Сломанные куклы - Джеймс Кэрол

Пока Рэйчел была без сознания, Адам обработал раны антисептиком и наложил саморассасывающиеся швы. Запах бактерицидного средства впитался ей в кожу. Она по-прежнему сидела в стоматологическом кресле, но ремни уже были расстегнуты. Без одежды было холодно, а от долгого нахождения в неудобном положении мышцы затекли.

Резко зажегся свет, и пульс у Рэйчел взлетел до небес. Она мигом припала взглядом к собачьей створке и стала ждать, что сейчас Адам озвучит следующую инструкцию или что-то вылезет из-под створки. Но ничего не происходило. Вскочив с кресла, Рэйчел чуть не упала – голова кружилась от обезвоживания и побочных эффектов лекарств. Она чувствовала сильную слабость. Ей удалось доковылять до ближайшего угла, откуда она уставилась в глазок камеры.

– Что тебе надо от меня? – закричала она.

Колонки по-прежнему молчали.

– Что тебе надо? – прошептала она.

Рэйчел сползла по стене на колени и свернулась в клубок. Горячие слезы текли по щекам, и она вытирала их тыльной стороной руки. Она вдруг ощутила весь ужас происходящего, и безысходность ее положения была просто невыносима. Она больше ни разу не увидит солнца, не ощутит тепла его лучей в ясный день, никогда не пройдет по горячему песку, не ощутит его пальцами ног. Она никогда не поболтает с подругами, не посмеется с ними за бокалом вина, не поест в любимом ресторане.

Она думала о том будущем, которого лишилась. Она привыкла думать, что когда-нибудь у нее обязательно будет ребенок, а может, два или три. Джейми говорил ей, что тоже хочет детей, но всякий раз, когда она поднимала эту тему, он придумывал какую-нибудь отговорку, почему сейчас не самое лучшее для этого время.

Она не будет скучать по Джейми – это она хорошо понимала, и заплакала еще сильнее, горюя о впустую потраченных годах. Отец был прав: она могла бы жить совсем по-другому, гораздо лучше. Когда он это говорил, она считала, что он зря паникует, но сейчас ей стало очевидно, что он был прав. Рэйчел вытерла слезы и подняла голову. Теперь она жила совершенно в другом мире – в клетке двадцать на двадцать метров с холодной плиткой на полу, окровавленным матрасом и стоматологическим креслом. И ее будущее целиком и полностью зависело от извращенных капризов Адама.

– Перестань, – зашипела она на саму себя. – Хватит, хватит. Хватит!

Рэйчел поняла, что заговорила вслух и замолчала так же резко, как и начала. Говорить с собой – это плохой знак, только сумасшедшие говорят сами с собой. Означало ли это, что она начала сходить с ума? И, если она сходила с ума, так ли это плохо? Если ее сознание не выдерживает ужаса ситуации, сойти с ума означало убежать, спастись. Подумав какое-то время, Рэйчел решила, что все-таки это нежелательное развитие событий и больше похоже на опускание рук.

Собачья створка щелкнула, и Рэйчел увидела, что через нее просовывается ведро. Она подождала инструкций долгие две минуты, но колонки молчали. Она подождала еще минуту, предполагая, что это какая-то новая шутка Адама. Колонки по-прежнему молчали.

Рэйчел встала и робкими шагами пересекла комнату. Кресло она обходила на большом расстоянии, но, как завороженная, смотрела на него, на кровавые пятна на подлокотниках. Пятен было больше, чем раньше. Она наконец подошла к двери и заглянула в ведро. В нем была вода с пенным раствором, в пене плавала губка. Рядом с ведром лежало полотенце и смена белья и одежды, а также тюбик с антисептиком.

– Тебе станет получше, если ты помоешься, – прошептала Ева. – И я принесла мазь, чтобы раны не воспалились.

– Спасибо.

– Мне очень жаль, что Адам сделал тебе больно. Я просила, чтобы он не делал этого, но он просто смеется надо мной. Он говорит, что я дура.

– Ты не дура, Ева.

– Я дура, дура, дура, – в голосе Евы слышалась злость на саму себя.

– Брат знает, что ты здесь, Ева?

Ева долго молчала, и Рэйчел уже подумала, что ответа не последует.

– Он уехал. Он сказал мне, что ты должна вымыться до того, как он вернется. Тебе надо помыться, а то у меня будут проблемы.

Рэйчел слышала волнение в ее голосе. Она могла себе представить, насколько ужасно Еве было жить с Адамом. Она здесь провела всего несколько дней и уже начала говорить сама с собой. Каково же было жить с ним годами?

– Не волнуйся, Ева, я вымоюсь.

