Блокадный ноктюрн - Алексей Ивакин

— А что там?

— В прошлом году двух бойцов на брустверах подняли, гильз куча, как обычно, Дед фляжку немецкую оттуда поднял. Мы тогда пытались ее перекрыть и воду отчерпать ведрами, но там ключи из дна бьют. Она наполняется, зараза, на глазах. Только сел перекурить — снова полная, — это Артем-Буденный голос подал.

— Помпа нужна. Без помпы там делать нехрен, Белоснежка скажи!

— Нехрен! — соглашаюсь я с Юдинцевым. — Там воды мне почти до средины бедра. Вот странное дело — река ниже. Траншея на холме. А вода в реку не уходит.

— Здесь везде так, — Сашка опять сдвигает фуражку на затылок и открывает свой планшет.

— Копаный? — немедленно прищуривается Еж.

— Нет. Но аутентичный. От деда остался с войны. Руки убери, потом покажу! — Сашка достает блокнот и делает какую-то запись в нем.

— Блокнот тоже аутентичный? — немедленно язвит Еж, слегка обиженный тем, что планшетку в руки не дали.

— Блокнот как раз копаный… — флегматично отвечает Сашка. А потом сразу переходит к делу. — Помпу могу послезавтра привезти. Только с условием — бензин ваш.

— Да у нас дядя на бензиновой фабрике работает. Жрать нечего — один бензин в доме. А он все шлет и шлет, сволочь такая! — Дембель это все говорит так серьезно, что я бы ему поверил бы. Если бы не знал его. Вот точно так он и девок охмуряет.

Саша нас уже знает, а потому на провокации не поддается.

— Значит с вас бензин, с меня помпа. Откачаем траншею — покопаемся там. Леха, а ты петь сегодня будешь?

Это уже мне.

Вот блин, опять… Ну не люблю я петь. Хот я и умею. Ну ладно… Все равно от вас не отвязаться. И я беру гитару в руки. Смотрю на костер. На лица моих друзей. На лес. И…

Roter Sand und zwei Patronen:

Eine stirbt in Pulverkuß.

Die zweite soll ihr Ziel nicht schonen,

Steckt jetzt tief in meiner Brust…

— Бля… — потрясенно говорит Еж. — Это вот что ты сейчас сделал?

— Ууу… Немчура проклятая… — протрубил Юдинцев, прикуривая от обугленной веточки из костра.

— Будете смеяться, но это 'Раммштайн', - эту песню я выучил на языке предков еще пару месяцев назад.

— Белоснежка, ты бы еще 'Хорст Весселя' спел!

Я закрываю глаза и повторяю припев. Теперь уже на русском.

Красный песок и два патрона:

Один умрёт в поцелуе пороха,

Второй же цель не пощадит,

И глубоко мне грудь пронзит…

А потом, без перерыва:

Если я в болотах от поноса не умру,

Если русский мне снайпер не сделает дыру,

Если я сам не сдамся в плен,

То будем вновь

Крутить любовь

С тобой, Лили Марлен,

С тобой, Лили Марлен.

Вот такая я скотина. Ага. Немецкие песни пою. А потом мы все ржем. Над чем ржем? А Бог его знает. Над звездами, наверное, которые, внезапно, высыпали веснушками на ночном лице неба. Днем эти веснушки исчезают…

— Значит, завтра на поле, послезавтра на траншею?

— Вы бы, мужики, не ходили бы туда… — советует Саша.

— Да хрен с имя, — по-вятски отвечает Еж. — Отбрехаемся, как-нибудь.

— Ну, как хотите… Мое дело предупредить.

Мы допиваем последнюю кружку. А потом разбредаемся по землянкам и палаткам. Я захожу последним. Пока все заползают в спальники — я забиваю печку дровами. В землянке, вроде, и так тепло. Но под утро это тепло уйдет. Так что пусть она пока гудит — наша печечка, которую мы притащили за тысячу двести километров из далекого Кирова. Второй раз, причем. Первую кто-то стыбздил. Обратно тащить лень — вот и закапываем ее после вахты рядом с землянкой. То ли на чермет сдали, то ли домой утащили. Ну, ничего — еще стыбздят — еще привезем.

Люди, все-таки, уроды. Это моя последняя мысль на сегодняшний день. После этого я залезаю в свой спальник. Под голову кладу пуховик, вывернутый наизнанку. Я лежу крайний у выхода. Оттуда слегка поддувает. Но мне пофиг. Потому как печка — работает, водка — греет, а спальник сшит из термофайбера.

Ах ты, ек-макарек! Носки забыл сменить на ночные, вязанные… Так в обычных хебешных и уснул…

День четвертый.

После завтрака идем нарушать закон. Мать со своими на Гонтовую Липку. Юра туда же. Двух своих бойцов-петеушников с нами отправил. Посмотреть как матерые работают.

А погода жуткая. Ровно осень — низкие тучи несутся с запада. Такое небо у меня почему-то ассоциируется со сценой из фильма 'Александр Невский'. Нет. Не из новой поделки, а старого шедевра. Это когда псы-рыцари свиньей атаковали нас.

