Демоны космоса - Илья Стальнов

От опытов меня отвлек комариный писк, вгрызающийся под черепную коробку. Умеют у нас создавать тревожные сигналы, которые буравят кожу… Пятнадцатиминутная готовность. Корабль готовился к выныриванию. Мы были в нашем секторе, поэтому надлежало занять свое место не в кабине боевого истребителя, а согласно расписанию. Я сейчас не в дежурной смене. Поэтому выныривание проведу в своей каюте…

Я привел кресло в нужное положение. Подал команду, и заработал голопроектор, растворив целую стену.

Я обожаю наблюдать, как из ничего появляются звезды. В этом есть какой-то мистический момент прозрения.

Привычно вывернуло наизнанку. И мы вынырнули не так далеко от Канказа. Голубая планета была видна прямо по курсу.

У меня возникло какое-то неприятное ощущение. К Канказу у военных отношение не слишком теплое. В свое время эта планета больше других попала под мерканское влияние, что наложило отпечаток на весь образ жизни. Здесь наиболее сильны пацифистские, примиренческие и пораженческие настроения. Значительная часть местного населения считала, что Лемурия – точно такой же поработитель, как и Меркана. Самое ненадежное звено нашей цепи. Ситуация усугублялась еще и тем, что Канказ – второй центр нашей сферы, иногда его соперничество с Лемурией выражалось достаточно открыто. В общем, Канказ был постоянной головной болью, очень много усилий требовала задача поддержания стабильности. До сих пор в памяти было восстание Тоннпалы, которое подавили сто десять лет назад, притом достаточно жестко, так что память об этом у определенной части населения до сих пор жива.

Канказ – что ты нам готовишь?

Глава шестнадцатая

На стереоразвертке, занимавшей всю стену моей каюты, был отлично виден «Волнолом» – флагманский корабль командующего флотом фиолетового сектора. Гигантская, раза в два больше «Бриза», распластавшая километровые щупальца пространственных стабилизаторов, дремлющая в уверенности собственной космической мощи медуза.

Мы уже неделю висели на пятитысячекилометровой орбите. «Бриз» облепили ремонтные системы, как облепляют кита мелкие рыбешки. Ползали, как тараканы, роботы, восстанавливая обшивку и разрушенные информационные сети, а также латая вышедшие из строя узлы. В целом наш линкор чувствовал себя нормально.

Чего нас занесло в эти края – так и оставалось загадкой. Отремонтироваться мы могли с таким же успехом у Дарны.

За «Волноломом» открывался ополовиненный непроницаемой космической тенью диск планеты – с узором облаков, синевой океанов и зеленью гигантских лесных массивов, покрывавших целые континенты. Канказ напоминал сказочную игрушку-шар из тех, которые на моей родине дарят детям в смену сезонов и которые приносят удачу. Мне вдруг страшно захотелось вниз. Я ощутил неожиданное томительное чувство оторванности от земли, от всего человечества – то, что раньше меня совершенно не волновало.

Мне стало досадно и грустно, несмотря на то что дела мои шли в гору.

Как и обещала Талана, наши заслуги оценили. Сама она получила золотую раковину. Я и лейтенант Рутгерт Рук, вогнавший последнюю решающую торпеду в мерканский фрегат, – серебряные раковины.

Золотые раковины по заслугам достались адмиралу и офицеру-координатору. Командование флота любит победителей. Победители имеют все основания рассчитывать на его благосклонность.

По поводу награды во мне кипели противоречивые и немного странные чувства. Когда, вернувшись в каюту, я посмотрел в зеркало на свое отражение с серебряной раковиной на груди, то испытал бешеный подъем, рвущееся ликование. Я был счастлив. То, что являлось мечтой для любого курсанта, теперь стало реальностью. Кавалер серебряной раковины. Боевая награда за боевые действия, а не за штабные интриги. Это что-то значит…

А потом ликование схлынуло. И я вдруг понял, что это не значит ничего. Это будет значить позже. Когда я уйду от войны и буду давать нравоучения младому поколению. Но здесь, в эскадре, которая в любой момент может уйти в нырок, имели значение только жизнь, смерть и боевая задача. Остальное все мишура. Пусть и порой приятная, И еще стало немножко обидно за множество проигравших пилотов, которые сделали не меньше нас, но которым не улыбнулся бог войны… Пусть космос будет им наполнен светом…

Что нас принесло к Канказу, можно было только гадать. Но по всему было заметно, что зависли мы здесь не на один день. Офицеров начали отпускать в краткосрочные отпуска на «плоскость». Ятоже былне против немножко отдохнуть. Наша очередь настанет через два дня. Пока же мы с Таланой решили не перенапрягать людей, не загонять их в «камеру пыток». После «захода на боевой» расслабление просто необходимо. Но зато чуть позже мы отыграемся на них за каждую минуту расслабления. Такой уровень работы, который мы продемонстрировали на «фестивале» у Шеритана, должен поддерживаться постоянно. А я видел, как можно еще улучшить результат.

