Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Некоторое количество своих кадровых командиров Белов направил на формирование партизанских соединений. Ему удалось создать 1-ю и 2-ю партизанские дивизии, достаточно вооруженные и вполне боеспособные. Кроме того, Отдельный партизанский полк майора Жабо, батальон противотанковых ружей, различные специальные подразделения, несколько вполне сносных госпиталей разного профиля, вплоть до инфекционного. И даже почти немыслимое: уходивший в рейд без единого танка, Белов создал в тылу немцев целую танковую бригаду. Разыскивали подбитые машины, ремонтировали в сельских кузнях, собирали из двух одну. Среди окруженцев нашлись танкисты и трактористы. Двадцать готовых к бою танков — это не шутка! И ведь буквально из ничего.

Генерал Жуков, относившийся к Белову с долей ревности, говорил тогда, усмехаясь: «Паше только собственной авиации не хватает. Посидит еще в немецком тылу, и самолетами обзаведется». Но не точное определение изобрел Георгий Константинович. Суть как раз в том, что Белов не «сидел» во вражеском кольце, отбиваясь от противника, а постоянно действовал, причем действовал изобретательно, смело, с этакой кавалерийской лихостью, с ощущением превосходства над противником. Войска Белова, сковывая немцев у Вязьмы, освободили город Дорогобуж, вышли к Днепру, вели бои за Спас-Деменск, за Ельню и южнее ее. Фактически Белов контролировал пространство, совпадавшее с огромным треугольником железнодорожных магистралей Смоленск — Вязьма, Вязьма — Спас-Деменск и Спас-Деменск — Ельня — Смоленск, частично перекрывая названные дороги. И это почти без помощи с Большой земли, на подножном корму, как говорят кавалеристы.

Все бы хорошо, но была и другая, не очень приятная сторона. Белов выпал из круга наиболее острых интересов высшего руководства, как это бывает с людьми, не требующими особых забот и внимания. На других участках постоянно что-то случилось. Командующие разных рангов сообщали о боях, о потерях, ждали указаний, просили помощи: подкреплений, боеприпасов, обмундирования и всего прочего. С ними Генштаб и Ставка постоянно работали.

А генерал Белов, находившийся в странном положении «между невероятным и невозможным», гораздо реже других обращался к начальству, скупо и скромно докладывал о своих делах, а, если просил, то самого минимального: подбросить по воздуху патроны и медикаменты. Иногда, впрочем, удивлял штаб Западного фронта и московских военных чиновников обращениями странными и вроде бы неуместными. Потребовал несколько бочек коньяка доставить к майским праздникам — это можно понять. Но вот просьба — срочно прислать большое количество комплектов женского обмундирования и во что бы то ни стало, в первую очередь, женские чулки, чуть ли не пятьсот пар… Интенданты обратились за разъяснением. По радио пришел ответ по всей форме, с номером и подписями. Зима, мол, кончилась, наши медички и другие военные женщины переобулись в сапоги, в грубые солдатские ботинки. А их ноги более привычны к чулкам, чем к портянкам. Снаряды сами добудем, а чулки взять негде… И ведь добился Белов, послали ему за линию фронта необычный груз.

Чулки — это штришок к портрету и, думаю, вполне уместный в этой серьезной главе, рассказывающей об очень важном, о стратегической раскладке на летнюю кампанию сорок второго года. И не кто иной, как Белов, внес в наши замыслы такую существенную поправку, которая могла бы изменить весь ход дальнейших военных событий. Ставка еще не сделала свой выбор. Обороняться? Наступать на юге? Мы теряли драгоценное время. Особенно тревожился Борис Михайлович Шапошников, привыкший рассчитывать несколько ходов вперед. Трещина, наметившаяся между ним и Иосифом Виссарионовичем, с каждым днем становилась заметней, хотя на взаимном уважении это не сказывалось. И вот в этот период споров, неуверенности, колебаний на имя Жукова поступил документ, который сразу стал известен в Генштабе и в Ставке, вызвавший надежды одних, огорчение других и, во всяком случае, подтолкнувший развитие событий.

Речь идет о радиограмме за номером 1596, подписанной генералом Беловым и его ближайшими соратниками, комиссаром Милославским и начальником штаба Вашуриным. Потом еще пришло дополнение к ней, детализирующее некоторые аспекты. Но я для лучшего понимания буду говорить об этих документах сразу вместе. Радиограмма большая, из общей части и одиннадцати пунктов, там много географических названий, наименований воинских частей и соединений, непосвященному человеку трудновато разобраться в подробностях, поэтому процитирую лишь вводную часть, которая раскрывает суть дела.

«Докладываю на Ваше рассмотрение оценку обстановки и предложения. Протяженность фронта по окружности превышает 300 км. Силы противника: на линии Милятино — Ельня разведано шесть пехотных дивизий. К Ельне подходят подкрепления со стороны Рославля и Смоленска. Западнее реки Днепр обороняются неустановленные силы. На севере — Ярцево, Семлево, ст. Волоста-Пятница — прикрывают подступы к железной дороге разрозненные сборные части, в том числе 35-й и 23-й пехотных дивизий.

