МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки

— Да, а утром я не смогу встать. И снова опоздаю в школу!

— Почему ты так кричишь? — увещевала девочку Сатико. — Ты всех разбудишь!

Сатико отводила дочь в её комнату и ложилась вместе с ней, но и это не помогало. «Я не могу уснуть, не могу!» — твердила Эцуко сквозь слёзы. Теряя терпение, Сатико принималась её бранить, и тогда девочка капризничала ещё сильнее. Служанка между тем продолжала безмятежно спать. И так повторялось из ночи в ночь.

Сатико подумала, уж не объясняется ли состояние дочки нехваткой витамина B1. В это время года всё в семье в той или иной степени испытывают недомогание от бери-бери. Но на сей раз Сатико почему-то совсем забыла про уколы. Однажды, приложив ладонь к груди Эцуко, Сатико заметила, что у девочки сердце, колотится сильнее обычного. На следующий день, несмотря на слёзы и протесты, она сделала Эцуко укол бетаксина. После пяти таких уколов, которые Сатико делала ей через день, пульс у девочки выровнялся, ощущение тяжести в ногах исчезло и она перестала жаловаться на усталость. Но бессонница сделалась ещё мучительнее, чем прежде.

Полагая, что это не тот случай, когда необходимо вызвать доктора Кусиду на дом, Сатико проконсультировалась с ним по телефону. Доктор рекомендовал давать девочке перед сном по таблетке адалина. Оказалось, однако, что одна таблетка не приносит желаемого результата, а приняв две, Эцуко не может утром встать вовремя.

Проснувшись, Эцуко смотрела на часы у кровати и заливалась слезами: она опять проспала, ей неудобно приходить в школу с таким опозданием, лучше она сегодня вовсе не пойдёт! Когда же её будили по утрам, чтобы она успела в школу вовремя, девочка натягивала на голову одеяло и сердито говорила, что после бессонной ночи хочет хоть немного поспать. Её оставляли в покое, она продолжала спать, а открыв глаза, обнаруживала, что снова опоздала в школу.

В отношении Эцуко к прислуге стали происходить частые и совершенно непредсказуемые перемены. Возненавидев какую-нибудь из служанок, она не стеснялась резких выражений вроде «я тебя убью» или даже «я тебя прикончу».

Никогда не отличавшаяся хорошим аппетитом, Эцуко теперь ела поразительно мало для ребёнка её возраста. Из нескольких блюд она съедала всего одно, редко — два, а из приправ к рису ей нравилось то, что обычно любят пожилые люди, — солёная морская капуста или соевый творог. Даже рис она поливала чаем, как будто ей было трудно его глотать. Если подавали что-нибудь жирное, то большая часть с её тарелки перепадала кошке Судзу — девочка любила, когда кошка сидела у её ног под столом. При этом в ней развилась какая-то болезненная брезгливость. Во время еды она то и дело требовала, чтобы её прибор обдали кипятком: в одном случае ей казалось, что до него дотронулась кошка, в другом — будто на нём сидела муха, в третьем — что служанка, накрывая на стол, коснулась его своим рукавом.

Зная о причудах девочки, служанки заблаговременно ставили на стол чайник с кипятком, чтобы она могла перед едой ополоснуть свои палочки. Мухи внушали ей такой ужас, что она отказывалась есть не только тогда, когда муха садилась на какое-нибудь кушанье, по даже тогда, когда муха всего лишь пролетала над тарелкой. Заметив муху, Эцуко без конца спрашивала окружающих, точно ли она ничего не коснулась. Она не брала в рот ничего, что соскальзывало с её палочек на стол, даже если он был накрыт свежей скатертью.

Однажды во время прогулки с матерью Эцуко увидела у обочины дороги дохлую крысу, сплошь покрытую червями. Пройдя метров сто, она вдруг прижалась к Сатико и испуганно спросила:

— Мамочка, я не наступила на ту крысу? На мне нет червяков?

Совершенно ошеломлённая, Сатико с тревогой посмотрела на дочь. Они обошли крысу не меньше чем за три метра, и услышать подобный вопрос было более чем странно.

«Может ли у восьмилетней девочки быть неблагополучно с нервами?» — в растерянности спрашивала себя Сатико. До сих пор состояние дочери не внушало ей особой тревоги, более того, она не задумываясь бранила девочку, когда та, как ей казалось, этого заслуживала, но теперь, после случая с крысой, она поняла, что дело обстоит куда серьёзней, чем она предполагала. На следующий же день она пригласила к Эцуко доктора Кусиду.

