Рожденная магией - Хейзел Бек

но она смогла сохранить свои воспоминания, свою магию и даже пережить проклятие своей матери. А мои родители оба могущественные волшебники (судя по тому, что сказала Джорджия), и тем не менее мы с Ребеккой стали их разочарованием. Как все это работает?

– Но… Тебе не стерли память и не изгнали.

– Потому что у меня достаточно силы. Некоторые полукровки не имеют ее вовсе. А некоторые – с избытком. Сила – это не математика. Джойвуды пытались подвести магию под точные расчеты, упростить ее до тестов и стирания памяти, но никто не может сказать, почему волшебники рождаются с тем или иным количеством силы. Все так, как есть. Но Джойвуды выжили, потому что люди любят все понятное. Люди любят математику. Ведь гораздо сложнее чем-то жертвовать, бороться или принять то, что сложно устроено.

Я киваю. Может, я и не понимаю, что такое сила, но знаю толк в простых и сложных решениях – и в том, как общественное мнение на них влияет.

– Но если у тебя достаточно силы, то какая разница, чистокровная ты ведьма или нет? Почему нам не стоит на тебя полагаться?

Она отмахивается от вопроса, и я внезапно вижу хрупкую Элоуин. Словно ее обычная бравурность дала трещину.

– Полукровки имеют свойство быть более… переменчивыми, несмотря на уровень силы. Мне сложно себя контролировать. Я не собираюсь ничего взрывать, вызывать демона или что-то в таком роде, так что не волнуйся. Но тебе лучше снизить свои ожидания на мой счет, потому что я могу напортачить. Так бывает. Я могу вынести разочарование всех остальных – сказались годы практики и понимание того, что я не чистокровная ведьма. Но я не уверена, что вынесу твое разочарование.

Я не понимаю, в чем именно она признается, но все равно мне хочется ее утешить. Ведь это Элоуин. С тяжелым характером. Сардонической ухмылкой. Невеселая женщина. И судя по всему, еще и проклятая. Она выглядит так, словно может расклеиться от одной капли жалости с моей стороны.

– К счастью для тебя, у меня нет ожиданий насчет вызова духов, – говорю я. – Если у каждого свое предназначение… то какое у меня?

– Предназначения получают разными способами. Целители и Хранители переходят из поколения в поколение. Остальные должны пройти тест, и если их не признают лишенными силы, то они проходят следующий – на предназначение.

– Я отлично справляюсь с тестами.

Элоуин усмехается, и я понимаю, что правильно сделала, когда не стала ее утешать.

– Если бы я была азартной, то поспорила бы, что женщина, сразившая адлетов еще до того, как узнала о силе, точно является Воином.

Мне нравится, как это звучит.

– Не знаю, что именно это значит. – Я пожимаю плечами. – Но мне кажется, ты права.

Разве я не всегда была Воином?

Элоуин меня покидает, и весь оставшийся день проходит в предфестивальной суматохе. Вопросы, которые надо решить, срочные проблемы, с которыми надо разобраться. Но сейчас мне кажется, что есть две Эмерсон. Одна, прежняя я, делает то же, что обычно в такие дни. Но есть и другая я, которая наблюдает. За собой. За Сант-Киприаном. За людьми, которых я знаю. Я изучаю, присматриваюсь. Постоянно ищу признаки. Проблески нового мира магии.

Мы с Джорджией ведем себя осторожно друг с другом. Если я позволю себе об этом задуматься, то мне станет больно. Но к счастью, у меня не так много свободного времени. Я бы даже огорчилась, что одна из моих друзей постоянно находится рядом. Охраняет меня. Оберегает, словно нянька маленького ребенка.

Я беседую с другим членом комитета, Гилом Редом, о неработающей гирлянде, и вдруг по моей спине пробегает холодок. Но ветра нет. Я оборачиваюсь – на другой стороне улицы стоит Скип.

Просто стоит в начале переулка между двумя магазинами, и за его спиной я вижу реку.

Он таращится на меня. И больше ничего. Просто глазеет, а я не могу отвести от него взгляд. Между нами проходят люди, но его взгляд прикован к моему, и я застываю на месте. Как замороженная.

Неужели он… что-то со мной делает?

Он вдруг исчезает, и я моргаю. Я так и стою, застывшая, но теперь уже по своей воле. И разглядываю то место, где только что был Скип. Кто-то проходит мимо этого места, и я провожаю этого человека взглядом. И сердце у меня колотится, подсказывая, что мне сейчас едва удалось спастись.

Солнце садится, и наконец Гилу удается починить гирлянду. Магазины вокруг все еще открыты, рестораны полны посетителей, и город живет полной жизнью. Скорее всего, в этом году я удвоила поток посетителей фестиваля. Успех должен был бы вскружить мне голову.

Но увы. Я чувствую себя так, словно вновь смотрю на мир через стекло, но теперь оно словно стало толще. Кажется я знаю, что мне надо сделать.

Это будет неправильно. Это противоречит самой моей сути, всему, во что я верю, потому что это не самый достойный поступок. Но я выхожу из магазина, не успев как следует все обдумать. Прочь от книжного, от Джорджии, которая общается с моими посетителями, не говоря ей ни слова о том, что я делаю. У меня запланирована встреча с владельцами магазинов и ресторанов перед вечерней программой. Даже помня о делах в городе, я иду к пирсу на паромной переправе. Меня раздражают мои друзья, которые обращаются со мной как с хрупким беззащитным предметом, и все равно мне надо было сказать кому-нибудь, что я собираюсь сделать. Иначе это безрассудство, а я никогда не была безрассудной.

Но я не делаю ничего из того, что должна. Просто иду. По дороге к переправе. Солнце заходит за горизонт. Небо наливается жемчужно-розовым, но этот цвет скоро исчезает.

Так быстро, что к тому времени, как мотор парома начинает реветь и мы с пыхтением отчаливаем от берега, становится уже темно.

Паром набит желающими добраться до кладбища и посмотреть на багряники, о которых, как заверила Элоуин, уже позаботились. На другой стороне стоит очередь из машин, которые хотят вернуться в Сант-Киприан. Это успех. Посмотрите, какого успеха я добилась!

Но я не улыбаюсь. И не воздеваю победно руки. Словно я стала кем-то другим. Я пристально смотрю на отраженное в воде ночное небо. Лунная дорожка растягивается по рябой водной глади, будто свет дальнего маяка. Я вдыхаю холодный воздух, гляжу на мигающие звезды, и ненадолго мне становится спокойно.

Сант-Киприан – мой, а я – принадлежу Сант-Киприану.

С этими словами меня что-то покидает. Тяжесть. Туман. Я достаю из кармана телефон