Ну, псы свое получили, и тучи когда-нибудь закончатся.

Идем по полю в сторону железной дороги и станции 'Апраксин бор'.

Слева — огромная яма — будто копали экскаватором. Рядом с ямой бомба. ФАБ-500. Только почему-то пустая. В смысле, нет ни тола, ни взрывателя. Только один корпус. Кто ее выкопал? Зачем? Как? И как ее обезвредили? Для меня все это загадка, интереса не представляющая. Ну, нашли. Ну, выкопали. Ну, обезвредили. Ну, так и оставили. Ну и мы — мимо идем.

Некогда нам на всякие железяки любоваться.

Правда, пэтеушники юрины побежали фотографироваться. Да пусть их. Детишки…

Когда-нибудь им это надоест. Мне же надоело!

Юди подходит ко мне и спрашивает:

— Ты чо, срань старая, молчишь?

— Думаю.

— Опять про меня хрень всякую напишешь, сучка бородатая?

— А ты как думал…

— Правильно. Пиши. А то забывается.

А потом ветер и легкий дождь. Слезами на очках.

На поле вышли гуськом. Потому как впереди Васька со Степкой со своими охрененно крутыми мианками. Сколько такие стоят? В смысле аппараты, а не Васька со Степкой. Много такие стоят.

Рублей шестьдесят, наверное. В смысле, шестьдесят тысяч.

Ну…

Понеслась.

Мы идем по полю за парнями, свистящими своими крутыми аппаратами. Идем навстречу ветру, секущему тебя плетьями воды.

Очки, постоянно приходится протирать. Ни черта не видно. В конце концов, снимаю их и прячу в карман пуховика.

Там где Васька или Степка останавливаются и начинают крестить невидимыми щупальцами минака землю — определяя место залегания — кто-то из нас останавливается и начинает копать.

Один, другой, третий…

Минометка, цинк с лентами для 'максима', гнутая трехлинейка…

Мне опять достается 'семь-шесть', прошедший через ствол. И я опять, пытаясь его выдернуть из земли, влупливаю со всей дури ему по башке — по взрывателю. Почему-то он опять срабатывает. Хорошие у меня ангелы-хранители. Добрые и сильные. Сильные — это точно. Гитлера в свое время заломали. Неужто меня от какого-то снаряда не спасут?

Грязно матерюсь и иду дальше.

Через полчаса все заняты своим делом. Кроме меня и Буденного. Мы закуриваем в очередной раз. Кажется, уже раз пятый за эти полчаса — нормально покурить не успеваем. Дождь убивает огонек сигареты. Руки замерзают. Зажав сигарету в кулак, немножко греемся. Заодно согреваем и внутренности из фляжки.

Говорят, что это алкогольное тепло — субъективная штука. Что на самом деле, организму холодно. Да пофигу на организм. Главное, чтобы мне теплее было.

В этот момент, Степка вдруг подает голос из-за спины:

— Кто бойца поднимать будет?

Мы оглядываемся.

Степка остановился на звуке минака. И пока мы стояли — поднял сначала диск 'Дегтяря', а рядом лопатку саперную. А из-под лопатки торчит бедренная кость.

— Я! — орем мы оба с Буденным и бросаемся к костям.

Время останавливается. Исчезает ветер. Замирает дождь. Есть только ты, нож, лопатка и боец. Степка уходит дальше.

Поисковики делятся по предпочтениям на две категории — одни любят ходить и искать. Другие сидеть и копать. Степка, Тимофеич, Вася — первые. Я из вторых.

Буденный копает ноги. Я начинаю с головы.

Раскоп не глубокий. Всего сантиметров тридцать. И парню повезло — он не перепахан тракторами. Почти целый лежит. Как так получилось?

Под ножом скрежет металла.

Каска.

Осторожно достать ее не получается. Заплыла ленинградской тяжелой глиной. Да еще и прогнила. Половина каски отламывается в руках. Вторая еще там, внизу. Эх, блин… Черепа нет. Череп сгнил. На внутренней стороне каски — волосы. Короткие. Черные.

Сажусь рядом с раскопом на пендель — кусок пенопропиленового коврика — он же пеналь, он же поджопник, он же сидушка. Гемеррою не хочется.

Начинаю разбирать землю — полукруглый холмик из-под каски. Землю, бывшую когда-то человеческой головой. Человеком. Мокрые волосы собираю и складываю в пакет к костям. Складываю? Мокрые, они прилипают к ладоням, к одежде. Складываю вместе с землей.

Семьдесят лет прошло…

А они все еще живые, эти волосы. Ни одного седого…

А костей черепа нет. И челюстей тоже. И зубов нет. Каска. Земля. Волосы.

Постепенно протыкиваю землю ножом, спускаясь ниже. Есть ключичка. Ребро. Второе. Тут очень тщательно, очень! Тут медальон может быть. Тут нагрудные карманы…