G.O.G.R. - Анна Белкина

— Готовы? — это Вавёркин закончил цеплять к Петру Ивановичу присоски, включил ноутбук и приготовился к работе.

— Готовы, — зевнул Пётр Иванович, который, честное слово, уже устал и соскучился ждать, когда же, наконец, Вавёркин начнёт его гипнотизировать.

— Давайте, — санкционировал Недобежкин. — А если снова запорете — уволю обоих, понятно?

Вавёркин заметно побледнел: да, он боялся увольнения. А Ежонков — тот состроил презрительную гримаску и проворчал:

— Бе-бе-бе!

Конечно, как Недобежкин может его уволить, если Ежонков даже не числится у него в отделении?

На экране ноутбука змеились волнистые и ломаные линии: так отображались биотоки мозга Петра Ивановича. Кажется, Вавёркин в этом что-то понимает, раз так внимательно на них смотрит и что-то там ещё настраивает мышкой. Сам Пётр Иванович в этом во всём ни зги не понимал, а смотрел на свои биотоки так, от нечего делать, и время от времени подавлял докучливые зевки. Для Петра Ивановича это был уже второй сеанс гипноза, и он ожидал, что сейчас вроде бы заснёт, и увидит некий сон — какой-нибудь абсурдный, дурацкий, про «чёрную-чёрную комнату в чёрном-чёрном доме». А потом — у них снова что-то сорвётся, сломается, пойдёт не так… Пётр Иванович выплюнет какой-нибудь звериный рёв, они его разбудят, и будут долго ругаться с Недобежкиным… Да, это нормально, Пётр Иванович уже привык к такому сценарию, и каждый их сеанс гипноза заканчивается одинаково.

Но на этот раз всё получилось как-то странно. Они все: и Вавёркин, и Ежонков, и даже Недобежкин — почему-то ушли из кабинета и оставили Серёгина одного в присосках наедине с ноутбуком. Сначала Пётр Иванович просто глазел на свои биотоки. Но потом ему это надоело, и он решил выяснить, в чём дело, куда они все пошли, и почему он должен здесь сидеть и прозябать в рабочее время?

Пётр Иванович попытался отклеиться от присосок и встать, но присоски его почему-то не пустили. Они держали так, словно бы их приклеили к его голове цементом, и не давали ему и шевельнуться. «Что за чёрт?» — вселенский скептик Серёгин даже ощутил лёгкий испуг.

— Василий Николаевич! — негромко позвал он начальника.

В ответ — тишина. Недобежкин, словно бы, испарился, или провалился, или растворился… Пётр Иванович прислушался. В отделении, обычно, всегда стоял гул: шаги, разговоры… Но сейчас — в удивительно неподвижном воздухе висела странная, почти что, могильная тишина, сквозь которую не прорывалось ни звука. А потом — дверь медленно и со страшным скрипом отъехала в сторону, и из коридора в кабинет молча вдвинулись два человека. Серёгин сначала удивился: откуда такой ужасный скрип, когда дверь кабинета Недобежкина никогда в жизни не скрипела? Но потом его взгляд переместился на вошедших. Двое незнакомцев, примерно одинакового роста, примерно одинакового телосложения. Только один из них одет в белый халат — такой, как обычно бывает у врачей, глаза его скрыты под непроницаемо-чёрными стёклами очков. С плеч второго лоскутами свисает драная, подгоревшая военная форма, кажется, времён Великой Отечественной, а на голове красуется пропаленная до дыр серая кепка. «Странная компания…» — неожиданно отметил про себя Серёгин. Незнакомцы застопорились около стола Недобежкина, а потом — «прожжённый вояка» так и остался стоять, а «доктор» — сделал пару шагов навстречу сидящему в плену присосок Серёгину и громко заявил:

— А теперь ты всё забудешь! Будешь-удешь-дешь-дешь-дешь! — эти слова эхом прокатились в мозгу Петра Ивановича. — Помни только, что тебя УДЕЛАЛ ЗАЙЦЕВ! Айцев-цев-цев-цев! ВОПРОСЫ ЕСТЬ?

— Меня уделал Зайцев, — безвольно промямлил Пётр Иванович.

— Вопросов нет! — весело сказал «доктор», повернулся и зашагал к двери.

Вояка бодро взял под закопчённый козырёк, свистнул, и тоже зашагал к двери, по-солдатски чеканя шаг. Двое незнакомцев удалились в коридор и там пропали так же, как Недобежкин, Вавёркин и Ежонков, а Пётр Иванович внезапно услыхал над своим ухом громкий хлопок сродни взрыву и упал со стула.

Открыв глаза, Пётр Иванович увидел, что да, он сидит на полу, но в кабинете каким-то волшебным образом возник и Вавёркин, и Ежонков, и даже Недобежкин материализовался за столом. Ежонков стоит и угрюмо таращится в пол, Вавёркин подбирает свои присоски и ворчит:

— Ну вот, две штуки отодрал…

А Недобежкин потихоньку переваривает обоих сатанинским взглядом и багровеет перед очередным взрывоподобным строгачом.

«Куда это они выходили?» — вот мысль, что первой прокралась в голову Петра Ивановича после падения со стула.

