Сердечный трепет - Ильдиго фон Кюрти

Той же ночью мы вернулись в Гамбург. Рассказывали истории из своей юности. О любовных переживаниях, о беспомощном сексе, о контрольных по математике, о путешествиях в Португалию, о влюбленности в юношей, которые брились хотя бы раз в неделю.

Эта была чудесная ночь.

15:50

Ну и времена!

Все стоят. Намертво.

Ни единого метра за последние десять минут. Наверняка, часа за два до этого какая-нибудь дамочка тридцати с лишним лет в «пассате Комбис» и наклейкой «Я торможу и перед животными» на капоте попыталась обогнать грузовик, потратила на это полчаса и устроила километровую пробку.

Чего я совершенно не переношу, так это пробок на дорогах. Еле ползущий транспорт — еще куда ни шло, потому что какое-то движение все же есть. Но когда все тупо стоят на одном месте, мое терпение подвергается чрезмерному, невозможному испытанию.

Мотор выключен. Я считаю, что выключить мотор на автобане — равносильно походу в ресторан для гурманов с вывихом нижней челюсти.

Рядом со мной некто в форде разворачивает бутерброд с ветчиной. Как здорово, что еще используют специальную бумагу для бутерброда. Как раньше, в школе на большой перемене. Серый хлеб с ветчиной. Иногда с шоколадной пастой. Давно это было.

Господи, ничего лучше в голову не приходит? Бутерброд с ветчиной в специальной бумаге. Давно уже меня не посещали столь скучные мысли. Я скучаю, поэтому в голову приходят скучные вещи. Мне очень жарко. И так как мой мобильный телефон сдох, я не могу позвонить Ибо и спросить, что нового. Филипп объявлялся или нет? Вдруг он все еще меня ищет? Несчастен ли он без меня? Хочет ли вернуть? Любит ли меня, несмотря ни на что? Жалеет ли обо мне?

Что мне с того, если ему жаль? Ничто не изменится. Потому что вещи такие, какие они есть.

Пожиратель бутербродов с ветчиной улыбается мне. Я не улыбаюсь в ответ. Только в его возрасте можно испачкаться бутербродом и строить глазки девушке, стоящей рядом с ним в пробке. Но не мне. Я бы с удовольствием вышла из машины и, приветливо улыбаясь, налила ему литр молока в вентилятор. «Молоко плюс японский рыбный соус — и в кабине будет вонять, как в свинарнике, причем долго», — раскрыла мне рецепт Ибо. Я не стала доискиваться, откуда ей это известно. Рада, что она мой друг, а не враг.

Я бы тоже не прочь стать такой, кого никто не хочет видеть своим врагом.

Надо поработать как следует над своим пугающим имиджем. Что, если угрожающе посмотреть на господина бутерброда? Пытаюсь презрительно вскинуть бровь. Но этот гад только приободряется и вдобавок к своей улыбке еще и задорно машет мне рукой. Если не ошибаюсь, на пальце у него обручальное кольцо. Ничто в моих глазах так не дискредитирует мужчину, как заигрывание с кольцом на пальце.

Нет, такая свобода не доставляет никакого удовольствия. Я с отвращением отворачиваюсь. Сексуально озабоченный студент-юрист с махровым постельным бельем и женатый водитель форда с бутербродами с ветчиной — вот те мужчины, что отныне ожидают меня на пути.

Но я, собственно говоря, не хочу возвращаться в прошлое. Не хочу, как когда-то, что-то доказывать, прикидываться умнее или глупее, чем я есть, в зависимости от мужчины, которого собираюсь развлекать. Не хочу больше кивать с заинтересованным видом и спрашивать «Неужели?», когда какой-нибудь придурок рассказывает мне о своем карьерном росте, о том, как он стал руководителем филиала фирмы. Не хочу снова торчать в барах, которые сегодня называются даже не барами, а лаундложами,[68] и оценивающе приглядываться к наличному мужскому контингенту. Прямо как перед турецким овощным ларьком, когда никак не можешь решить, достаточно ли спелый авокадо и сладкая ли на твой вкус клубника. Нет, сформулировано некорректно. Конечно же, и в последние два года я всегда оценивающе осматривала мужчин в барах. Но при этом меня не покидало приятное и успокаивающее сознание, что дома меня ждет он, тот, кто нравится мне в тысячу раз больше, чем любой из тех, кого я видела до сих пор.

Какие чудесные ощущения: вот ты тихо, чтобы не разбудить его, открываешь входную дверь. Крадешься на цыпочках в ванную, чтобы почистить зубы и смыть макияж, потому что давно известно: снятие макияжа перед сном — гарантия здоровой и чистой кожи до преклонных лет. Твои волосы, твое платье пропахли дымом сигарет, ты пила вино, немного флиртовала и вместе со своей лучшей подругой делала вид, что ты семнадцатилетняя, стройная и очень небезразличная к чужим поцелуям. Смотрела на светловолосых мужчин дольше, чем нужно, и хихикала, как подросток, когда они предлагали тебе выпить. Ты играла в игру, в которой не могла проиграть, делала вид, будто ты еще в поиске, хотя давно уже нашла свое сокровище. Посылала мужчинам двусмысленные улыбочки. И произвела впечатление на многих, потому что ни на кого не хотела производить впечатление.

А потом ты приходишь домой, поздним вечером, когда всякое еще может случиться, надеваешь пижаму, пахнущую «Ленором». Заползаешь под одеяло. Которое он взбил для тебя. И задерживаешь дыхание, чтобы услышать его дыхание. Дыхание спящего. Равномерное и глубокое. То и дело он чуть всхрапывает, и этот звук так трогает твое сердце, что слезы наворачиваются на глаза. И ты громко шуршишь одеялом, слегка кашляешь, подвигаешь свою ногу поближе к нему, чтобы вполне ощутимо, но нежно потереться об него, чтобы потом утверждать, что ты шевелилась исключительно во сне. Потому что тогда он наполовину проснется, и произойдет нечто чудесное: он обнимет тебя, притянет к себе, на свою сторону, в свои объятия, на свою не очень волосатую грудь, самое прекрасное место на земле, буркнет что-то неразборчивое, не имеющее смысла, но очень, очень нежное, и прижмется щекой к маленькой, всегда теплой и душистой ложбинке между твоей шеей и плечом и снова заснет. И слегка захрапит. И ты чувствуешь себя дома, укрытой от всех болезней, от всех невзгод, свободной от всех забот — как бывало в детстве, когда вечерами мама сидела у тебя на постели и читала вслух «Белоснежку» и оставляла включенным ночник, пока ты не заснешь, и спускалась в кухню.

Нет ничего лучше, чем любовь. И это так.

16:07

Сочные зауерландские[69] сардельки. Браво. После того как с полдюжины водителей передо мной решили больше не ждать и отправились искать объезд, я оказалась позади высоченного, как дом, грузовика с надписью «Сочные сардельки». Под ней — очень реалистичный портрет груза. Омерзительно! Когда вместо голода у тебя горе, худшего места для стоянки не придумать.

Грузовик регулярно выплевывает толстое черное вонючее облако из выхлопной трубы прямо мне в воздухозаборник. Я дышу выхлопами, стою без движения в пробке, потеряла счастье своей жизни и потею в тени колбасного грузовика. Если мне срочно не придет в голову что-нибудь, отчего я взбодрюсь, то моя депрессия, возможно, превратится в агрессию, и я нападу не только на бутерброд с ветчиной со мной рядом, но и на сочную колбасу впереди, а это грозит штрафом. Чтобы убить время, но, главное, чтобы убежать от мрачных мыслей, которых иначе не миновать, я читаю вслух единственное стихотворение, которое помню наизусть. Генрих Гейне. Всегда трогает за сердце.

Herz, mein Herz, sei nicht beklommenUnd ertrage dein Geschick,Neuer Frьhling bingt zurьck,Was der Winter dir genommen.Und wie viel ist dir geblieben!Und wie schцn ist doch die Welt!Und, mein Herz, was dir gefдllt,Alles, alles darfst du lieben![70]

Но не утешает. Потому что сердцу моему больше не мило ничто. Что за проклятое, проклятое дерьмо!

16:25

Отличная идея. В течение трех минут надо привести десять веских причин, почему так замечательно быть одной. Почему одиночество — это состояние, к которому нужно стремиться. Почему сегодня праздничный день. Почему и через десять лет я буду охотно вспоминать этот день. День, когда Амелия куколка Штурм вернула себе свободу.

Наконец!

Одна!

Ура!

Вот список самых лучших причин, которые сразу же пришли мне на ум.

16:28

……….

16:29

……….

16:30

Проклятье! Абсолютно ничего!

До вчерашнего дня, когда у меня еще были упорядоченные отношения с любимым человеком, мне ежечасно приходили в голову двадцать причин, почему одинокой быть лучше. Я сто раз в неделю подумывала о расставании. Это было моим постоянным занятием и источником внутреннего волнения. Потому что я не люблю, когда у меня все спокойно. И иногда я спрашивала себя, о чем бы могли мы беседовать с Ингеборг вечерами после работы, если бы Филипп не подкидывал мне столько интересных проблем.

О политике? Ибо достаточно хорошо в ней разбирается. Раньше она была активным участником движения зеленых и даже приковывала себя куда-то в знак протеста. Против чего протестовала, она сегодня точно не помнит, но это было замечательно.