Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Битов через некоторое время стал чувствовать глупость своей позиции, но пытался настоять на своем. Прислал ко мне парламентером Беллу. Она по доброте душевной, чтобы не конфликтовали люди, которые ей оба дороги.
— Володя, — спросила она, — а в чем дело? Почему ты не член ПЕНа? Я тебе дам рекомендацию.
— Белла, — спросил я ее, — а тебе ктонибудь давал рекомендацию?
— Нет, никто не давал.
— Вот и я хочу, чтобы мне тоже никто не давал.
Прошло еще время. Позвонил Мидхад Шилов, бывший на телевидении каким-то начальником. Пригласил к участию в «круглом столе» членов ПЕНцентра. Я объясняю, что не являюсь членом этой организации.
— Этого не может быть, — не поверил Шилов. — Ладно, мы выясним.
На другой или на третий день мне звонит человек по фамилии Стабников, который не был членом ПЕНклуба, но занимал в этой организации какуюто административную должность и, как говорили впоследствии, сильно проворовался.
— Владимир Николаевич, — говорит он, — Андрей Георгиевич Битов сейчас вышел и не может вам позвонить, но он просил передать, что вы приняты в члены ПЕНклуба.
— Хорошо, — сказал я и в ожидании моего «спасиба» наступило молчание.
— Владимир Николаевич, — прервал Стабников долгую паузу, — вас приняли без заявления и без характеристик.
— Очень хорошо, — сказал я, — что приняли без заявления и без характеристик. Вы их от меня все равно не дождались бы.
Опять была пауза. Стабников, подумав, решил побудить меня к благодарственному слову и объяснил смысл происшедшего события:
— Я вам хочу сказать, что вы попали в хорошую компанию.
Чтобы поставить его на место, я предложил ему ответное толкование:
— А я вам хочу сказать, что ваш ПЕНклуб попал в хорошую компанию со мной.
И положил трубку.
После этого был упомянутый мной «круглый стол». Я пришел туда с письмом Андропова (Приложение № 5) о том, что я, такой негодяй, хотел организовать ПЕНклуб в Советском Союзе. У меня была ксерокопия письма Андропова, напечатанного на машинке, но первую страницу из трех я потерял. И распечатал ее с компьютера. На этом заседании я сказал — и это явилось сюрпризом для Битова, — что нахожусь здесь, поскольку был первым, кто хотел организовать ПЕНклуб в Советском Союзе. И показал телеоператору копию. Битов увидел первую страницу и ехидно, с большой надеждой, что ловит меня на подделке, спросил:
— А что, тогда уже были компьютеры?
— Нет, компьютеров не было, — согласился я. — Я потерял первую страницу. А вот другие страницы — машинописные, — и показал письмо целиком.
Так я стал членом ПЕНклуба и тут же усомнился, что мне это нужно. Я участвовал в одномединственном заседании, сидел рядом с драматургом Розовым, который прошипел мне чтото злобное. Он, как и Рыбаков, не мог простить мне собственной подлости. Я слушал речи, посвященные перевыборам Битова на следующий срок, и вдруг понял, что мне это совершенно неинтересно. Большинство членов этой, по идее, правозащитной организации, как я понял, вступили в нее, имея в виду прежде всего распределяемые там материальные блага. Распределение это коснулось только очень узкого круга лиц, но не вошедшие в круг удовлетворяются отдельными заграничными поездками и тем, что пенклубовские девочки оформляют им визы и покупают билеты. Один раз воспользовался такой привилегией и я. Когда ездил в Китай. Насколько мне известно, правозащитной деятельностью в ПЕНклубе занимался только покойный Александр Ткаченко. Про других не знаю, но не могу себе представить, что Битов способен вступиться за чьинибудь права хотя бы с малейшим риском для собственного благополучия. Тем более что в нашей стране реальная правозащитная деятельность, а не видимость ее без такого риска невозможна. Причем раньше правозащитники, как правило, рисковали своей свободой, а теперь головой.
Комиссия по гражданству
В девяносто втором году, все еще стремясь к какойто общественной активности, я получил предложение войти в президентскую комиссию по гражданству.
Комиссия занималась обсуждением вопросов нового российского гражданства — кому и как его давать. В комиссию входили министры и их заместители, начальник ОВИРа Рудольф Кузнецов, генерал КГБ Краюшкин и еще какието люди из так называемых силовых структур. Возглавлял комиссию важный чиновник кавказского происхождения (фамилию я забыл). Эти люди не понимали, как я попал в их компанию, какая роль мне здесь предназначена, и потому относились ко мне с опаской и споров со мной избегали. Например, речь зашла о возвращении гражданства жившему в Англии Владимиру Буковскому. Стали обсуждать, возвращать или нет. Я решительно прервал их дискуссию:
— Вернуть гражданство, и не как попало. Буковского должен пригласить посол Советского Союза в Англии Борис Панкин, принести ему извинения и вручить паспорт с почетом.
Они записали в протоколе: «Принести извинения и вручить с почетом».
Потом, правда, выяснилось, что у Буковского никто и не отбирал гражданство: его вывезли на самолете как преступника, но гражданства почемуто не лишили. Но в тот момент я об этом не помнил, а другие члены комиссии, как ни странно, не знали. И новый паспорт был диссиденту почтительно выдан.
Однажды с гневной речью выступил какойто замминистра.
— Есть люди, которые обзавелись двойным гражданством, — возмущался он. — Я считаю, что это безобразие. Надо отнимать у таких людей российские паспорта.
— Что за глупости! — возразил я. — Межгосударственные и межчеловеческие отношения в наше время усложняются. Люди все больше пересекают границы, вступают в смешанные браки. Есть много других случаев, в которых без двойного гражданства трудно обойтись. Советское государство изгоняло своих граждан, и они вынуждены были получать паспорта других стран. Теперь многие из них возвращаются, но почему они должны отказываться от документов, облегчающих им жизнь? Вот, — я вынул из кармана два своих паспорта, — попробуйте у меня отнять хоть один.
Я думал, что этот человек, который только что пылал праведным гневом, будет мне возражать. Но нет, он тут же испуганно съежился и притих. И все согласились предложенный закон о запрещении двойного гражданства, который они собирались подсунуть Ельцину, дальше не продвигать или позднее предложить, но в другой редакции.
В то время в Россию часто приезжала Корнелия Герстенмайер, немка с осетинскими корнями, дочь видного деятеля послевоенной Германии, президента бундестага. Корнелия активно занималась политикой: в советские годы поддерживала диссидентов, а когда началась перестройка, точно так же поддерживала уже либералов. Она была просто влюблена в Гайдара, в Чубайса. Стала вникать во все российские дела и говорила «мы», имея в виду русских и в том числе себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});