Вывод: группа участвует, в окружении Вяземской, Ельнинской, Спас-Деменской группировок противника и в свою очередь находится в оперативном окружении.

Силы группы и протяжение фронта вынудили меня перейти к оборонительным действиям. Инициатива заметно переходит в руки противника. Резервов нет. В этих условиях выдвигаю НАСТУПАТЕЛЬНЫЙ ПЛАН».

Вот весь он тут, Павел Алексеевич Белов! О чем думал бы любой другой генерал, находясь в окружении, лишенный снабжения, не имеющий резервов?! В лучшем случае, об отходе: как выбраться из вражеского кольца. И поступали так, отдавая врагу инициативу, и проигрывали, и погибали. А у Белова мысль о том, как бить неприятеля. И не просто замысел, не идея вообще, а подробно разработанный план с учетом всех плюсов и минусов. При этом он даже не просил значительных подкреплений, намереваясь обойтись в основном силами своего же 1-го гвардейского кавалерийского корпуса.

Тут требуется небольшое пояснение. В конце января, как мы знаем, Белов увел с собой за линию фронта через Варшавское шоссе лишь основное ядро корпуса, сабельные и пулеметные эскадроны с полковой и частью дивизионной артиллерии. Все тылы, обозы, некоторые штабы, раненые и больные люди, целые подразделения, не успевшие прорваться через шоссе, остались на Большой земле. Остался даже полк, ожидавший пополнения конского состава. Всем им приказано было сосредоточиться в месте сбора возле Калуги. Туда же направлялись маршевые эскадроны, выписавшиеся из госпиталей раненые, поступало вооружение и снаряжение, предназначенное для конногвардейцев. И получилось так, что к середине весны возле Калуги сформировался второй состав корпуса, которым командовал заместитель Белова энергичный генерал И. А. Плиев. Причем этот второй состав по численности и по вооружению значительно превосходил те соединения, которые сражались в тылу неприятеля. Кроме 1-й и 2-й гвардейских кавдивизий, в новый состав корпуса была включена еще 7-я гвардейская кавдивизия. И танковая бригада. Второй состав корпуса насчитывал почти двадцать пять тысяч человек и имел довольно сильную артиллерию.

Павел Алексеевич Белов предлагал вот что. Используя период весенней распутицы, сковывавшей маневренность вражеской техники, 50-я армия генерала Болдина наносит удар с внешней стороны вражеского кольца на Варшавском шоссе. Белов, продолжая удерживать освобожденную территорию, бьет по немцам изнутри кольца. У противника там полоса шириной всего 20–30 километров, удара с двух сторон он не выдержит. Образуется коридор, который должны удерживать и расширять войска 50-й и, возможно, соседней 10-й армии. А Белов из кольца не уходит, наоборот, к нему присоединяется второй состав корпуса. Хорошо бы получить для большей устойчивости хотя бы одну стрелковую дивизию и несколько противотанковых артиллерийских полков. С этими силами Белов закрепится в освобожденных районах и сможет наносить удары по флангам и тылам противника возле Вязьмы или в направлении на Смоленск.

Фамилия Белова вновь, многократно повторяясь, зазвучала в больших штабах, в Ставке Верховного Главнокомандования. В разных инстанциях предложение было встречено очень даже неодинаково. Странно, поспешно, на мой взгляд, даже нервозно отреагировал на него командующий Западным фронтом Жуков. Едва ознакомившись с радиограммой, сразу дал ответ: замысел в принципе правильный, но 50-я армия к наступлению сейчас не готова и пробить коридор навстречу Белову не сможет. Думаю, дело было отнюдь не в готовности 50-й, что подтвердят ближайшие события. Сказались, по меньшей мере, два разнородных, но единонаправленных фактора. Только что Западный фронт понес большую утрату, немцы уничтожили 33-ю армию генерала Ефремова, действовавшую севернее группы Белова. Болезненно переживал Жуков это тяжелое поражение и осторожничал, может быть, даже чрезмерно. И второе: самолюбие Георгия Константиновича было таково, что он часто, особенно под настроение, в штыки встречал любое предложение, инициатором которого являлся не он сам, а кто-то другой. И чем интересней, чем масштабней было предложение, тем болезненней была первая жуковская реакция. А в этот раз восприятие обострено было тем, что замысел исходил от человека, которого Георгий Константинович интуитивно опасался, как достойного соперника по воинской славе. Однако умен был Жуков, а начальник его штаба В. Л. Соколовский — семь пядей во лбу — способен был не только найти решение, но и обуздать командующего, направить энергию в нужное русло. Не прошло и недели, как мнение Жукова изменилось на прямо противоположное. Почему?