвал тебя по имени.

– Это исключено, может, кто-то произнес похожее имя, Герман например, у нас есть такой игрок.

Паула недоверчиво взглянула на него, отказалась от предложенной сигареты и с вызовом произнесла:

– Но ты одобрял, признайся, что ты одобрял нападение… То, что они отправились со своими клюшками и по команде набросились на них, это ведь было в твоем духе, так?

По тому, как она энергично положила назад в сейф брошку, Генри понял, что разговор окончен. Паула не верила ему, но он ощущал потребность убедить ее, что это наговор.

– Я не подстрекал их, не подначивал к этому, – произнес он, – и, чтобы ты точно знала, я все еще считаю, что нужно попытаться поговорить с ними. Я хотел это сделать один, но я их не встретил. Разве это нереально, Паула, встретиться, поговорить друг с другом, выслушать каждую сторону? Я против насилия, я его ненавижу.

Паула засунула руку в глубь сейфа, порылась на ощупь и извлекла оттуда маленькую золотую монетку с приделанной булавкой. Пытаясь разобрать выбитый год, она произнесла:

– Ах, Генри, ты же сам не веришь тому, что говоришь; ты всегда следуешь лишь своим порывам, иногда мне кажется, что ты все делаешь как бы начерно, только то, что тебе сейчас приходит в голову; возможно, этого достаточно на данный момент и даже забавно, но я думаю, мы вправе ожидать от себя большего.

– А именно? – улыбнулся Генри.

– Как печально, что ты этого не знаешь, – произнесла Паула и назвала год – 1789.

На ее лице появилось недовольное выражение, не изменившееся и тогда, когда Генри дал ей понять, что он разочарован, поскольку она, очевидно, не проявляет никакого интереса к его предложению.

– Ты могла хотя бы выслушать меня, это ведь тебя ни к чему не обязывает.

Паула пожала плечами и, не прерывая своего занятия, проговорила:

– Ну давай, выкладывай, куда на этот раз? Однажды ты уже придумал необычный маршрут.

Генри пропустил мимо ушей мягкую иронию; не будучи уверен, что Паула примет его предложение, он сначала объявил, что уже все обдумал и подготовил, его сестра готова одолжить ему машину на выходные, он предлагает поехать на Балтийское побережье, туда, где нет наплыва людей из Рурской области. Паула поставила галочку в списке. Он намерен одолжить в бюро находок корзину для пикников, а еще брезентовую палатку, на пару дней можно ведь рискнуть. Он ждал ее реакции, рассчитывал на нее, во всяком случае, но Паула подняла на свет украшенную полудрагоценным камнем ложку, повертела ею в воздухе, полюбовавшись вспыхнувшим огнем, и поставила галочку. Очарованный своим проектом, он расписывал ей местечко в дюнах или стоянку у самой воды, где они могли бы до изнеможения жариться на солнце и нырять в кристально чистую воду Балтийского моря.

– А если пойдет дождь? – насмешливо спросила Паула.

Генри ответил:

– Если пойдет дождь, мы могли бы поехать в городок, там самый большой на всю округу аквариум. Можно полюбоваться треской и скатами или, к примеру, угрями и молодыми сельдевыми акулами, я там уже бывал. Ну что скажешь?

– Большое спасибо! Езжай один.

Поначалу до Генри доносились лишь обрывки разговора с самим собой, звуки, выражающие недоверие, горечь, иногда раздавался короткий язвительный смешок, однако все это еще не давало повода нанести Бусману «визит на его рабочем месте». Генри уже не впервые становился свидетелем того, как старый следопыт давал волю чувствам, как извергал проклятия, пытаясь вычислить владельцев потерянных вещей, высказывал удивление или же отпускал соленые шутки. Бусман имел привычку разговаривать с самим собой во время работы, бывали моменты, когда он обращался к себе: «Что скажешь, Альберт?», «Пожалуй, ты на ложном пути, Альберт». Однако неожиданно до Генри донесся стук упавшей на пол бутылки, он услышал натужное кряхтение и, юркнув между полками, увидел сидевшего на корточках Бусмана, тянущегося за укатившейся бутылкой. Ему удалось схватить пустую бутылку, он отнес ее на свое рабочее место и с грохотом поставил на какое-то письмо. От Генри не укрылось, что Бусман слегка пошатывался и испытал явное облегчение, опустившись наконец на табурет. – Хорошо, что ты пришел, Генри, – сказал он, показывая на рассыпанное содержимое какого-то чемодана, – можешь все это сложить обратно, я уже нашел для тебя потерявшего, похоже, что это коллекционер неоплаченных счетов и предупреждений, живет в Гамбурге. Вот, смотри, – он протянул Генри большой конверт и сказал: – Так или иначе, сынок, я распутал последний случай, теперь ты можешь взять на себя остальное, те дорожные сумки, оба пакета и еще матерчатую сумку. За короткое время ты многому научился, уж как-нибудь найдешь владельцев.

