Мои волки. Любовь истинная и нет (СИ) - Жнец Анна

Дрожа, я немного отодвигаю шторку кабинки и разглядываю высокую волчицу, увешанную деревянными и бисерными украшениями. Шаманок легко узнать по внешнему виду: все они тяготеют к подобного рода дешевым побрякушкам-амулетам. А еще колдуний выдает запах: на их одежде, коже, волосах оседает аромат трав, из которых готовят зелья.

Эта женщина, остановившаяся поговорить с Тиной и Келли, женщина, знавшая про мою беременность, сказавшая самой себе: «Значит, у него получилось. Обвел-таки дурака вокруг пальца», — шаманка. Она шаманка. Вместе с Эштером Гор ходил к какой-то ведьме из Муравейника, чтобы подробнее расспросить о магическом ритуале. Все было подстроено. Все было обманом. Эштер солгал. С самого начала знал, чем закончатся мои попытки забеременеть.  Принудил меня стать матерью своего ребенка. Это… это, черт побери, насилие!

Из раздевалки я выхожу на негнущихся ногах. Если у меня и остаются сомнения, то они разбиваются вдребезги, стоит посмотреть ведьме в глаза и спросить:

— Сколько Эштер заплатил вам за обман?

Первые секунды реакции самые честные. Читая эмоции на лице колдуньи, я окончательно убеждаюсь в своих подозрениях. Признаться, я до последнего надеялась, что все окажется  недоразумением, ошибкой.

Я спокойна. Спокойна настолько, насколько возможно, чувствуя, что летишь в пропасть. Снова вокруг меня смыкается растаявший было ледяной панцирь. Тело ощущается чужим, я замыкаюсь в себе, становлюсь маленьким, вопящим от горя комочком, укрывшимся в глубине собственного сознания. Сужаюсь до атома, до нейтрона. Я слишком далеко, чтобы слышать голоса сестер, понимать, что они мне кричат.

Я снимаю платье прямо в зале магазина, не доходя до примерочной. Возвращаю его на вешалку. Натягиваю джинсы и футболку, в которых пришла.  

Мы покидаем бутик, торговый центр, направляемся к машине. Дорога до парковки длиннее экватора. Я отстраненно отмечаю, как механически двигаются мои руки и ноги, и чувствую себя роботом.

Гул в ушах нарастает. Келли снова что-то говорит, машет ладонью перед моим лицом. Пытается достучаться.

Я отмираю только в машине — сидя на заднем диване внедорожника, безжизненным голосом прошу отвезти меня к родителям.

Гор, Эштер. Оба обращаются со мной как с куклой! Хочу — подложу под своего друга, хочу — сделаю ей ребенка. Все! Хватит! Достало!

Глава 24

Гор

Голова трещит. Я смотрю на свое отражение в зеркале со смесью брезгливости и какого-то нездорового восторга — опухшее, помятое лицо, глаза в сеточке лопнувших капилляров, щетина, которая вот-вот перерастет в бороду.

Три последних недели я напоминал себе медленно закипающий котелок. Двадцать гребаных дней пытался изображать образцового сына. И с каждым часом этой  комедии, этого чертового фарса сраный галстук все сильнее стягивал шею, перекрывая кислород.

Когда я вдруг начал замечать, что моя жизнь в стае напоминает бег между вращающимися жерновами? Что денно и нощно на плечи давит стотонный пресс? Груз идеальности непосилен. Невозможно из года в год оставаться мистером совершенство. Словно послушный пес, стараться соответствовать чужим представлениям о будущем вожаке, тем более имея тайну, долго скрывать которую не удастся.

В бездну такую жизнь! К черту!

Я срываюсь. Напиваюсь вдребезги и в таком виде иду к отцу. К этому консерватору-моралисту, любителю накрахмаленных рубашек. Я, растрепанный, едва стоящий на ногах, воняющий потом и перегаром, в мятой одежде с пятнами рвоты и еще предки знают чего, вваливаюсь в родительский дом и бросаю Освальду в лицо новость о своем бесплодии. Швыряю, будто ком грязи. На, подавись!

К тому моменту я уже достигаю точки кипения и плевать хочу на свое блестящее будущее. Мне плевать на все.

Элен, малышка Элен, а ведь не последнюю роль в моем уродливом срыве играет наше расставание. Оказывается, ты была той, кто время от времени поднимал крышку на бурлящем котле, выпуская пар. Без тебя я просто не могу справляться с постоянно растущим напряжением. Это как лишиться опоры, точки равновесия, своей уютной гавани.