Получив в свое распоряжение массу свободного времени, я понял, что оно действует на меня тягостно. Гораздо легче крутиться по заколдованному нескончаемому кругу; с он – медаптечка – «картонная коробка» – еда – сон. Да, именно так – свободное время меня просто угнетало. Оно требовало искать ответы на вопросы, задумываться о которых было мучительно. И беспокойство, прочно поселившееся во мне, не проходило.

– Файл «Марионетка», – приказал я, падая с размаху на кушетку, которая послушно самортизиров-ла удар и приняла необходимую моему телу форму.

Романтический вид «Волнолома» на фоне Канказа исчез. И появились совсем другие картины.

Я вновь и вновь возвращался к информационным банкам. Меня болезненно притягивал к себе наш враг. Я пытался освоить сердцем то, что в целом понимал умом.

С каким-то странным потусторонним чувством я вызывал из глубины информационных кладовых объемные изображения мерканских городов-муравейников. Смотрел на бурлящие среди великолепных зданий толпы бесполезных людей, большинство из которых были так называемыми социальными реаби-литантами – безработными, потомственными бездельниками, жрущими наркотики, пьющими горькую и искренне считающими, что человек создан именно для этого…

Нет, самое интересное не это… Я коснулся пальцами пульта, и голографический проектор вызвал новое изображение. Батат – грязно-коричневая планета, прикрытая разбухшими, нездоровыми желтыми облаками. Она не нравится мне с первого взгляда. Даже при поверхностном взгляде ясно, что в ней есть что-то отвратительное… Вокруг нее зависли похожие на старинные фамильные драгоценности россыпи оборонительных комплексов. Батат защищен не хуже, чем сама Меркана. И для таких суровых мер безопасности есть причины. Ведь именно на этом каменистом шаре куется мощь мерканской цивилизации.

У меня перехватило дыхание, когда планета сорвалась с места и полетела навстречу мне, резко увеличиваясь в размерах. Мы пронзили верхние слои атмосферы. Утонули в желтых облаках. И вот распахнулся капканом лунный вогнутый пейзаж. Еще несколько мгновений – и его можно обозреть с поверхности. Хаотично разбросанные ячеистые, похожие на фасеточные глаза гигантских насекомых шары производственных комплексов, иглы галактических систем связи, пирамиды кварковых реакторов, эстакады транспортных развязок, мрачные, похожие на вертикально поставленные рельсы, идущие за горизонт «жилые блоки». Людям в таких блоках жить, наверное, противно. Они и не живут в них. На Батуте доводится до совершенства продукт самых безумных технологий – здесь ставятся в строй знаменитые мерканские клоны, основа боевой мощи Объединения мерканских свободных миров. Клоны-монстры, постепенно утрачивающее сходство с человеком. Главная расходная сила меркан.

Здесь клоны программируются на выполнение узкоспециальной работы – в качестве рабочей силы на опасных производствах, пилотов боевых истребителей, десантников-смертников. Их основная обязанность – бросаться в прорыв и жертвовать жизнями, которые они так и не научились ценить (так во всяком случае принято считать). Прирожденный воин – применительно к обычному человеку это звучит литературным сравнением. Но для клонов все так и есть – они рождаются воинами.

С Батата сошедших с чудовищного конвейера клонов доставляют в разные концы Сферы Мерканы на лишенных каких бы то ни было удобств огромных, мрачных транспортниках, кажется, меньше всего приспособленных для перевозки живых существ.

От следующей голографической картины по спине пробежали мурашки. Из производственного ячеистого корпуса вытекает человеческая река, струящаяся по желобу серой дороги куда-то в переплетение отвратительно торчащих из бурой почвы зубьев бледно-серых корпусов, которые заглотят, перемелят ее. Пустые лица, слаженные движения. В них нет чувств и эмоций… Или есть?