Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

Леонардо превращается едва ли не в «Чёрный квадрат» Малевича. Само видение состоит из двух частей. В первой[996] отчиму снится обнажённая падчерица в интерьере очень похожем на гостиничный номер Горчакова, а также ностальгические грёзы последнего. Данный фрагмент будет сниматься значительно позже. Через связку, в которой Александр будто видит себя в окно, ходящим по грязи, сон переходит во вторую часть. И именно она стала первым эпизодом, с которого началась съёмочная работа группы.

Главный герой поднимает монеты с земли. По воспоминаниями Лейлы, Тарковский повторял, что деньги снятся к слезам, и сам он часто видел подобные сны. Сцена должна была подчёркивать тотальное бессилие, неуверенность и «внутренний распад».

Монеты Александр собирает как раз возле замка Хага. Созданная апрельская снежная слякоть была такой, что члены группы стали называть локацию «виллой на болоте». Деньги и обрывки газет режиссёр раскладывал своими руками. Здесь при нём не было такого понимающего ассистента, как Евгений Цымбал, а объяснить помощникам через переводчика, что требуется создать не удавалось.

Кстати сказать, согласно первоначальному замыслу в описываемой сцене Александр должен был произносить монолог, но эту идею Тарковский отмёл уже на площадке, поскольку молчание создавало большее напряжение, которое разрешалось в момент, когда герой видел босые ноги своего сынишки на снегу. Отцу не удаётся поднять взгляд и посмотреть на его лицо.

Заметим, что и дом Марии нашёлся здесь же, им стал один из флигелей замка, который мелькает в кадре во время сна. В этом тонкий, но неизбежно ускользающий от зрителя образ: ведьма является как бы обитательницей снов Александра.

Третий сон — апокалиптический. Мы уже говорили о том, что в нём сновидец летит над улицей у входа в Брункебергский тоннель — это наваждение фрагментарно возникает дважды: сначала без людей[997], но со следом крови Малыша на лежбище, а потом — с бегущей толпой[998] и спящим на месте мрачного пятна мальчиком. В последнем случае сцена сливается с чередой фрагментов других грёз, которые изначально задумывались Тарковским как отдельные. После пролёта над бегущими людьми сновидец созерцает себя, лежащим на кровати под деревом, а в ногах у него сидит женщина, похожая на жену, но, когда она оборачивается, становится ясно, что это Мария[999]. Последний отрывок, как уже отмечалось, основывается на реальном сне режиссёра, который тот увидел ещё в 1978 году. В то же время эпизод несколько напоминает латентный мотив, возникавший в «Андрее Рублёве» — внешнее сходство Марфы-язычницы, спасающей иконописца, и дурочки. По замыслу далее должен был пройти Малыш, ведущий лошадь под уздцы. Это было снято, но не вошло в фильм, поскольку, по мнению режиссёра, кадр оказался… «слишком красивым». Знакомая формулировка. Кстати, Юзефсону, когда тот ходил с излишне многозначительным лицом, Тарковский несколько раз иронично пенял, что тот играет «слишком гениально».

Заметим, что фрагмент с лошадью значительно усиливал бы апокалиптическую образность эпизода. Однако сама идея возникла, как некий отдельный (четвёртый) «лошадиный» сон, который полностью снят так и не был. О нём можно узнать из книги Александер-Гарретт: «Она [сцена] состояла из двух частей. Предполагалось сделать её черно-белой и цветной и снимать с крана: сначала толпу людей; раскалённую землю; макет на фоне ландшафта; лужи; отражённые в тёмной воде белые облака; огромную свалку, валяющееся повсюду тряпьё, мокрую бумагу; четыреста человек статистов, теснящихся на маленьком пятачке; среди них Мария с ребёнком; крупный план — отражение Марии в воде; модель дома на хаотичном ландшафте, как бы через ткань, разрывающуюся на две части; наезд и панорама на четыреста обнаженных статистов; на неровную поверхность; вырытые ямы, заполненные водой; огонь от паяльной лампы, плавящий металл; воду, заливающую пламя, — горячую, шипящую, брызгающую во все стороны. Затем цветной кадр. Панорама вдоль раскаленного металла; горящие предметы — всё крайне натуралистично; руины; остановившиеся часы; земля с птичьего полёта; какой-то узнаваемый предмет или вещь; крупный и общий план лежащего без движения Эрланда, внезапно исчезающего; опалённая земля; женщина с лошадью подходит к Эрланду, уводит его с собой; крупный план Эрланда; панорама вверх на ландшафт; вдали — женщина с лошадью». Тарковский разрабатывал этот сон вплоть до съёмок, но в конечном итоге решил ограничиться идеей с проходящим мальчиком.

После фрагмента под деревом следует кусочек так называемого «петушиного» (пятого) сна — одной из самых сложных сцен в картине, о которой речь далее пойдёт отдельно. Интересно, что колористическое решение этого эпизода такое яркое, будто он запечатлел не сон, а явь. На деле герой уже просыпается. И последний, кого он видит в своей дрёме — Аделаида, она словно будит его своим появлением. С другой стороны, его будят звуки японской флейты, запись которой почему-то оказалась включённой на домашней аудиосистеме… Кто бы мог её включить? Потом зрители узнают, что это была Марта. Но важно, что границы между сном и бодрствованием в данном случае нет. Александр будто «просыпается» внутри сна, а значит все дальнейшие его действия — часть грёзы. Если так, то, в действительности, он не поджигает свой дом, а значит, никого не спасёт.

Шестой сон — сон Марии, присутствует в сценарии, но в фильме его нет совсем.

Как водится, начало съёмок следовало отметить. Тарковский ударил бутылкой шампанского о рельсы съёмочной тележки. По воспоминаниям Александер-Гарретт, с первого раза она не разбилась. В мире кино это дурной знак. Удивительно, но в других мемуарах[1000] шампанское тоже упоминается, хотя речи о проблемах с ним нет. Было, впрочем, и то, что трактовалось режиссёром как доброе предзнаменование: Лейла пишет, что во время съёмок на Готланде они нашли в траве бутылку из-под русской водки и флакон из-под советских чернил. Как эти предметы могли оказаться в 1985 году на острове именно в том месте, где снимал Тарковский?!.. Это слишком удивительно для того, чтобы считаться случайностью.

Здесь проступает удивительное, но традиционное для режиссёр противоречие: порой на съёмках ему феноменально везло, скажем, с погодой или тем, как работали люди. Но с другой стороны, проблемы постоянно сопровождали процесс. Например, с первого дня начала барахлить одна из камер, из-за чего многое приходилось переснимать. Подобные сложности отлично иллюстрируются тем, что произойдёт 7 мая, но об этом речь впереди.

Итак, основным местом съёмок фильма стал остров Готланд. Тарковский, а также сопровождавшие его Нюквист и Александер-Гарретт 24 апреля вылетели в город Висбю — административный центр Готланда. Из воспоминаний[1001] Лейлы: «Андрей восхищается „намоленностью“ этой земли, говорит: „Не зря выбрал!“ На острове девяносто две церкви раннего Средневековья, XII–XIV веков. Он долго искал