Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна

— Всего наслушались, — кивнул Фредди. — Что русские лендлордов на растерзание отдавали. Ну, и ещё всякое.

— Да нет, враньё это всё. Хотя всякое и бывало, но потом, да, — Эркин взмахом головы отбросил со лба прядь. — Собрали нас всех в холле, пришёл хозяин, с ним русский, думаю, офицер, надзиратели… ну, те чуть показались и исчезли. Хозяин сказал русскому, что все здесь, и ушёл. И уже русский нам объявил сам, что мы все, и рабы, и отработочные, все… — Эркин на мгновение задохнулся. — Свободны. И можем идти, куда сами хотим. А если хотим остаться здесь, то нам уже за работу должны платить. Потом его ещё о чём-то спрашивали, — Эркин как-то виновато улыбнулся. — Только я будто оглох. Вижу, как губами шлёпают, а ничего не слышу. И вообще… не со мной это. Русский уже уходит, лакеи за ним побежали. А мне как в голову ударило. Мы все разувались, когда в Большой Дом заходили, а у меня сапоги крепкие, недавно выдали. Испугался, что подменят, и пошёл на крыльцо. Нашёл сапоги свои, обулся. Смотрю — русские уезжают. А ворота так настежь и остались. А я сижу на крыльце, смотрю на них…

— И думаешь, что можешь уйти, так? — Андрей смотрел на него блестящими глазами.

— Нет, — покачал головой Эркин. — Ни о чём тогда не думал. Сидел и смотрел.

— А я долго не мог привыкнуть, что иду, один, а никто не стреляет, — улыбнулся Андрей. — Уже и одежду раздобыл…

— Сменил робу, — понимающе кивнул Фредди.

— Робу я сразу в Овраг, ну, в ров, кинул, — спокойно сказал Андрей. — Как вылез, сбросил её и голым пошёл.

— Как это вылез? — спросил, уже догадываясь, Джонатан.

— А просто, — Андрей рассмеялся. — Вы по краю Оврага ходили, а я там полежал и вылез. Недобитый я.

— С ума сойти! — вырвалось у Джонатана.

— Это точно, — кивнул Андрей. — Я долго не в себе был. Ладно.

— Ладно, — улыбнулся Джонатан. — Теперь кофе, фрукты и коньяк.

На этот раз ему не удалось всё сделать самому: так легко встал и присоединился к нему Эркин. А приняв помощь Эркина, Джонатан был вынужден допустить к сервировке и остальных.

— Черти, не дали мне самому всё сделать.

— Не жадничай, — рассмеялся Фредди.

Когда стол заново накрыли и даже поменяли свечи в подсвечниках, Андрей пришёл в восторг от крохотных кофейных чашечек.

— Ой, лялькины чашки! — вырвалось у него по-русски.

— Что-что? — переспросил Эркин по-английски. — Какие чашки?

— Чашки ляльки, — ответил Андрей. — Ну, кукольные. У сестры кукла была. По-русски лялька. И посуда кукольная. Даже побольше чашечки.

Джонатан разлил кофе и коньяк.

— А у моей сестры, — задумчиво сказал он, — была целая комната кукольная. Это бисквит сухой, парни. Ну, шоколад вы знаете, только этот особый, горький.

— Кукольная комната — это…

— Это нормальная комната, — рассмеялся Джонатан. — Только жили в ней её куклы. И три кукольных дома. С мебелью, посудой, одеждой, всё как полагается. Для больших кукол, для маленьких и для очень маленьких. Она уже в куклы не играла, но меня иногда пускала в эту комнату. Посмотреть. За хорошее поведение.

— Целая комната для кукол? Обалдеть, — покрутил головой Андрей.

— Это детская её была? — спросил Фредди.

— Нет, кукольная. Её игровая. У меня у самого, пока родителей не убили, было три комнаты. Спальня, игровая и для занятий.

— Ого! Это ж какая квартира была, — изумился Андрей, — что столько комнат?!

— Это мы ещё в имении жили. В главном имении. Оттуда уехали в город, вернее, она меня отвезла на квартиру и уехала. И я неделю, наверное, жил один. Как она сказала, никуда не выходил.

— А… что же вы ели, сэр?

— Со мной была моя гувернантка. Она согласилась побыть эту неделю. Слуг уже никого не было. Гувернантка, парни — это вроде учительницы. Но она уже не занималась со мной. Так, что-то готовила, приглядывала. А когда сестра вернулась, сразу ушла. Сказала, — Джонатан усмехнулся, — сказала, что хочет жить. И мы остались вдвоём. И сестра стала потихоньку продавать мебель, кое-какие вещи, квартиру. Квартира была тоже большая. Но… А у вас, Эндрю, квартира была или дом?

