Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Прекратить боевые действия, — скомандовал Каррон по воксу на общем канале 2-го гранд-батальона.

Стрельба начала ослабевать, а потом и вовсе стихла. Беросс развернулся, чтобы посмотреть на воина, который спрыгнул с его верхнего панциря. Доспех того был покрыт пылью, желто-черные шевроны на наплечниках покрылись царапинами, от которых облазила краска. К бедру воина магнитным зажимом был прикреплен болтер, а на руке его действительно оказался силовой кулак, тыльная сторона которого еще мерцала в мареве разрушительной энергии.

Беросс наклонился к воину.

— Ты кто? — Металлический скрип в собственном голосе вызывал у него отвращение.

Прежде чем ответить, воин расстегнул замки шлема и, сняв его, зажал подмышкой.

— Грендель. Кадарас Грендель, 16-я рота.

— А ты упорный.

— Я делаю то, что должен. — У Гренделя было гладкое, ничем не примечательное лицо; длинные черные волосы были заплетены в косы и уложены на голове в замысловатый узор. — Сверху вы уязвимы: там тоньше броня, и если враг сумеет туда добраться, дредноут станет беспомощным как младенец.

Даже в нынешней своей изоляции от прямого человеческого общения Беросс уловил, с какой самоуверенной надменностью держится этот воин, а сравнение вызвало у него рык недовольства.

— Я кузнец войны Четвертого легиона, и я далеко не беспомощен.

— Как скажете, но если бы Галион Каррон не прекратил бой, я бы выдернул ваши останки через крышу корпуса.

Беросс потянулся к Гренделю молотом и поднял того с земли, держа перед собой так, словно раздумывал, как лучше его раздавить. Он ожидал, что воин станет сопротивляться, но Грендель просто смотрел на него с невозмутимой уверенностью, которая Бероссу даже нравилась.

— Он прав, повелитель, — сказал Каррон. — Сверху вы уязвимы.

— Может быть, — признал Беросс и разжал хватку. — Но только безумец посмеет подойти ко мне так близко. Не думаю, что это слабое место — повод для беспокойства.

Каррон обошел дредноута, оценивая степень повреждения погнутых пластин его брони. Серво-рука постукивала по металлу, по эхо-признакам судя о состоянии внутренних структур и взаимодействуя со встроенными системами невыразимо сложных механизмов, которые позволяли плоти и железу слиться в единое целое.

— Вы все еще мыслите и сражаетесь как смертный, — сказал затем Каррон, встав перед Бероссом. — Но теперь вы нечто гораздо, гораздо большее. Вы — повелитель битвы, бог из железа и плоти, который царит на поле боя. Никто не устоит перед вашей мощью, но есть способы убить даже бога.

— Верхняя броня, — напомнил Грендель, сжимая кулак.

— Это только один из них, — отрезал Каррон. — Вы можете топтать пехоту, разрывать их слабые тела на части, презирать этих жалких червей, как они того заслуживают, но не думайте, что вы неуязвимы для их оружия. Убивайте их всех, но помните: они могут дать сдачи.

— Этого я не допущу, — пообещал Беросс.

Глава 10

НЕ ВО ТЬМЕ

САМЫЙ СЛОЖНЫЙ КЛЮЧ

НИЖНИЕ ПУТИ

Он был призраком. Черным фантомом, летящим в тишине. Он был врагом света, перемещающимся лишь в погребальном сумраке корабля, другом тьмы и братом тени. Его бесшумность и незаметность должны были быть невозможны: слишком большое тело и слишком громоздкая броня для того, чтобы двигаться скрытно, но Никону Шарроукина тренировали лучшие мастера тени на Шпиле Воронов.

Он растворился в тенях.

Шарроукин шагал от тьмы ко тьме, и тени открывались ему, приветствуя как брата. Он предугадывал движение света, когда они приближались и уходили, вливаясь еще глубже в черноту. Немногие умели растворяться в тенях, как Шарроукин, ибо лишь самым одаренным из детей Освобождения удавалось избегать света достаточно долго, чтобы на них обратили внимания мастера. Вдоль коридоров «Сизифея», через сводчатые оружейные залы, мимо групп тренирующихся бойцов, в глубины машинного отделения двигался он, никем не замечаемый.

Его доспех был составлен из многих частей — из пластин, взятых от мертвых, а тише мертвых нет никого. С первых дней в лабиринтах Шпиля Воронов он учился приглушать шум, сначала с помощью тряпок и комьев земли, потом с помощью акустических поглотителей и мастерства. Хотя его броня была собрана из того, что нашлось, она подходила ему лучше, чем что-либо, что он носил, когда был с Девятнадцатым легионом.

Сабик Велунд помог ему собрать ее, но тайные ритуалы тишины он совершил один, как и полагается каждому корривану, заслужившему ранг быстрокрылого. Каждый воин бесшумно двигается своим путем, и каждый воин обладает собственным пониманием пустоты между звуками, что позволяет ему ее занимать.