— Э… — прокряхтел Серёгин, барахтаясь на полу в попытке встать. — Тут такие двое не проходили — один, такой ободранный, в форме военной, а второй — как врач?

— Что он несёт? — процедил сквозь зубы Недобежкин, примериваясь, кого бы ему уничтожить первым — Вавёркина, или Ежонкова?

Вавёркин, держа в правой руке оторванную Серёгиным присоску, тихо пискнул:

— Я не знаю…

А Ежонков — тот вообще, только руками развёл.

— Вот что, Кашпиррровские! — цербером зарычал милицейский начальник и как следует, навернул кулаком по своему столу. — Я вам говорил, что я вас уволю? Так вот, я вас уволю!

Пётр Иванович никак не мог подняться с пола. А главное — никак не мог сообразить, куда они все уходили, и что это были за странные люди — вояка и доктор? Но в голове Серёгина билась одна навязчивая мысль: «Меня уделал Зайцев». И теперь Пётр Иванович абсолютно позабыл о монстре-тени. Серёгин был твёрдо уверен в том, что «звериную порчу» навёл на него именно он, Зайцев.

— Меня уделал Зайцев! — озвучил свою мысль Пётр Иванович и, кряхтя, поднялся на ноги, что по консистенции напоминали вату.

— Ну, я же говорил! — возликовал Ежонков и положил в ненасытный рот шоколадную конфетку. — Зайцев его уделал, и теперь он сам это сказал! Мы победили «звериную порчу»! Вавёркин, ты гений!

Вавёркин слабо и виновато улыбался, Недобежкин вращал глазами, а Пётр Иванович начал соображать, что нет, никто никуда не уходил, а вояка с доктором приснились ему в гипнотическом сне. Таким образом, эти два «шамана» сняли с него «порчу» и вернули рассудок и память. Пётр Иванович попытался припомнить лица виртуальных визитёров. У вояки лицо… военное: всё в какой-то чёрной копоти и наполовину заслонено козырьком кепки. А вот доктор… Лица доктора Серёгин не помнит совсем. Возможно, он был такой, как Вавёркин, возможно — такой, как Ежонков, а возможно — и такой, как Зайцев…

— Зайцев этот… — буркнул Недобежкин, сменив гнев на удивленье. — Так ты, Ежонков, думаешь, что результат этих идиотских «Облаков» — это Зайцев??

— Зайцев, — кивнул Ежонков. — А кто же ещё?

— А как же тот Генрих из подземелья, который ОДИН перебил нашу группу захвата?? Вон, Самохвалов наш до сих пор в дурке чалится! Что ты на это скажешь, Мессинг?

— Генрих сдох, — отпарировал Ежонков. — И мы вообще не знаем, тот ли это Генрих был…

— Тот, — настоял Недобежкин, нервно разъезжая в своём кресле из стороны в сторону. — Скажешь, что он живёт, шо тот Маклауд, и так не бывает в природе, да? Так если он нажрался своих образцов — он может ещё триста лет прожить!

— Он взорвался на гранате, — напомнил Ежонков. — Но, я не сомневаюсь, что он был фашистским агентом…

— Как мне всё это надоело! — перебил Недобежкин и навалился на спинку кресла, изобразив глобальную усталость от жизни. — Нормальные менты бандитов ловят, а мы — копаемся в какой-то нане… Чёрт!

— Это же открытие века! — возразил Ежонков и скушал очередную конфетку, засунув фантик за шкаф.

Засунул неудачно: Недобежкин заметил его «финт» и взорвался:

— Э, толстяк, ты, куда это мне пачки свои забиваешь?? А ну, выцарапал живо!

— Не нукай, не запрягал! — обиделся Ежонков.

— Выцарапывай! — настоял Недобежкин и поднялся с кресла.

— Смотри, животом на стол не навались! — съехидничал Ежонков. — И я не уверен, что ты ешь меньше меня!

Да, так и есть, Серёгин не ошибся: они начали длительную перепалку, а ему только и остаётся, что запастись терпением и дождаться её конца.

Да, Зайцеву суеверно и безграмотно приписали сверхчеловеческие возможности таинственного «результата», который мог бы получиться у тех, кто проводил эксперименты в рамках проекта «Густые облака». А что же по-настоящему случилось с Зайцевым?

Сергей Петрович Зайцев, бывший участковый из деревни Верхние Лягуши, томился в клетке в единственном помещении подземной лаборатории, которое Генрих Артерран не засыпал землёй. Зайцев медленно терял человеческий облик — Гопников серьёзно напортачил с его генетическим кодом, и теперь верхнелягушинский участковый на глазах лишался способности мыслить, дичал, деградировал. Тот, кто раньше был милиционером, бдел законопорядок и боролся с бандитами, теперь неистово бросался на толстые прутья решётки, пытаясь не то перегрызть их, не то разогнуть руками. А руки Зайцева с каждым днём всё больше и больше становились похожи на перепончатые и когтистые лапы неизвестного науке существа. Яркий белый свет, что заливал лабораторию, приводил бывшего старлея в звериную ярость, и Зайцев рычал нечеловеческим басистым голосом и корчил ужасные волчьи рожи. Из верхней челюсти Сергея Петровича торчали длинные клыки, а щёки начинали покрываться зелёной чешуёй.