Только вперед - Борис Раевский

Чьи ладони раньше коснутся стенки?

Внезапно весь бассейн шумно вздохнул, заговорил, засмеялся: из воды, как по команде, одновременно высунулись двенадцать ладоней, быстро шлепнули по стене, пловцы мгновенно свернулись в упругие клубки, сильно оттолкнулись ногами, и вот уже все шестеро плывут обратно.

Поворот был проделан так стремительно и изящно, так красиво, что по трибунам пронесся восторженный гул.

Поначалу трудно было отдать предпочтение кому-либо из спортсменов, и только наиболее опытные болельщики могли оценить силу и красоту движений русского чемпиона, их абсолютную слаженность и ритмичность.

Гребки Кочетова следовали один за другим с безукоризненно точными интервалами, и каждый мощный гребок продвигал пловца на два с половиной метра ближе к финишу.

И все-таки он не мог вырваться вперед!

Кончалась уже вторая пятидесятиметровка, а шестеро соперников все еще шли одной слитной шеренгой, будто кто-то связал их туго натянутой невидимой веревкой. Крики, пулеметная дробь трещоток, гудки автомобильных сирен, пронзительные звуки свистулек слились воедино и словно накрыли бассейн плотной звуковой завесой.

От этой какофонии, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Второй поворот! Зрители снова повскакали на скамейки, барьеры, возвышения букмекеров, приподнялись на цыпочки, поднесли к глазам бинокли. Кто раньше повернет?

И снова все двенадцать ладоней почти одновременно коснулись стенки!..

Сто метров позади! Половина дистанции! А никто из пловцов все еще не может оторваться от соперников…

Сверху, с трибун, неопытному наблюдателю могло показаться, что пловцы движутся не очень быстро. Высота и большое расстояние скрадывали скорость. Но знающие болельщики по жадно раскрытым ртам пловцов, тяжелому дыханию, затрудненным движениям, а главное — по маленьким черным стрелкам секундомеров, зажатых в кулаках у многих, видели, — скорость очень большая, почти рекордная.

Выдержат ли пловцы этот бешеный темп? Не сдадут ли? Вот что теперь волновало трибуны.

Под непрерывный вой, крики, звуки трещоток и свистулек пловцы закончили третью пятидесятиметровку.

Оставался последний, четвертый отрезок пути.

И вдруг — весь бассейн ахнул, захлебнулся, замер.

Пловцы шли уже на пределе; казалось, силы их исчерпаны, и только огромный нервный заряд да страстное желание победить, во что бы то ни стало победить, толкают спортсменов вперед.

Совершив третий поворот, они вышли на последнюю, финишную пятидесятиметровку.

И тут пловцы, как по команде, внезапно перешли на брасс.

Трибуны не удивились. В те годы за границей обычно так и плавали. Первые сто пятьдесят метров шли баттерфляем; потом, чтобы передохнуть, метров 20–25 брассом, а на финише — опять баттерфляем.[16] Брассом плыть легче, но зато медленнее.

Трибуны поразились другому. Все пять «западных» пловцов перешли на брасс, и только один русский чемпион, не обращая внимания на окружающих, по-прежнему продолжал плыть баттерфляем.

Это казалось невероятным. Или русский не устал, не нуждался в отдыхе?

Замолчавшие было трибуны разразились свистом и криками:

— Ко-тше-тофф!

— Брасс!

— Брасс!

И еще одно слово, возмущенно швырнул кто-то вниз, и этот выкрик тотчас подхватила бурлящая «галерка»:

— Хек!

— Хек!

(Потом Кочетову объяснили, что по-русски это значит — «безумец», «сумасшедший»)…

«Галерка» тысячами сердец и тысячами глоток «болела» за Кочетова. Что делает этот безумец?! Конечно, сперва он немного обгонит соперников, но они за это время отдохнут, наберутся сил и на самом финише обойдут его, усталого, измотавшегося.

И «галерка» еще яростнее требовала, внушала, напоминала:

— Котшетофф, брасс!

— Брасс, Котшетофф!

Может быть, он просто ошибся? Забыл, что этот поворот — третий, последний?

Зрители первых рядов злорадно молчали. Зазнался этот русский «Медведь»! Пусть вначале обгонит всех. Посмотрим, что будет на финише!..

А Леонид продолжал мчаться вперед. Сперва он даже не понял, почему так всколыхнулись трибуны.

Еще недавно пловцы двигались одной шеренгой, все наравне. Теперь шеренга распалась, пловцы вытянулись в цепочку. Впереди Кочетов, за ним — Джонсон, третьим — поляк…

Кочетов плыл стремительно и, казалось, не чувствовал напряжения. Гулкие удары сердца отдавались в висках, в руках, в каждой клеточке его большого тела. Но он не сдавал темпа. Леонид знал — ему под силу такая скорость. Он мог быстро плыть баттерфляем и двести, и четыреста, и даже пятьсот метров. Вот когда пригодились упорные тренировки, непрерывные схватки с Важдаевым.