Черти проклятые, Элен, как же без тебя плохо! Так плохо, что я блюю на отцовские ботинки и не просыхаю уже третий день подряд. На подоконнике, где раньше цвела твоя любимая герань, теперь шеренга пустых бутылок из-под коньяка. А из зеркала на меня смотрит красноглазый уродец.

Я думаю о том, чтобы пойти, наконец, побриться, но вспоминаю последнюю встречу с Освальдом, и меня пробивает на истерический смех. Согнувшись пополам, я хохочу в голос и стучу себя по колену.

После той  безобразной сцены, устроенной в родительском доме, после новости о моем дефекте я жду, что папаша вышвырнет меня из стаи под зад, погонит из своего леса ссаными тапками. Вместо этого Освальд звонит мне на следующий день и говорит спокойным, невозмутимым голосом в телефонную трубку:

— Я найду самку, которая будет молчать. Сделаю ей ребенка, и мы выдадим его за твоего наследника. Наши запахи похожи. Никто не догадается. В крайнем случае шаманка сварит какое-нибудь зелье.

Значит, все-таки можно магически изменить запах…

Я кладу трубку до того, как Освальд заканчивает говорить. Едва сдерживаюсь, чтобы не обматерить дорогого родителя.

Давай я сделаю ей ребенка, и мы выдадим его за твоего наследника.

Он серьезно? Я не ослышался? Пусть засунет свое предложение сам знает куда!

Голова раскалывается все сильнее. Не получается даже позавтракать: еда лезет наружу. Помучившись с полчаса, я иду к Хлое за зельем против похмелья.

Из трубы красно-белого, словно кукольного домика валит дым, значит, ведьма на месте, и это не может не радовать. Уже на крыльце я понимаю, что забыл про корзинку с подношениями, — к шаманкам не ходят с пустыми руками, но моя гудящая голова неспособна удержать в памяти такие детали.

Хлоя открывает сразу, словно дежурит под дверью. На ней ужасное цветастое платье, от которого рябит в глазах, и слишком много раздражающе звенящих украшений.  К счастью, ничего объяснять не надо: волчица тут же понимает, зачем я пришел. Мой помятый бледный вид говорит сам за себя.

Пока я болезненно морщусь, шаманка открывает дверь шире и исчезает в дымном полумраке дома. Я следую за ней в надежде избавиться от жуткого кузнеца в моей голове, превращающего несчастный мозг в наковальню.

— Вон стул, красавчик. Присядь.

Ноги не держат, и я с удовольствием пользуюсь предложением ведьмы. Хлоя с неодобрением отворачивается к камину. В котле что-то булькает, чертовы браслеты шаманки звенят. Каждый посторонний звук — удар молота по мозгам. Теряя остатки достоинства, я зажимаю голову руками, словно в попытке расколоть, как орех.

— Не думала, что ты, будущий вожак, станешь так мучиться из-за любви.

Мне в рот тычут деревянной ложкой с густым, дурно пахнущим варевом. Зелье обжигает язык, и вкуса я не чувствую — только боль от горячего.

— Это не из-за любви.

Я хочу возмутиться — сунуть пациенту в рот кипяток! — но в висках прекращает стучать, по телу разливается блаженная нега, и недовольство сменяется благодарностью.

— Спасибо, Хлоя.

Взгляд волчицы скользит по моему небритому лицу и останавливается на губах.

— Хочу уйти из стаи, — вырывается у меня, и я замираю, шокированный собственной откровенностью.

С этой женщиной мы никогда не были особенно близки, но именно перед ней я почему-то обнажаю душу — делюсь самой страшной тайной, самым своим крамольным и безумным желанием. Режим Освальда меня достал.

Брови Хлои взлетают вверх.

— Уйти из стаи? — переспрашивает она и неодобрительно качает головой. — Стать одиночкой?

— Не могу больше.

Признаваться в собственной слабости не дело, это никуда не годится. Поведение, недостойное альфы. Я сразу жалею о вырвавшихся словах, но отступать поздно.

— Все будет хорошо, — говорит Хлоя с мрачной, изумляющей меня решимостью. — Тебе необязательно уходить. Все будет хорошо.

Неожиданно она наклоняется и впивается мне в губы. В первые секунды я шокирован, потом хочу ее оттолкнуть, но будто прирастаю к стулу. По телу продолжает разливаться тепло, между ног против воли набухает, сильнее и сильнее пульсирует, и я сам не замечаю, как начинаю отвечать на поцелуй.