Все хроники Дюны (авторский сборник) - Герберт Фрэнк

Айдахо не уловил признаков фанатизма в голосе Друга, но уверился в цельности Атрейдесов. Они бывали циничными и вероломными по отношению к чужакам и врагам, но к своим людям относились справедливо и сохраняли по отношению к ним верность слову. Превыше всего для Атрейдесов была верность своим людям.

А я — один из их людей, подумал Айдахо. Но что со мной случилось, что меня заменяют? При этом он понимал, что эти две женщины не в состоянии ответить на подобный вопрос.

На него ответит Лето.

— Мы отправляемся? — спросил он. — Я просто горю желанием смыть с себя тлейлаксианскую грязь.

Люли ласково улыбнулась.

— Пойдемте. Я сама вас искупаю.

***

Враги усиливают тебя.

Союзники ослабляют.

Я говорю это в надежде помочь вам понять, почему я действую так, а не иначе, полностью сознавая, что в Империи накапливаются силы, единственной целью которых является мое уничтожение. Вы, кто читает эти записки, наверняка знаете, что фактически произошло, но не понимаете сути происшедшего.

Церемония «Показа», которой начинались собрания революционеров, производила на Сиону неизменно очень тягостное впечатление. Она сидела в первом ряду и старалась не смотреть на Топри, который вел церемонию. Это помещение в заброшенной штольне близ Онна настолько напоминало все остальные места сходок, что могла служить стандартной моделью места конспиративных встреч.

Место встречи бунтовщиков — класс Б, подумала она.

Официально это место было складским помещением, поэтому светильники горели здесь постоянно, излучая призрачный белый свет. Комната была тридцать шагов в длину и примерно столько же в ширину. Пройти в нее можно было по длинному коридору, шедшему через анфиладу подобных помещений, одно из которых было заставлено складными стульями и предназначалось для отдыха персонала подземных коммуникаций. Теперь на этих стульях сидели девятнадцать друзей Сионы, несколько стульев были свободны, на случай, если подойдут опоздавшие.

Время встречи было выбрано в промежутке между ночной и утренними сменами, чтобы не бросалось в глаза слишком большое количество рабочих. Большинство повстанцев были переодеты в рабочие робы, некоторые, включая Сиону, были одеты в зеленую форму инспекторов-механиков.

Голос Топри звучал с навязчивой монотонностью, но в нем не было визгливых интонаций, от которых он умел непостижимым образом избавляться во время проведения церемонии. Сиона против волн была вынуждена признать, что Топри в этой роли был на своем месте, хотя ее отношение к Топри несколько изменилось после того, как Наила заявила, что не доверяет этому человеку. Наила умела говорить наивные вещи с необыкновенной прямотой, срывая все маски. Кроме того, за последнее время Сиона и сама кое-что узнала о Топри.

Сиона повернула голову и взглянула на него. Холодный серебристый свет лишь подчеркивал бледность его лица. Во время церемонии Топри пользовался копией фрименского ножа, приобретенного организацией не вполне законным путем. Глядя на клинок в руке Топри, Сиона припомнила, как происходила эта покупка. Идея принадлежала Топри, и Сионе она в какой-то момент пришлась очень по душе. Он назначил ей встречу в какой-то лачуге на окраине Онна, для этого пришлось покинуть город в сумерках. Пришлось ждать глубокой ночи, когда фримен — сотрудник Музея фримена — мог без опаски встретиться с ними, поскольку жителям сиетча запрещалось покидать его пределы без специального разрешения Бога-Императора.

Сиона уже отчаялась ждать, когда долгожданный фримен вынырнул из темноты и вошел в хибарку, а сопровождавшие его люди остались охранять вход. Топри и Сиона сидели на лавке у влажной стены в совершенно убогой комнате. Единственным источником света был факел на длинной палке, воткнутой в грязную стену.

Первые же слова фримена вызвали возмущение Сионы.

— Вы принесли деньги?

Топри и Сиона одновременно поднялись при появлении этого человека. Топри, казалось, совершенно не тронул вопрос. Он похлопал рукой по объемистому кошельку, спрятанному под одеждой. Раздался мелодичный звон монет.

— Деньги у меня с собой.

Фримен представлял собой довольно комичную фигуру — согбенную и неуклюжую. Он был одет в копию старинной фрименской одежды, под которой что-то поблескивало, — по-видимому, новомодная версия защитного костюма. Капюшон был надвинут на лоб, почти совершенно скрывая лицо. Мигающий свет факела отбрасывал на его лицо пляшущие отблески.

