Раскаты грома - Уилбур Смит

Он выбрал из кожаного мешочка, заменившего серебряную коробку, сигару и, прежде чем снова заговорить, закурил.

– Кстати, вы знаете, что он еще не демобилизован? Судя по тому, как идет война, армии потребуются люди. Мне кажется, его нога зажила. Может, нужно шепнуть словечко кому следует… чуть поднажать…

Теперь Ронни уверенно улыбался. Сигара оказалась прекрасной.

Глава 35

За неделю до Рождества врачи госпиталя Грейса в последний раз осмотрели Шона. Они оценили потерю им физических способностей в один процент. Шон слегка хромал, когда уставал. Это не позволяло ему получать военную пенсию, зато делало пригодным к немедленному возвращению в строй.

Через неделю после наступления нового, 1901 года пришло первое письмо из армии. Шону предписывалось немедленно явиться к командующему кавалерийским корпусом – частью, в которую вошел Натальский корпус проводников.

Война в Южной Африке вступила в новую фазу. По всему Трансваалю и Оранжевой республике буры развернули партизанскую войну пугающих масштабов. Война была далека от завершения, и присутствие Шона было необходимо, чтобы увеличить британскую армию, уже достигшую четверти миллиона человек.

Он попросил продлить ему отпуск. В ответ ему пригрозили обвинением в дезертирстве, если к первому февраля он не явится в Йоханнесбург.

Последние две недели были заполнены лихорадочной деятельностью. Шон сумел закончить посадку десяти тысяч акров акации, начатую в предшествующем мае. Он взял еще один большой заем в Натальской компании, чтобы оплатить уход за деревьями. Ремонт и обновление дома в Лайон-Копе были завершены, и Ада переселилась туда из своего коттеджа на Протеа-стрит, чтобы в отсутствие Шона присматривать за домом и хозяйством. Теперь, когда Шон, прощаясь, объезжал свои земли, у него появилась возможность подумать о другом. Прежде всего – о дочери. Его первой и единственной дочери. Теперь ей два месяца. Ее зовут Буря, и он никогда ее не видел. Сол Фридман прислал с фронта, где вскоре к нему присоединится Шон, длинное радостное письмо. Шон сердечно его поздравил и попытался снова связаться с Руфью. Он писал ей, безрезультатно, и наконец бросил работу и отправился в Питермарицбург. Четыре утра подряд он терпеливо отправлялся в дом Голдбергов, и каждый раз Руфь либо отсутствовала, либо была больна. Он оставил ей горькое письмо и вернулся домой.

Мрачный, он ехал по своим плантациям. Ряд за рядом холмы Лайон-Копа покрывали большие квадраты молодых саженцев. На самой старой плантации, созданной десять месяцев назад, уже поднялись деревца.

Их пушистые зеленые верхушки выросли выше пояса. Это было невероятное достижение, плод десяти месяцев непрерывной тяжелой работы двух тысяч туземцев. Теперь эта работа завершена.

Шон нанял пятьдесят зулусов – под присмотром Ады они будут расчищать подлесок между рядами и беречь их от огня. Теперь больше ничего делать не нужно, только ждать четыре года, пока деревья достигнут зрелости и будут готовы к сбору коры.

Шон так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как пересек границу Лайон-Копа и поехал вдоль подножия откоса, через дорогу и железнодорожную ветку.

Впереди с шелестом ветра в траве смешался гул Белых Водопадов, и Шон увидел низвергающуюся с высоты сверкающую на солнце воду. Акации стояли в золотом тумане цветения, хотя и кутались в тень.

Шон пересек реку ниже бассейна водопадов. Над ним вверх круто уходил откос, в складках которого росли темно-зеленые кусты – высотой в тысячу футов, он закрывал солнечный свет.

Водоем среди папоротника и зеленого мха, камни черные и скользкие от брызг. Холодное место, солнце сюда не попадает, вода с ревом падает белой завесой, похожей на дым.

Шон вздрогнул и поехал дальше, вверх по склону.

Теперь он знал, куда ведет его инстинкт. Расстроенный, он пришел к своему первому дому.

Под его ногами земля Кортни, она уходит вниз и тянется до самой Тугелы. У Шона защемило в груди. Но вот наконец он достиг вершины и остановился, глядя на Тёнис-крааль.

Он узнавал внизу знакомые приметы: дом, за ним конюшни и помещения для слуг, загон, в котором паслись, помахивая хвостами, лошади; глубокие чаны меж деревьями – с каждым из них связаны особые воспоминания.

Шон спешился и сел на траву. Закурил сигару и погрузился в думы о прошлом.

Прошел час, потом другой, прежде чем он вернулся в настоящее, достал из кармана часы и посмотрел, который час.