В помещениях космического корабля стать призраком было просто. Его звуки были многочисленны, громки и предсказуемы: скрипы и стоны каркаса, гнущегося при перемещении, ритмичный пульс двигателей, разговоры экипажа и наполовину слышный, наполовину воображаемый шум горячего нейтронного потока с внешней стороны корпуса. Множество звуков, множество мест, где можно спрятаться.

Даже слишком просто.

Все воины тени должны были проходить испытания, поскольку без настоящих испытаний способность растворяться терялась. Только став тенью, воин мог двигаться сквозь них, не выдавая себя. Только когда на него по-настоящему охотились, мог он достичь того состояния, которое позволяло раствориться, добившись идеального камуфляжа. Эта защита не была совершенна, разумеется, и невидимых воинов не было, но для Шарроукина тень стала таким союзником, что он был все равно что невидим.

Немногие на «Сизифее» обладали достаточным охотничьим мастерством, чтобы выследить воина из Гвардии Ворона, поэтому он рисковал и выбирал пути, на которых возможностей спрятаться было меньше всего. Он прервал бег по кораблю и скрылся под потолком проходного коридора, обхватив пальцами изгибающиеся трубы. Шарроукин проследил, как под ним прошли два воина из Железных Рук. Ветераны-морлоки.

Сильные, суровые, отважные, сумевшие выжить.

Сумевшие выжить, как и он.

Нет, не как он, — у Железных Рук было кое-что, чего у Шарроукина не было.

У них были узы братства. А Никона Шарроукин был один.

Шарроукин, спасенный из предательской бури Сабиком Велундом, избежал резни на Исстване-V, пройдя на волосок от гибели. Он был смертельно ранен, пути с планеты не было, и ему удалось спастись лишь вместе с травмированными произошедшим воинами Десятого легиона. Железные Руки хотели сражаться, погибнуть вместе со своим побежденным примархом, но Ульрах Брантан отдал последний приказ: уйти, перегруппироваться, выжить.

Дать отпор.

Шарроукин плохо помнил те первые дни, слишком тяжелы были раны, слишком сильно повреждено тело. Но неизменно вспоминался некто с резким голосом, склонившийся над ним в апотекарионе на корабле, куда его принесли.

— Ты не умрешь, Гвардеец Ворона, — произнес тогда голос. — Не позволяй слабой плоти предать тебя, особенно после того, как ты столько пережил. Я получил удар от Фениксийца, но до сих пор жив. И ты также будешь жить.

Голос не допускал ослушания, и он подчинился. Шарроукин выжил и излечился, но он был один, он был отрезан от своего легиона и не знал, что случилось с его генетическим отцом.

Железнорукие знали, что их примарх мертв, и это сделало их твердый дух несгибаемым. Но Шарроукину не было известно, что случилось с Кораксом. Спасся ли он после резни или стал чьим-нибудь кровавым трофеем, прибитым к штандарту, — тотемом, как голова Ферруса Мануса?

Определенность дарила спокойствие и силу, некую уверенность, способную излечить шрамы на сердце, но Шарроукину, для которого судьба его примарха оставалась загадкой, приходилось существовать в сумеречном чистилище, метаться между надеждой и отчаянием, а воображение рисовало ему все более ужасные картины того, что произошло с его потерянным отцом, и он все сильнее падал духом.

Было ли лучше не знать, что случилось с Кораксом? Будет ли легче, если он узнает, что тот мертв?

Он уже много месяцев размышлял над этими вопросами, но к ответу так и не приблизился. Лишь определенность даст ему облегчение, но у разрозненных останков их легионов определенности было немного.

Морлоки двинулись дальше, не заметив его, и Шарроукин бесшумно спрыгнул на палубу. Он вынул из ножен идеально скользящий гладий, не издав ни звука, и проследовал по коридору, выискивая клочки тени, в которых смертные глаза не заметят большей черноты, исследуя все закутки благородного корабля.

Шарроукин почувствовал, что воздух похолодел, и понял, что приближается к апотекариону. Его органы чувств были настроены улавливать микрозвуки, предвосхищавшие движение и присутствие, поэтому он услышал шепот, обозначавший, что кто-то приблизился к двери с другой стороны. Он прыгнул к противоположной стене, оттолкнулся от нее и зацепился за переплетение изогнутых труб: шипящих железных и обвисших резиновых. Он влился в прячущую его темноту, став частью теней и понизив производительность доспехов — превратившись в черного призрака во мраке. Дверь отъехала в сторону, выпустив клубы холодного воздуха и скрип соприкасающихся броневых пластин. Звуки доспехов с противоположного конца коридора за дверью поведали Шарроукину, что вход в стазис-камеру Брантана охранял Септ Тоик. По решетчатому полу загремели шаги, и Шарроукин знал, что из коридора выйдет Атеш Тарса, еще до того, как тот действительно показался, осунувшийся и изможденный.