Человек посмотрел сначала на Топри, потом на Сиону и только после этого достал из-за пазухи какой-то предмет, завернутый в тряпицу.

— Это настоящая копия, — сказал он, — но сделана из пластика, этим ножом даже масла не разрежешь.

Он извлек из упаковки лезвие и поднял его вверх.

Сиона, которая видела ножи только в музее и на видеоматериалах семейного архива, была зачарована при виде клинка. В ней сработал какой-то атавистический рефлекс, она моментально вообразила этого музейного беднягу в образе настоящего фримена прошлых эпох с настоящим ножом в руке. Подделка, которую он держал в руке, на какой-то краткий миг превратилась в грозное оружие, блистающее при свете факела.

— Я гарантирую аутентичность клинка, — тихо проговорил фримен. В самой невыразительности его голоса таилась какая-то неясная угроза.

Сиона уловила скрытый яд в его округлых вкрадчивых гласных и встрепенулась.

— Если ты попытаешься предать нас, то мы раздавим тебя, как червяка, — пригрозила она.

Топри ошарашено взглянул на Сиону.

Музейный фримен съежился, словно от удара. Нож дрогнул в его руке, но карликовые пальцы сжались так, словно вцепились в чье-то горло.

— Кто говорит о предательстве, госпожа? Нет, нет. Но мы решили, что запросили слишком малую цену за товар. Конечно, она не самая лучшая, но, изготовляя ее, мы подвергали себя очень большой опасности.

Сиона горящими глазами посмотрела на фримена и вспомнила старое фрименское изречение из Преданий: «Если твоя душа стала душой торговца, то сукк стал полнотой твоего бытия».

— Сколько ты хочешь?

Он назвал сумму, вдвое превышающую исходную.

Топри едва не задохнулся.

Сиона обратилась к своему спутнику:

— У тебя есть столько?

— Не все, ведь мы же договаривались…

— Отдай ему все, что у нас есть. Все до последней монеты, — произнесла Сиона.

— Все?

— Ты что, не понял, что я сказала? — она посмотрела в лицо служителю музея. — Ты получишь требуемое.

В ее интонациях не было сомнений и старик завернул лезвие в тряпицу и передал девушке.

Топри, выругавшись сквозь зубы, отдал фримену кошель с деньгами.

Сиона повернулась к музейному фримену:

— Мы знаем твое имя. Ты — Тейшар, помощник Гаруна из Туоно. У тебя душа сукк, и мне стыдно, что фримены стали такими.

— Госпожа, но мы тоже хотим жить, — запротестовал старик.

— Вы не живете, — отрезала Сиона. — Убирайся!

Тейшар повернулся и быстро удалился, прижимая к груди кошель с деньгами.

Воспоминание о той ночи не доставило удовольствия Сионе, когда она рассматривала Топри, размахивавшего пластиковой копией фрименского ножа. Мы не лучше, чем Тейшар, подумала она. Копия — это хуже, чем ничто. Топри взмахнул нелепой подделкой над головой, и вступительная церемония окончилась.

Сиона отвернулась от Топри и посмотрела на Наилу, сидевшую рядом с ней по левую руку. Девушка внимательно посматривала то в одну сторону, то в другую. Особое внимание она уделяла новым рекрутам, сидевшим в задних рядах. Заслужить доверие Наилы было задачей не из легких. Сиона сморщила нос — в воздухе повеяло запахом машинного масла. В этих подземельях Онна постоянно витают какие-то опасные механические запахи. Она шмыгнула носом. А это помещение! Ей никогда не нравились подобные места встреч. Такие катакомбы легко могут превратиться в ловушку. Охрана может перекрыть выход и пустить по коридорам вооруженный патруль. Слишком легко можно покончить в этих подвалах со всей их революцией. Сиона чувствовала себя вдвойне неуютно от того, что это место для встреч выбрал Топри.

Одна из немногих ошибок Улота, подумала она. Бедный мертвый Улот, ведь это он предложил принять Топри в организацию.

— Он — мелкая сошка в городской коммунальной службе, — объяснял свое решение Улот. — Топри может предложить множество мест для тайных встреч и складов оружия.

Тем временем Топри наконец добрался до конца своей церемонии. Он положил нож в украшенный узором футляр и поставил футляр у своих ног.

— Мое лицо — это залог моей честности, — сказал он, повернувшись к аудитории сначала правым боком, потом левым, демонстрируя всем свой профиль. — Я показываю вам лицо, чтобы вы могли узнать меня где угодно и знать, что я — один из вас.