Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Да слыхал я твои байки, что к твоей бабке залезал под подол Хроальд сын Рагнара – или она так врала в старости.

– Ну а почему это не может быть правдой? Вся округа знает, что Хроальд бывал там.

– Да брось. Даже если это так, ты должен завоевать себе власть конунга, чтобы эта сага о Хроальде и бабке стала походить на правду. А пока ты – удачливый дренг, младший сын Торкеля Козопаса из Моховой Горки, до распутства твоей бабки никому дела нет.

Эскиль промолчал.

– Не надо, конунг, строить замыслы важных дел на женских причудах, вот что я тебе посоветую! – продолжал Хамаль. – Я бы лучше попробовал уговорить того парня, ее брата. Если он захочет уйти с нами, это не будет похищением – мы все здесь такие, кому было скучно дома с бабами. Ни Эйрик, ни этот твой побочный брат не посмеют ни в чем тебя упрекать. А строить расчеты на бабах…

Он махнул рукой, дескать, последнее дело! Эскиль молчал, слегка играя дорогими перстнями, висящими у него на груди. Только когда Хамаль встал, кашляя, и побрел к лохани у двери умываться, Эскиль негромко сказал:

– Не спеши, конунг, дай мне хотя бы несколько дней.

– Ну, разве несколько… – Ингвар, сам не умея обращаться с женщинами, был в душе согласен с Хамалем и многого от этого замысла не ожидал.

– Я уверен, – Эскиль убедительно взглянул ему в глаза, – Свенельдич стал бы бить как раз сюда.

Ингвар в ответ окинул его оценивающим взглядом. «Может, и так, но сумеешь ли ты выполнить то, что он мог бы задумать?» – говорил этот взгляд.

Эскиль опустил глаза, пряча от Ингвара жажду борьбы – причем не с девушкой. Ястреба не волнует борьба с маленькой птичкой – он ведет игру с другими ястребами.

* * *

Мысль о том, чтобы скорее уехать домой, не оставляла Хельгу, но Хедин и назавтра ее не одобрил.

– Пока Ингвар здесь, нам с места трогаться не стоит.

– Но я и хочу…

– Послушай! – Хедин накрыл ее руку своей, надеясь, что у сестры хватит ума вникнуть в его доводы, рожденные ночными беспокойными размышлениями. – Мы с тобой – люди Эйрика, даже родичи. А он с Ингваром воевать… ну, не хочет, но будет, если придется. Пока мы здесь, в доме у Сванхейд, нас никто не тронет. Но уйди мы из ее дома… У Ингвара вон сколько людей. И не заметим, как в Кёнугарде окажемся в заложниках. Он-то знает, что это такое – сам в заложниках вырос. Пусть уж он сперва уедет, да подальше.

– А Несвет? – Хельге очень хотелось избавиться хоть от кого-нибудь, кто ее тревожил. – Он-то домой не собирается?

– Пока не слышно такого. Да и куда он без нас поедет? У него пятеро на двух санях – если что, и от волков не отбиться, не то что от людей. Нас дождется.

Необходимость полпути до дому ехать в обществе Несвета и его сына совсем не нравилась Хельге, но делать было нечего: могли пройти годы, пока от Хольмгарда в сторону Мерямаа тронется какая-нибудь иная дружина. Не ратная, хотелось надеяться…

Но нельзя же было сидеть в избе, как в заточении, пока из Хольмгарда уберется Ингвар, а он ничего не говорил об отъезде. К вечеру Хельга собралась с духом показаться в гриднице – надела светло-красное платье, ореховый хангерок, золоченые застежки и стеклянные бусы. Волосы заплела в косу и подвесила к ней литой из бронзы косник со звенящими подвесками-лапками, работы искусных мерянских литейщиц. Такая же подвеска украшала ее пояс. Пусть никто не думает, будто она чего-то стыдится или опасается.