– Второй час! – воскликнул он и встал, чтобы отряхнуть пыль с брюк и надеть шляпу перед спуском с откоса. Вместо того чтобы двинуться к реке, он остался на землях Тёнис-крааля и двинулся поверху, собираясь пересечь участок в районе моста. Изредка ему встречался пасущийся скот – по несколько голов; животные были в хорошем состоянии, отъелись на свежей траве: земля использовалась не в полной мере. Когда он проезжал, животные поднимали головы и смотрели на него с бессмысленным коровьим удивлением.

Лес сгустился, потом вдруг кончился; теперь перед Шоном лежало одно из болотистых углублений, которые тянулись вдоль реки. Сверху это место заслоняли деревья, поэтому Шон только теперь заметил на дальнем краю топи оседланную стреноженную лошадь. Шон быстро поискал глазами всадника – и нашел его в болоте, по шею в яркой ядовито-зеленой папирусной траве. Голова исчезла, в траве что-то зашевелилось, потом кто-то забился и послышалось паническое мычание.

Шон быстро обогнул болото и подъехал к лошади. В болоте появились голова и плечи человека, и Шон увидел, что он весь в грязи.

– В чем дело? – крикнул Шон, и голова повернулась к нему.

– Там впереди увязло животное.

– Держись, я тебе помогу.

Шон снял пиджак, жилет, рубашку и повесил их вместе со шляпой на ветку над головой. Погрузившись по колено в грязь (она булькала и выпускала пузыри газа, когда он ее тревожил), обеими руками раздвигая жесткий тростник, Шон наконец добрался до них.

В трясине увязла старая черная корова; ее задние ноги провалились в яму с грязью, а передние были беспомощно подогнуты под грудь.

– Едва не утонула, – сказал человек. Шон посмотрел на него и увидел, что это не взрослый мужчина, а юноша. Рослый для своих лет, но поджарый. Темные волосы коротко подстрижены, большой нос свидетельствует, что он Кортни. С неестественным напряжением в животе Шон понял, что смотрит на своего сына. У него перехватило дыхание.

– Не стойте тут! – рявкнул молодой человек. От груди вниз он был покрыт блестящим, дурно пахнущим слоем грязи, пот тек по его лицу, размывая пятна ила на лбу и щеках; тяжело дыша открытым ртом, он склонился к корове, удерживая ее голову над поверхностью.

– Надо тащить, – сказал Шон. – Держи ее голову над водой.

Он прошел к заду коровы (грязь жирно забурлила у его пояса) и окунул руки в трясину в поисках попавших в западню ног.

Ему с трудом удалось обхватить толстую кость и сухожилие под коленом. Шон примерился, откинулся и потянул, постепенно добавляя усилия всего тела, пока не почувствовал: у него в животе вот-вот что-то лопнет. Он продолжал тащить с перекошенным лицом, широко раскрыв рот, из которого шумно вырывалось дыхание; большие мышцы у него на груди и руках дрожали от перенапряжения.

Минуту, две минуты стоял он так, а юноша смотрел на него со смесью тревоги и удивления.

Неожиданно у груди Шона хлопнул вырвавшийся болотный газ, и корова сдвинулась с места. Ее спина поднималась из воды вначале медленно, неохотно, потом быстрее, и наконец с оглушительным чмоканьем и вздохом грязь сдалась, и Шон распрямился, держа коровьи ноги над водой. Корова устало лежала на боку.

– Дьявольщина! – с нескрываемым восторгом выдохнул молодой человек. Несколько мгновений корова лежала неподвижно, потом поняла, что ноги свободны, и забилась, пытаясь вырваться.

– Держи голову! – закричал Шон и отошел в сторону, чтобы схватить животное за хвост и не дать ему встать.

Когда корова успокоилась, он снова потащил ее, пятясь к твердой земле. Туша, как сани, легко скользила по ковру грязи и примятого тростника, пока не оказалась на твердом грунте.

Шон отскочил. Корова встала, постояла минутку и побрела к деревьям.

Шон и его сын стояли рядом, тяжело дыша, грязные, все еще по щиколотку в грязи, и смотрели, как уходит корова.

– Спасибо, сэр. Без вас я не справился бы.

Это обращение глубоко тронуло Шона.

– Нужны были мы оба, – сказал он. – Как тебя зовут?

– Кортни, сэр. Майкл Кортни.

Он протянул руку.

– Рад познакомиться, Майк.

Шон пожал его руку.

– Я вас знаю, сэр? Я уверен, что видел вас раньше. Это меня беспокоит.

– Не думаю.

Шон с трудом старался не выдать своих чувств ни голосом, ни выражением лица.

– Я… я почел бы за честь узнать ваше имя.

Какая-то странная застенчивость охватила обоих.

«Что ему сказать? – думал Шон. – Я не должен, не могу сказать ему правду».