В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Сергей уже почти вернулся на начальную точку своего обхода камеры — к оконцу, когда за дверью загрохотало, и глазок распахнулся, показывая арестованному часть лица солдата-надзирателя. Тот обвел взглядом камеру, убедился, что Сергей на месте, а потом захлопнул его и загремел ключами.

Будто, он куда-то мог улететь через это маленькое окошечко в стене, усмехнулся Сергей, а потом нахмурился, гадая, кто мог к нему пожаловать. Это точно не жена, к обедне только прозвонили. Арсеньев же был в Киреевке — отбыл тотчас, получив на руки предписание. А дед не планировал нынче визита к нему, безрезультатно осаждая приемную государя, дабы умолить его о снисхождении к Сергею, смягчить его наказание. Только вот смотря как — в Уставе было также прописано и лишение прав и привилегий, а, по мнению Сергея, уж лучше смерть, чем лишение дворянства.

Толстая деревянная дверь распахнулась, и солдат отступил в сторону, пропуская вперед даму, что опустила в его подставленную ладонь несколько монет.

— Благодарствую, барыня, — снял фуражку тот и поклонился, а потом повернулся к Сергею. — Ваш выскоблагородие, тут дама к вам. Пять минут, не более. Более не могу никак.

Женщина кивнула солдату и прошла в камеру. Тяжелая дверь за ней захлопнулась, с лязгом затворились запоры.

Сергей замер на месте, даже дышать, казалось, забыл, наблюдая, как хрупкая невысокая фигура в траурном облачении медленно движется к нему. Рука, обтянутая черным кружевом, откинула вуаль с лица, и на Сергея устремился взгляд серо-зеленых глаз Марины, блестевших странным блеском ныне. Не пролившиеся слезы, заметил он, когда она приблизилась к нему из мрака камеры, ступила в луч солнечного света, что падал ныне из оконца поверх его головы.

— Кто тебе сказал? — спросил он глухо, переводя дыхание. Она замерла на миг, а потом вскинула высоко подбородок. Что-то надумала, сразу же определил Сергей, успевший узнать все ее повадки. Или сейчас ринется в наступление на него. Он не ошибся. Марина резко проговорила:

— Жюли. И не вини, что она открылась мне. Полагаю, сам ты хотел, чтобы я узнала… узнала о свершившемся из Петербургского вестника после? Как мило и как заботливо с твоей стороны!

— Я хотел тебя оградить…

Но Марина не дала ему договорить. Метнулась быстро к нему, встала рядом, чтобы видеть выражение его глаз, ведь до этого ей мешало солнце, что светило ей прямо в лицо. Теперь, когда она стояла подле него, он ясно видел, как она разозлена — ее ноздри так и раздувались в такт ее тяжелому дыханию.

Сергей невольно залюбовался ею, потерявшись на мгновение в пространстве и времени, едва его обоняние уловило слабый запах ее духов, едва заглянул в эти глаза, что затянули его словно в омут. Марина похудела со дня их последней встречи, но легкий загар, который она приобрела за это время в деревне, устранял видимость болезненной худобы. Если бы не выражение глаз — горестное, едва укрывавшее в своей глубине боль, что она перенесла и до сих пор испытывает, он бы ни за что не подумал, что жизнь этой красивой хрупкой женщины в последнее время была полна душевных страданий.

— Не надо меня ограждать отныне! Ни от чего, слышишь? Отныне я сама решаю, что мне следует знать и как следует поступать! — горячилась она, так и сверкая глазами.

Сергей поднял шутливо руки вверх, будто признавая свое поражение, а потом спросил:

— Как ты, милая? Как твое здравие? Как Элен?

— Я уже почти оправилась, — нехотя сменила Марина тему разговора, пойдя у него на поводу. — А Элен в отличном здравии. Дети — блаженные существа, они не ведают всей глубины горя. Иногда я завидую ей в том, ведь эта боль так остра… Я иногда ловлю себя на мысли, что все это мне просто приснилось, что он на маневрах, занят и не может писать. А потом я иду к церкви и захожу на кладбище, понимаю, что вовсе не сплю. Его более нет…

Она запнулась, и он невольно сжал ее плечо легко в знак ободрения, а потом тут же отдернул руку, поймав себя на желании опустить ее на тонкую талию, обтянутую шелком, крепко обнять. Так крепко, чтобы их тела почти слились в одно единое. Сергей немного качнулся назад от нее, улыбаясь извинительно, слегка смущенно:

— Прости, нам лучше быть поодаль друг от друга. Понимаешь, я рубаху меняю не так часто, как хотелось бы…

Он смутился окончательно, заметив, как сверкнули ее глаза в догадке, и отвернулся к окну, не в силах более смотреть ей в глаза, ощущать ее запах, чувствовать ее тело рядом с собой. Как перебороть эту странную тоску по ее нежным рукам? Особенно теперь, когда они скорбят по Анатолю. Быть может, если он не будет видеть ее…

Но это не помогло. Он сердцем, что сейчас бешено гоняло кровь по венам, чувствовал ее присутствие рядом с собой. Так близко и в то же время так далеко…

— Почему ты смолчал на комиссии? — проговорила Марина тихо. — Почему не открыл истинной причины дуэли Анатоля и фон Шеля? Ведь о ней никто не ведает, кроме тебя и Павла Григорьевича. Но вы молчите…

— О чем ты говоришь? — с горечью спросил ее Сергей, упираясь ладонями в каменную стену, лишь бы удержать себя в руках и не коснуться ее. — Предать огласке эту историю? Что будет тогда с будущим Катерины Михайловны?

Марина вспомнила ту бледную тень золовки, что ныне бродила по парку безучастно ко всему происходящему и разрывала иногда ночную тишину своими криками, полными тоски и боли. Ей было жаль эту девушку, потерявшую возлюбленного и брата, но нынче на чаше весов была жизнь Сергея. А нынче важнее для Марины ничего не было.

— Она решила не выезжать в свет несколько лет, нося строгий траур по Анатолю и по фон Шелю. А за три года многое сотрется из памяти светских сплетников. Прошу тебя откройся заседателям или хотя бы императору напиши о причине дуэли. Он обязательно тогда пойдет навстречу, вот увидишь.

— Что ты предлагаешь мне? — плечи Сергея напряглись, выдавая гнев, охвативший его ныне. — Презреть память Анатоля? Презреть собственные принципы? Собственную честь? Опорочить деву? И ты любила бы меня после этого? После этого бесчестья?

— Я бы любила тебя любым! — запальчиво воскликнула Марина, срываясь на крик. — Калекой или здоровым, богатым или сирым и убогим, с честью и без оной! Честь! К чему честь, когда ты будешь мертв?!

Она вдруг подалась к нему, уткнулась лбом в его напряженную спину, но руками не тронула, опасаясь, что нарушит те обещания, что сама себе дала перед приходом сюда — не нарушить ничем памяти о супруге.

Сергей вздрогнул от этого касания. На мгновение он был готов поддаться, пообещать ей, что он сделает все, что она желает, но быстро взял себя в руки.

— Нет.

— Они повесят тебя, если ты не сделаешь этого, — прошептала Марина. — А уж этого мне точно не перенесть. Моя жизнь будет кончена, когда оборвется твоя. Я буду существовать ради дочери, но не более… Умоляю тебя. Умоляю!