Генри ошалело посмотрел на него:

– В чем дело? Ты что, в отпуск собрался?

– Ставлю точку, – произнес Бусман. – Они посчитали целесообразным отправить меня в тупик.

– Тебя? – не поверил Генри.

– Если не веришь, почитай письмо, вон, под бутылкой, там так и написано: предпенсионный статус, перевод в предпенсионный статус в ходе реформы железной дороги; они называют это «урегулированием штатного расписания кадров».

– Но они не могут сделать этого, – возмутился Генри, – здесь же все рухнет, хотя бы один должен все уметь, ни у кого ведь нет такого опыта, как у тебя, тебе никто в подметки не годится.

– Ах, Генри, все мы заменимы, ты не поверишь, насколько легко можно заменить каждого, надо только вовремя себе в этом признаться. Дверь закрывается: кто-то ушел; дверь открывается: кто-то пришел. – Какое-то время он растерянно смотрел на Генри, потом кивнул, покусал губы и сказал: – Мне только моего старика жалко, не знаю, как ему об этом даже сказать, он все принимает на свой счет и такую отправку на пенсию тоже примет на свой счет.

– А Хармс, – Генри показал на застекленный кабинет, – что говорит об этом Хармс?

– Он и передал мне письмо, – ответил Бусман, – положил мне руку на плечо и лишь заметил: «Они хотят подарить тебе пару лет, Альберт. Очевидно, эксперт пришел к выводу, что тебе это пойдет на пользу…», больше он ничего не сказал. – Он тут же поправился: – Нет, еще сказал: «Разумеется, мы будем поддерживать связь, Альберт, после стольких совместных лет нельзя терять друг друга из виду».

Генри хорошо знал эти ничего не стоящие утешения для успокоения совести, призванные облегчить расставание. Не придав им значения, он спросил, не сказал ли Хармс еще чего-нибудь, не упомянул ли уже о преемнике, ведь не увольняют же человека, не подумав о замене.

– О преемнике Ханнес ничего не сказал.

– Но он ведь понадобится нам, – напомнил Генри.

– Это уже не моя забота, сынок, но если бы я мог выбирать, ты бы, пожалуй, подошел, ты бы справился с нашим делом. – Бусман махнул рукой, состроил гримасу, резко встал и, не сумев выпрямиться, тяжело плюхнулся обратно на табурет. – Если хочешь, Генри, я замолвлю за тебя словечко.

– Спасибо, но мне это не нужно.

Он с тревогой наблюдал, как Бусман пытается подняться, предостерегающе подхватил его и спросил:

– Как ты считаешь, Альберт, не проводить ли мне тебя домой? Все равно рабочий день подходит к концу.

– По мне, так пойдем, – согласился Бусман, – последние минуты я, пожалуй, могу себе подарить.

Генри отбуксировал своего пожилого коллегу сквозь крытый перрон, через привокзальную площадь, твердо удерживая его у светофора и уберегая от попытки перелезть через заграждение перед котлованом, по пути они почти не разговаривали. Прохожие то и дело останавливались и с интересом поглядывали на них, некоторые оборачивались и смотрели им вслед, пытаясь понять, почему тот, что постарше, нуждается в опоре. На мосту они остановились, Бусман ухватился за перила и посмотрел вниз, на канал; там навели понтон, и рабочие в забрызганных илом стеганых штанах расчищали дно. Специальными граблями и укрепленными на тросах крючьями они вытаскивали все, что осело в иле под мутной масляной поверхностью: пружины и камеры от шин, горы консервных банок, кованый стул, стальную каску, велосипед; все, что извлекалось на свет божий, бросали в лихтер. Вот плюхнулись забитые грунтом сапоги, аптечка перелетела через суденышко и снова шлепнулась в воду, детская коляска увенчала гору хлама.