— Дом, — убеждённо ответил Андрей. — Я сад помню. Вокруг дома. А дома… спальня, значит, наша комната, столовая, ещё… нет, путается всё.

— Ты с сёстрами в одной комнате был? — удивился Джонатан.

— А что такого? — улыбнулся Фредди. — Нас: девять человек детворы, да родители. И хорошо, когда две комнаты с кухней были. Отец с матерью и малыши в одной, кто постарше в другой, кому совсем места нет, в кухне на полу стелили.

— А мы, когда сестра всё, что могла, продала, переехали, а там уже… да, три комнаты. Её, моя и общая. Эту квартиру я уже хорошо помню. Сестра никак не могла привыкнуть, говорила, что тесно, душно…

— Ну, ещё бы, — кивнул Андрей. — После такого, чтоб для кукол отдельная комната… Я слышал как-то… К хорошему человек привыкает сразу и успешно, а к плохому всю жизнь и неудачно.

Эркин усмехнулся.

— Это если плохое и хорошее чередуются. Я вот долго думал, что белых, как и нас… в питомниках разводят. Только называются эти питомники семьями.

— Ну, ты даёшь! — не выдержал Андрей.

— Бери, раз дают, — огрызнулся Эркин и продолжил: — Я ж до четырнадцати в питомнике жил. Потом… словом, семью я в двадцать лет увидел, когда в имение попал. И то… Я ж скотник, в Большой Дом только в пузырчатку заходил. О семье хозяйской из болтовни рабской знаю.

— Пузырчатка — это что? Комната наказаний?

— Да, сэр. Только новокупленные, ну, кто до того в других имениях был, говорили, что нигде такого нет.

— Вторая степень, пункт семь, — быстро сказал Фредди. — Ты понял, Джонни?

— С ума сойти! Это же пытка, пыточная камера.

— Может быть, сэр. Но пороли тоже. Правда, редко. А так просто били, без пайка оставляли. Ну, и пузырчатка. Оставь, Андрей, я не завожусь. Я не об этом. О семье. Вот вы о сестре своей говорили, сэр. Я думаю, если бы с хозяевами моими что случилось бы, не стала бы их старшая о младших заботиться. Нет!

— Это её ты маленькой стервой называл? — усмехнулся Фредди.

— Да. Её и хуже называли. Вообще-то у неё одно на уме было. Хозяйка уедет куда, так она сразу в её спальню лезет, к спальнику. Криком от неё, говорят, кричали. Ни одного раба не пропускала, чтобы в штаны к нему не залезть, с надзирателями со всеми перевалялась.

— Подожди. Ты у Изабеллы Кренстон был? — быстро спросил Джонатан.

— Да, сэр. Только звались мы говардовскими.

— Это её девичья фамилия, — Джонатан как-то странно улыбнулся. — Так это она экономию на рабской каше наводила?

— Да, сэр. А что, вы её знаете, сэр?

— Встречал несколько раз, — Джонатан улыбался, но глаза его зло сощурились. — А маленькая стерва — её дочь, так?

— Да, сэр. Маргарет.

— И её в заваруху не пристукнули?

— Не знаю, Фредди. Хозяйку с хозяином и двоих младших я видел. Но после заварухи уже. А её нет, — Эркин усмехнулся. — Я и об остальных не тосковал, а уж об ней-то… Так я о чём говорил. Вот мать, отец, дети. Семья?

— Семья, — кивнул Джонатан. — Я знаю, о чём ты думаешь сейчас. Но они Говарды. А у Говардов… всё иначе.

— Да, сэр, но я это уже потом понял. А тогда думал, что у всех белых так. А что, сэр, — Эркин всё-таки немного опьянел. — У вас с Говардами свои счёты? Вы так говорите о них…

— Да, — твёрдо ответил Джонатан. — Ты прав. И я сквитаю его.

— Удачи вам, сэр, — улыбнулся Эркин.

— А у тебя к ним что, нет счёта? — спросил Андрей.

— Есть, — кивнул Эркин. — Только… Ладно, не хочу сегодня об этом. Хорошо так было.

— И опять ты прав, — улыбнулся Джонатан. — Не будем о них. Ты же победил, так?

— Я выжил. Значит, да, победил, сэр.

— Кто выжил, тот и победил, — кивнул Андрей. — Значит, что, переиграл я охранюг?

— И за это выпьем, — усмехнулся Фредди. — Эркин, ты попробуй в кофе коньяк налить.

— Он лучше ещё сахару положит, — засмеялся Андрей.

— Пока ты весь не стрескал, — ответно рассмеялся Эркин.