«Нервные расстройства у детей не так уж редки», — сказал доктор. Вполне возможно, что Эттян страдает неврозом. Он не видит особых оснований для беспокойства, но всё же считает целесообразным показать девочку специалисту. Он знает хорошего врача, профессора Цудзи из Нисиномии, с которым в течение дня свяжется по телефону и попросит посмотреть Эцуко. Что же касается бери-бери, то с этим недугом он справится сам.

Профессор Цудзи приехал в тот же вечер. Осмотрев Эцуко и задав ей несколько вопросов, он пришёл к заключению, что у девочки и в самом деле невроз. Его рекомендации сводились к следующему: прежде всего необходимо окончательно исцелить девочку от бери-бери. Далее: во что бы то ни стало обеспечить ей полноценное питание — в крайнем случае можно прибегнуть к лекарственным препаратам, возбуждающим аппетит. Что касается занятий, то профессор счёл нецелесообразным вообще забрать Эцуко из школы или увезти её на какой-нибудь курорт. Пусть приходит в школу позже или наоборот — уходит пораньше домой, в зависимости от самочувствия. Если девочка будет сосредоточена на занятиях, объяснил профессор, у неё останется меньше времени для сумасбродных фантазий. Не следует её волновать и бранить за капризы, необходимо спокойно и терпеливо объяснять, что от неё требуется.

«Причину нервного расстройства у Эцуко вовсе не обязательно искать в разлуке с любимой тётей», — Сатико предпочитала думать именно так, однако в минуты растерянности и отчаяния, когда, готовая плакать от собственного бессилия, она не знала, с какой стороны подступиться к дочери, ей невольно приходила в голову мысль, что Юкико с её спокойной сдержанностью оказалась бы сейчас как нельзя кстати.

Разумеется, Сатико ничего не стоило обратиться в «главный дом» с просьбой отпустить Юкико на время в Асию. Там, без сомнения, отнеслись бы к ней с пониманием, да и сама Юкико немедленно пустилась бы в путь, не дожидаясь разрешения Тацуо. И всё-таки, при всём своём слабоволии и беспомощности, Сатико не решалась пойти на этот шаг — окружающие оценят её поведение однозначно: ну вот, не прошло и двух месяцев, а она уже выбилась из сил и взывает о помощи. Каждое утро Сатико начинала с самоувещевания: ничего, подожду ещё немного, попробую справиться одна.

Да и Тэйноскэ решительно возражал против того, чтобы вызывать Юкико в Асию. Он считал, что нынешнее состояние дочери — не что иное, как результат неправильного воспитания. Свою болезненную приверженность к чистоте, нелепую привычку обдавать палочки для еды кипятком, боязнь съесть что-нибудь обронённое на скатерть она унаследовала от Юкико и Сатико. Ведь они ведут себя за столом точно так же.

Тэйноскэ не раз предупреждал, что не следует так поступать, иначе девочка вырастет нервной и изнеженной. Разве он не настаивал, чтобы они с Юкико отказались от этих привычек? Разве не просил хотя бы однажды в воспитательных целях съесть что-нибудь, чего коснулась муха, тем самым давая девочке возможность убедиться, что в этом нет ничего страшного? Тэйноскэ снова и снова повторял, что следует не столько заботиться о стерильности, сколько приучать Эцуко к дисциплине и прежде всего установить для неё чёткий распорядок дня. Но, к сожалению, с его мнением не считались…

У Сатико же были свои соображения на этот счёт. Одно дело Тэйноскэ с его несокрушимым здоровьем, считала она, и совсем другое — хрупкая девочка, постоянно страдающая от инфекций.

Нет, говорил Тэйноскэ, от бактерий на палочках для еды можно заболеть лишь в одном случае из тысячи, а вот чрезмерная забота о чистоте как раз и ослабляет сопротивляемость организма.

По мнению Сатико, для девочки гораздо важнее усвоить изящные манеры, нежели научиться дисциплинированности. Тэйноскэ возражал: подобные взгляды на воспитание давно устарели. Ребёнок должен неукоснительно следовать раз и навсегда установленному для него распорядку и должен знать, когда следует сесть за уроки и когда можно заняться играми. Нельзя позволять ребёнку распоряжаться своим временем по собственному усмотрению.

— Ты просто варвар, не имеющий элементарных представлений о гигиене, — говорила Сатико мужу.

— Пусть так, — парировал Тэйноскэ, — но всё ваши усилия по части дезинфекции совершенно бессмысленны. Какой смысл обдавать кипятком или горячим чаем палочки для еды? Бактерии от этого не погибнут, и, кроме того, кто знает, что было с продуктами до того, как они попали к тебе на стол? У вас с Юкико совершенно превратное представление о западных идеях гигиены и антисептики. Вспомни хотя бы, как Кириленки поглощали устриц, нимало не заботясь о том, достаточно ли они свежие.