Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин

сам бы я еще долго думал, вы меня пока не убедили. Но теперь вопрос решен. Дадим вам в сопровождающие капитана Сердюкова, вы с ним уже сработались.

Все знает, понял я.

– Разрешение выдано, – подвел итог Курпатов.

– Что дальше?

Генерал пожал плечами, но вместо него ответил Ломас.

– Немедленно подключайтесь к Сердюкову, Маркус. Он сейчас в Москве. Мы посылаем его в архив.

Попрощавшись с генералом, я вылез из дупла и спустился на землю по веревочной лестнице. Но коммутация почему-то затягивалась.

Система отпустила меня, только когда я снова дошел до придорожного камня.

* * *

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/59

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Капитан Сердюков

Когда я повис на импланте Сердюкова, он уже входил под дубовые своды спецхранилища – или, как его официально называли, Гохрана.

Миновав две проходных с рамками и нескольких вооруженных стражей, он добрался до окошка выдачи и получил тяжелый том в багровом переплете.

Это был полный текст романа.

В рабочем зале Гохрана, видимо, когда-то был декадентский ресторан. Особенно изумляли улыбающиеся сатиры, поддерживающие деревянный потолок.

Народу в зале почти не было – только два неприметных зеркальника. Один листал статистические таблицы, другой булькал и хохотал над каким-то томом с бородатыми Марксом и Энгельсом на обложке.

Сердюков устроился в уголке у окна и раскрыл книгу.

Текст набирали на пишущей машинке. Вдобавок это была так называемая «ксерокопия». Вероятно, это была просто стилизация под старину – но она работала: сразу повеяло тайной. Так, должно быть, чувствовал себя археолог перед дверью египетской гробницы.

Надо было спешить. Сердюков быстро нашел пропущенную в остальных изданиях главу – и мы погрузились в чтение.

ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ РАССТАВАНЬЕ

Назову ее Ры.

Мы были врагами в литературе и любовниками в жизни. Такое обжигает и запоминается. Свиданья наши были тайными – во всяком случае, до моих знаменитых зум-атак (ей, впрочем, каждый раз удавалось объяснять их какими-то семейными обстоятельствами) – и всегда граничили с катастрофой, которой все и кончилось.

Но не буду забегать вперед.

Встречаясь для нашей парадоксальной страсти, мы спорили об идеях и мире – хотя, конечно, мнения ее были неглубоки. Но слова ее в те дни казались мне не легковесными, а легкими, как легка была воспетая Сологубом плоть.

Чему удивляться? С моим восприятием происходили искажения, описанные известным юмористом: «женщины бывают или прелесть какие дурочки, или ужас какие дуры». Увы, но речь здесь не столько о разных персонах, сколько о двух временных точках на траектории одного и того же знакомства. Сперва она была прелесть какой дурочкой. Общаясь с ней, я не погружался в ее мнения – глубина в них отсутствовала – а просто радовался щебету.

Она бывала временами остроумна. В начале нашего романа она подарила мне темную шелковую шапочку с вышитой алым буквой «М», а на внутренней ее поверхности дошила расшифровку – «изогин».

– Ну какой же я мизогин? – сказал я ей, принимая подарок. – Я как раз чисто по телочкам. Не то что твои амстердамские пидора.

Вдобавок к феминистской придури она была русофобна, причем по-бабьи непоследовательна в своей русофобии: немцы, поставленные на русское царство, были для нее в сто раз честнее к народу, чем собственные «дрянные благородия»; татаро-монгольское иго продолжалось до сих пор – но вдруг! вдруг! – «натасканный англичанами педераст Юсупов убивает святого страстотерпца Григория, подлинного посланца народа одесную Царя – и монархия рушится…»

Ведь есть над чем подумать, да?

Но потом опять этот злобный болезненный бред: на танках якобы нет связи в точности как под Курской дугой, стволы изношены как в крымскую войну, а последнего левшу опять довели до могилы (только тот не подковывал блох, а из трех китайских делал одну как бы нашу, потому что при технологии в семь нанометров по-другому в землянке сложно).

Но главное, повторяла она, что это не глупость или измена, не случайное совпадение, а гештальт. То есть то самое, что мы и пытаемся сохранить на ветру мировых клоунад – ибо ничего, кроме этого «аналогов нету, цифры тем более», на тайной скрижали и правда нет.

Вернее, лучше б не было.

Поразительно, говорила она, как бережно и обильно наша культура век за веком воссоздает один и тот же тип идеолога-идиота (в достоевском смысле, но не всегда), не способного ни к чему другому, кроме возжигания на небосклоне духа вечных путеводных звезд. Подобные сверкающие маяки и есть то единственное, что мы способны быстро реплицировать в промышленных масштабах – и это тоже гештальт. Как и перманентные дубы-крадуны на верхней полке.

Как резали ее слова. Ну хоть сюда-то не лезь, дура, неслышно кричал мой внутренний человек. Начиталась телеграма пополам с Лесковым и Шпенглером, так хоть перевари сначала. Там же не все правда. Особенно у Шпенглера.

– Дуреха ты дуреха, – говорил я ей шутливо. – Ты посмотри на мир, где мы живем. Человек после тридцати для биологической эволюции не слишком важен. Может расслабиться и сгинуть в тумане в любой момент. Мы с тобой отходы производства – у мироздания в нас потребности нет. На геморрой и суставы жаловаться некому. Можешь наблюдать за представлением, а можешь не наблюдать, природе пофиг. Но если выбрала наблюдать, делай это тихо. Не сопи и не мешай участникам.

– А зачем, по-твоему, эволюция? – хмыкала она. – Для чего?

– Для того, – отвечал я, – чтобы в умах людей проявился образ Божий. Так нас церковь учит. Но что люди видят, когда образ проявляется? Оказывается, мир настолько криво скосячен, что Самому приходится сходить в плоть и жертвенно умирать, пытаясь хоть что-то поправить. Лично руководить на местах в ручном режиме. И то не все выходит. А начальство у нас от кого? От Бога. Так чего ты от него ждешь?

Она замолкала, но себя переубедить мне было труднее.

Ведь она права, думал я, нужна новая скрижаль, ох как нужна. Только где же ее взять? Исполать, как говорил Исаич – ищи, добрый молодец, ветра в поле…

Она любила похвастаться своей высокоинтеллектуальной, как она полагала, средой. Свою лучшую подругу Варю считала крупным теоретиком феминизма («крупной теоретичкой», как она выражалась). К этой Варе Ры относилась с придыханием – но так ни разу и не пригласила ее на наши встречи.

Зато цитат из Варвары я наслушался выше крыши. Тут тебе и инцелы, и интерсекциональность, и то, и это. Я пытался, конечно, объяснить ей происхождение всех этих прогрессивных учений в понятных для бабьего ума терминах.

– Представь процентщицу-людоедку, которая сосет кровь из всей планеты. Ты идешь на нее с иконой, а она орет благим матом: