Ленинград — срочно... - Валерий Волошин

— Мы потеряли лучших летчиков. Русские точно знали маршруты к Петербургу, их зенитные батареи били наверняка, а истребители ожидали нас над Финским заливом, — скороговоркой забубнил генерал.

Геринг перебил:

— Чушь! Вы несете чушь! — истерично закричал он. — Откуда русским было знать о планируемой операции?! За месяц — ни единой бомбежки города! Разведывательные полеты проходили словно по нотам. Вы сами утверждали, что усыпили бдительность русских…

— Да… Но теперь я уверен, что у противника имеются радиопеленгаторы. И если раньше я спокойно относился к разговорам об их существовании, то сейчас не могу понять, почему наши соответствующие службы их не уничтожат? Почему у нас нет такой же техники? — спросил генерал.

Геринг отступил на шаг и сел в кресло. Вспомнил громоздкие прицепы с антеннами, которые ему показывали на полигоне фирмы «Телефункен» летом сорокового года. Как же он, Геринг, тогда просчитался, не поверив в их перспективность?! Денег пожалел? Или его сбил с толку иудей своими чудо-лентами из фольги? «Черт бы их побрал, — выругался про себя Геринг. — Помехи не мешают русским следить за моими летчиками… А вдруг обо всей этой истории узнает фюрер?! Что я скажу в свое оправдание?»

Геринг хрипло предложил командующему сесть в кресло напротив.

— Обсудим ситуацию спокойно. Если мы выделим в ваше распоряжение такие же станции, которые имеются у русских, — многозначительно сказал Геринг, — какую они вам принесут пользу?

— По крайней мере, я тоже буду знать о передвижении самолетов противника, — сухо ответил генерал.

— И это все?! Ха-ха… Мы что, отсиживаемся в обороне? Ваш штаб подвергается бомбежкам?

— Можно, наверное, попробовать пеленговать русские установки нашими станциями, — пояснил генерал. — Какая нам польза от того, что агент «Абвергруппы-212» указал на районы Ириновки у Ладожского озера и Волхова, где будто бы имеются русские пеленгаторы? Бомбили мы Ириновку по квадратам. Но сомневаюсь в том, что вывели установку из строя.

— Что сообщил агент?

— Ничего особенного. Он был обнаружен, и ему пришлось скрыться.

— Это черт знает что! — разъярился Геринг. — Его надо вернуть! Надо забросить еще агентов! Искать! У-ни-что-жить!.. — Геринг сжал кулаки. — А вы бомбите до тех пор, пока от этой Ириновки камня на камне не останется!

— Слушаюсь! — вскочил генерал.

— «Айсштос» мы повторим. Хватит вам двадцать дней, чтобы накрыть хотя бы те установки русских, о которых мы знаем?

— Я постараюсь, — щелкнул каблуками генерал. Командующий 1-м германским воздушным флотом не успел еще выйти из бетонированного подземелья, а Геринг уже орал в телефонную трубку: шефу «люфтваффе» нужен был Фрайзен, этот инженер-очкарик из фирмы «Телефункен».

Его вызвал комбат и хмуро сказал:

— Пришел приказ: тебе присвоили звание военинженера третьего ранга. Так что поздравляю!

Осинин вытянулся, хотел, как и положено в таких случаях, отчеканить: «Служу Советскому Союзу!», но Бондарен-ко остановил его:

— Я был против твоего повышения в звании, учти. Но Соловьев настоял. Сегодня многих отмечают в связи с преобразованием нашего корпуса в армию ПВО. Вот так-то.

— Выходит, я и не заслужил повышения? — зарделся Осинин.

Комбат замялся. Потом с присущей ему резкостью выпалил:

— Мнение старших не всегда учитываешь.

— Это вы спор по поводу Купрявичюса имеете в виду? — усмехнулся Осинин. — Я и сейчас считаю, что инженеру после ранения не место на «шестерке».

— А где ж ему место?

— Ну, хотя бы на «девятке», за кольцом. Пусть окрепнет человек. Или в Москву давайте его пошлем, за колбами.

— Кого ж тогда в Ириновку направим? Фрицы будто ошалели, каждый день утюжат ее «юнкерсами». По-твоему, это случайно? — горячился комбат. — Купрявичюс там каждый бугорок знает. Уж он-то сумеет отвести станцию вовремя в безопасный район.

— Вон «семерку» в Манушкино постоянно обстреливают из минометов: там ведь до линии фронта рукой подать. На нынешней позиции у станции определенный сектор обзора, а передвинем ее — и нарушится общая картина воздушного наблюдения. Пока все отладишь — время потеряешь. Так и с «шестеркой»… А Купрявичюс заранее подготовил запасную позицию, разработал возможные варианты. Теперь любой другой инженер там справится.

— Если так ставишь вопрос, тогда поедешь в Ириновку сам, Червов здесь останется.

— Ладно, — пожал плечами Осинин. — Разрешите идти?

— Погоди, — Бондаренко испытующе посмотрел на Осинина. С неожиданной теплотой в голосе добавил: — Кончай, Серега, ерепениться. Давай поговорим по душам. Садись. Любое мое слово воспринимаешь в штыки…

— Знешь, Борис, — Осинин тоже перешел на «ты», — а мне кажется наоборот — это ты мои предложения постоянно подвергаешь критике. Почему?

— Я — командир. Прежде чем принять решение, должен семь раз отмерить, только потом — резать. Неужели не ясно?

— Мерку-то каждый раз сам определяешь, немудрено и ошибиться — не там, где нужно, отрезать, — усмехнулся Осинин. — Вот сейчас ты, чтобы свое самолюбие потешить, в Ириновку меня направляешь. А то, что я с высотной приставкой вожусь и с моим отъездом работа застопорится, тебя как будто и не волнует. Хотя бы с отделом связи согласовал…

— Дался тебе этот отдел, — недовольно буркнул Бондаренко, опять раздражаясь. — Только бюрократию разводим.

Осинин по привычке возразил:

— Не думаю. Новый отдел поможет нашу технику в порядке содержать.

— Что-о? — вскочил комбат. — Мы не бережно к ней относимся?

— Конечно. Антенны крутятся круглые сутки на износ. В один прекрасный момент застопорятся. Да кому я объясняю! — в сердцах воскликнул Сергей. — Ведь ты и сам не раз ставил вопрос о графике попеременного выключения установок для профилактики. А бесит тебя, товарищ майор, другое: от Соловьева отодвинули подальше…

Осинин тут же пожалел о сказанном. Бондаренко аж затрясло. Комбат стукнул кулаком по столу, не зная, что сказать от ярости. Осинин не стал ждать, поднялся и вышел из кабинета, тихонько притворив за собой дверь. «И это называется поговорили по душам. Крепко я его задел. Хоть и правду сказал, но, видно, зря, зря я так…» — думал он с досадой, шагая по темному коридору.

А все началось с преобразования корпуса в Ленармию ПВО. Этим подчеркивались и заслуги «редутчиков». Командующим стал генерал-майор Зашихин, членами Военного совета — тоже люди авторитетные — председатель Ленгорисполкома Попков, бригадные комиссары Веров и Иконников. Утвердили в новой должности — помощника начальника штаба армии по службе ВНОС и связи — полковника Соловьева. Ему по-прежнему подчинялись разведотдел, радиобатальон, а теперь еще и отдел связи.

Через пару дней после этих перемен комбат вернулся из штаба корпуса злой как бес. Вызвал Осинина.

— Вот жизнь пошла, — пожаловался Бондаренко. — С одной стороны разведотдел давит, с другой — связисты. К Соловьеву теперь и не проберешься.

— А в чем дело, товарищ майор? — спросил Осинин.

— Хотел я поменять начальников расчетов — направить Ульчева с «шестерки» на «пятерку», — рассказывал комбат. — Разведотдел согласился. В этот момент вошел начальник новоиспеченного отдела связи. Узнал о моем намерении и давай пытать: «А чем это вызвано?.. А вы с инженерами своими согласовали?..» Это и с тобой, значит… Черт знает что! Да раньше, с Соловьевым, я бы мигом все решил!

— По-моему, правильно, — заметил Осинин. Помолчал и добавил: — Я против смены начальников…

…Осинин вышел на крыльцо штаба. Прищурился, светило яркое солнце. «Вот и весна пришла, — подумал он. — Долго же мы ее ждали! И нечего горевать. Комбат ругается? Так на то он и комбат, остынет. Вспыльчивый, конечно, а свое дело любит, людей любит. А я-то их люблю? Наверное, люблю… Наверное или — люблю? Люблю!..» Он распахнул шинель, снял шапку и неловко, будто человек, недавно начавший ходить после болезни, пнул попавшийся на дорожке камешек.

Он не видел, что в этот момент из окна на него смотрел Бондаренко — глаза у майора были добрыми и спокойными.

…Осинин ввалился в медпункт разрумянившийся, оживленный. Военфельдшер — пожилая женщина, ефрейтор, всплеснула руками:

— Милый, да у тебя, поди, жар, никак, простуду схватил! Доктор! — позвала она. — К вам больной заявился!

Из-за белой перегородки выглянула Казакова. Увидев Осинина, спросила:

— Заболел?

Осинин мотнул головой и неожиданно для себя выпалил:

— Соскучился! Пришел навестить… Нина улыбнулась:

— Подожди. Я сейчас.

Осинин вышел на улицу. «А что я ей скажу? Ведь что-то надо говорить? — тоскливо подумал он. — И зачем приперся? Ну, встретились тогда, поддержал ее в трудную минуту, так сразу невесть что вообразил… Война, блокада, люди страдают, а тут — ухаживать вздумал! Нет, надо уходить подобру-поздорову», — решил он и медленно двинулся по тропинке к штабу.