Леонид уже значительно опередил всех противников. Теперь и они, немного отдохнув, перешли на баттерфляй и бросились вдогонку за Кочетовым. Но его темп оказался им явно не под силу. Рты их были широко раскрыты и судорожно глотали воздух, на шее пловцов образовались кружевные воротники из пены. Руки двигались не так стремительно и не так часто, как прежде, — поднимали тучи брызг.

А Кочетов по-прежнему неутомимо летел вперед. Постепенно все тридцать прожекторов сползли со всех дорожек и сосредоточили свой свет на советском пловце. Судьи чуть не бежали по бортику бассейна, контролируя каждое его движение.

Сплошной рев стоял в бассейне. Зрители кричали так, как не кричат даже болельщики футбола, когда нападающий прорывается с мячом к воротам противника.

Какой-то чопорный старичок, одетый в строгий старомодный сюртук, забыв все на свете, азартно хлопал по спине сидевшую впереди даму. Дама вздрагивала от каждого прикосновения его руки, но не оборачивалась: все ее внимание было приковано к пловцу.

Наиболее честные, здравомыслящие болельщики и прежде понимали, что мировой рекорд Кочетова — не выдумка. Но такого не ожидали даже они.

И только одна мысль владела всеми. Она радовала зрителей первых рядов и тревожила «галерку». Сдаст, не выдержит! Не может выдержать человек такого темпа!

И только когда до финиша остались последние, считанные метры, все поняли: темпа он не сдаст. Наоборот, казалось, неутомимый пловец не только не устает, но все больше входит во вкус борьбы. Он уже намного обошел всех противников; они растянулись цепочкой, которую замыкал вконец измотавшийся бразилец.

Кочетов бурно финишировал первым. Разом щелкнули десятки секундомеров — 2 минуты 30,4 секунды!

И только закончив дистанцию, Леонид снова почувствовал боль. Из-за поврежденной ноги он показал время на 0,6 секунды хуже, чем в Москве, и все-таки на 0,8 секунды лучше официального мирового рекорда.

Финишировавший вторым негр Джонсон отстал от Кочетова на целых 2 секунды! Поляк — на 3,6 секунды. А пришедшие последними голландец и бразилец — почти на 5 секунд. Такой огромной разницы между первым и вторым местами почти никогда не бывало на международных состязаниях, где собирались лучшие пловцы мира. Было ясно: Кочетов — пловец сверхкласса.

— Ко-тше-тофф! Ко-тше-тофф! — гремели трибуны.

Леонид сел возле стартовой тумбочки. Нога снова заныла. Незаметно для зрителей он растирал опухшее колено и ждал решения судей.

Но судьи почему-то не торопились.

Кочетов видел, как в первом ряду, нервно скомкав газету, встал высокий молодой человек в белом спортивном костюме. Леонид знал, — это чемпион Голландии, мировой рекордсмен, господин Ванвейн. Он быстро прошел к судьям и стал что-то с жаром доказывать им.

Судьи удалились на совещание.

Вдруг Холмерт, сидевший неподалеку от Кочетова, лихорадочно вскочил на ноги. Все тело его мелко дрожало, глаза закатились, как у припадочного, на губах выступили хлопья пены. Он несколько секунд постоял, качаясь, и грохнулся на пол.

«Припадок!» — встревожился Леонид и бросился к бразильцу.

Но, к удивлению Кочетова, пловцы, секундометристы, репортеры, фотографы вовсе не волновались. Казалось, это происшествие нисколько не удивило их.

Вскоре появились носилки, и Холмерта унесли.

— В чем дело? — спросил Леонид у переводчика.

— Доппинг! — кратко и спокойно ответил тот. — Слишком много «горячительного» вогнал в себя это молодчик. Перестарался!

Так вот он — пресловутый доппинг! Кочетов много слышал о нем, но сам еще ни разу не наблюдал этого омерзительного явления. Галузин рассказывал Леониду, что на Западе спортсмены иногда перед самым состязанием вводят в кровь различные наркотики, чтобы предельно возбудить организм, заставить его работать с лихорадочным напряжением.

Значит, припадок бразильца — результат доппинга! Это и немудрено: после кратковременной неестественной вспышки энергии неизбежно наступает длительное тяжелое, болезненное состояние.

Кочетов теперь понял, почему в раздевальне бассейна, как в больнице, стоял запах камфары, спирта и еще каких-то медикаментов, а мимо то и дело сновали люди с блестящими врачебными шприцами и ампулами.