Рэйчел разделась и стала водить губкой по телу. Вода была горячая и пахла лавандой. Она стерла с кожи засохшую кровь и грязь, избегая порезов, чтобы случайно не нарушить сохранность швов. Умывшись и немного поколебавшись, она провела губкой по черепу. Вода остывала очень быстро. Закончив, она положила губку назад, в ведро, вытерлась и нанесла на раны мазь. Они сильно защипали, и она сморщилась от боли. Рэйчел надела комплект чистой одежды, который в точности повторял только что снятый ею – серая толстовка, серые спортивные штаны, белые хлопковые трусы. Не было ни носков, ни туфель, ни тапок. Она не была уверена, насколько далеко ей можно зайти в общении с Евой, и решила, что выжмет максимум.

– Если бы мы с тобой познакомились в других условиях, Ева, мне кажется, мы стали бы подругами.

– Нет, не стали бы, – каждое слово она произнесла, как отрезала. В ее голосе слышалась злость, только на этот раз эта злость была явно направлена на Рэйчел. – Мы никогда бы не подружились, потому что ты красивая, а я – уродина.

– Ты не уродина.

– А ты откуда знаешь? Ты меня не видела.

И прежде чем Рэйчел успела ответить, свет в подвале выключился, и она услышала, как Ева озлобленно топает по коридору, поднимается по деревянным ступеням, открывает и закрывает дверь где-то вдалеке.

Просто отлично! Рэйчел была зла на саму себя – надо же было так перестараться! Никогда ей не хватало терпения в жизни. Теперь оставалось надеяться, что она не окончательно разрушила их с Евой отношения. Она не представляла себе, как она сможет выбраться отсюда без помощи Евы. Рэйчел уже было пошла назад, к матрасу, когда вдруг поняла, что в цепочке звуков, которые она слышала во время ухода Евы, не хватало одного: она не слышала, как щелкнул замок собачьей створки.

39

Я достал из пачки сигарету и сжал ее губами. Дул резкий северный ветер, и мне пришлось прикрыть рукой зажигалку, чтобы прикурить. Облака становились все темнее и ниже. Мне казалось, что надо мной смыкаются своды бетонного склепа. Ветер предвещал снегопад.

«Ягуар» стоял на том же месте. Водителя не было видно за развернутой газетой, которую он читал. На первой странице газеты я увидел крупный заголовок: «ДЖЕК-ГОЛОВОРЕЗ». Ничего удивительного, что они так быстро подхватили прозвище, СМИ очень любят такие вещи. Сидящий на пассажирском месте напарник увидел меня и пнул локтем своего соседа. Тот мигом закрыл газету, сложил ее и перекинул через плечо. Я подошел к машине и сел на заднее сиденье.

– Отвезите меня к своему начальнику, – сказал я.

Парочка обменялась непонимающими взглядами. Эта ситуация явно не была прописана в их сценарии. Им было сказано следить за мной и наблюдать, а про то, чтобы возить меня, сказано ничего не было. Тощий посмотрел на своего товарища и пожал плечами, тот ответил ему тем же. Было очевидно, что мозговым центром пары был тощий водитель. Он еще раз посмотрел на меня и принял решение. Он завел машину и поехал по колдобинам к главной дороге.

Чтобы убить время, я взял газету, которую он только что читал. Наше дело занимало с первой по четвертую страницы, и в некоторых словах я даже узнавал собственные высказывания. Единственным логичным выводом было то, что кто-то из команды Хэтчера выступил информатором СМИ. Я готов был ставить деньги на старого седого детектива. Очевидно, его лучшие дни остались позади, и сейчас ему было бы приятно увидеть напечатанный в газете текст и знать, что он – реальный автор, одурачивший всех. Все это было грустно и выглядело жалко, не говоря уже о вреде для расследования.

Первую страницу занимала крупная фотография Рэйчел Моррис под заголовком: «Последняя жертва ДЖЕКА-ГОЛОВОРЕЗА». Больше никакого текста на странице не было. Я не видел эту фотографию, значит, ее предоставил не Скотланд-Ярд, а Дональд Коул.

Фотография была явно обработана. Кожа Рэйчел выглядела гладкой, как у модели. С цветом лица тоже поиграли, придав ему здоровый румянец. Зря пресса все это делала! Жертв нужно представлять похожими на людей, а не наоборот. А людьми нас делают недостатки и слабости. Накопленные за жизнь морщинки – лучшие рассказчики нашей жизни. В остальном это был обычный снимок. Рэйчел беззаботно улыбалась на камеру, ее глаза сияли. Фотография словно говорила, что этой женщине было для чего жить, и перед ней раскрывался целый мир возможностей.

Мы подъехали к офису «Коул-Недвижимость» и припарковались рядом с «мазератти» владельца. Парочка сопроводила меня на третий этаж. Мы вместе прошли по коридору, слева меня шел тощий водитель, а толстый второй номер – справа. Когда мы дошли до офиса Коула, эстафету приняла его помощница. Она постучала в дверь, и низкий, глухой голос по ту сторону велел нам войти. Даже из-за двери чувствовался запах сигары.