С гордо поднятой головой Хельга вошла, и конечно, все уставились на нее, будто на королеву. По сторонам она не глядела и постепенно успокоилась. Несвет за обедом смотрел в свою чашу, будто с ней одной и желал общаться. Логи чуть виновато улыбнулся Хельге – хотя он-то вел себя достойней всех. Эскиль обнаружился, как обычно, возле Ингвара, у верхнего края дружинного стола, рядом с немолодым, среднего роста кареглазым мужчиной с темной полуседой бородой. На Хельгу Эскиль взглянул с укоризной, непонятной ей, но слегка поклонился, не вставая. Протянул ей свою чашу, она налила ему пива, и он снова поклонился, но вид у него был такой, будто она его обидела, а он прилагает все усилия, чтобы принять обиду с достоинством. А чего он хотел – чтобы она запрыгала от радости, узнав, что к ней сватается безродный дренг? Не посмеялся ли он над ней, якобы вступив в эту борьбу? Куда ему вести жену – в дружинный дом? Туда годятся такие жены, каких на торгу за марку серебра покупают!

Хотя на Хельгу и таращились, ничего страшного не происходило, и вскоре она вновь освоилась. Пока госпожа Сванхейд к ней добра, пусть стыдятся другие. Будет что рассказать своим – и в Силверволле, и в Озерном Доме, когда она опять туда попадет. Алов, конечно, будет возмущена – это она, как старшая дочь конунга, достойна того, чтобы за нее кипели сражения. А тут какая-то Хельга, которую Алов и Виглинд дразнят, что она, как маленькая, собирает камешки…

– Ты все наврала мне, – в разгар этих раздумий прозвучал у нее над головой знакомый голос.

В это время Хельга наливала пиво из бочки в кувшин; от звука этого голоса, негромкого и осуждающе-печального, ее будто огнем пробрало, деревянный ковш замер в руке.

Другая рука, куда более крупная, забрала у нее ковш и повесила на край бочки. Хельга медленно обернулась и с гордым, немного вызывающим видом оперлась о край стола позади себя.

Эскиль стоял к ней почти вплотную – обернувшись, она ощутила его тепло и даже запах. С каменным лицом Хельга смерила его выразительным взглядом, и он покорно отодвинулся.

– Ты мне наврала, – повторил он. – Ты вовсе не троллиха.

– Я не говорила, что я троллиха!

– Ты говорила, что можешь меня съесть. Я испугался. Всю ночь не спал. Вдруг, думал, ты меня заманишь куда-нибудь в темный угол и… голову мне откусишь. Ты, оказывается, просто девушка из Силверволла. А я-то к тебе с чистой душой!

– С чистой? – Этот упрек изумил Хельгу.

Какова же наглость! Она не забыла, как он заставил ее упасть посреди гридницы!

Невольно она взглянула на его грудь – на уровне ее глаз – и Эскиль притронулся к краю кафтана, будто собирался показать чистоту своей души.

– А то как же? Каждую неделю стираю!

Он говорит о душе, будто о рубахе! Возмущенная Хельга все же фыркнула от невольного смеха. Потом взяла свой кувшин, хоть и налитый только наполовину, и отошла. Понимая, что за этой краткой беседой из-за столов наблюдали десятки глаз, она изо всех сил старалась держать невозмутимое лицо, но ей пришлось кусать губы изнутри, чтобы подавить беспокойный смех. Заманит она его в темный угол! Голову откусит! Где же видано такое бесстыдство! И все же больше всего ей хотелось бросить кувшин и захохотать во всю мочь.

Среди спутников Ингвара был один человек, на которого таращились больше, чем на Хельгу. Звали его Боян, он был болгарином, близким родичей Ингваровой смуглянки жены, и приходился младшим сыном болгарскому цесарю. До того Хельга думала, что в мире существует только два цесаря: греческий и хазарский; хазарский цесарь называется каган, но по сути это одно и то же, означает конунга над конунгами. Но оказалось, что с недавних пор и в Болгарии завелся свой цесарь: тамошний князь женился на девушке из рода Романа цесаря, и тот признал его равным себе.

Для Хельги и Хедина уже то было открытием, что кроме Булгара на Итиле есть еще какая-то другая Болгария, и она далеко на юго-западе, на Греческом море и совсем рядом с Миклагардом. Однажды Хельга даже расспросила об этом Огняну-Марию; та сама привела Хрольва, одного из телохранителей Ингвара, который знал и славянский, и русский язык, чтобы им переводить. Оказалось, что западные булгары – дунайские – и правда составляли когда-то один народ с итильскими, но более двухсот лет назад переселились ближе к Греческому морю. Язык их оставался схож с языком булгар итильских, но в той стране, где они осели, жили славяне, поэтому дунайская знать, потомки кочевников, знала славянский. Сходство лиц, одежд и обычаев между двумя племенами сохранялось