Крылья - Кристина Старк

– Тот, кто сидел сзади, стал преследовать меня. Он увидел, что я отдала тебе тело, и сильно испугался. Подумал, что его дружок что-то затеял, и решил с ним покончить. Он выстрелил в меня!

– Теперь все позади, – мягко сказал Феликс.

– Как? Как ты мог догадаться? Ты такой же как я, да?

– Не совсем.

– Меня тошнит от твоих секретов, – вздохнула я.

– Знаю, – ответил он.

Феликс ничего не расскажет мне… Как обычно. Будь у меня хотя бы десять-пятнадцать лишних минут, наверно мне бы удалось вытянуть из него что-то, но этих минут у меня не было.

– Феликс, кажется, сейчас я буду возвращаться. Не хотелось бы пугать Ольгу, – прошептала я, слыша нарастающее гудение в голове.

Он держал меня за руки и не спешил отпускать.

– Иди ко мне, – попросила я, наслаждаясь двусмысленностью фразы и делая шаг назад.

– Иду, – ответил он и направился к дому.

Я прислонилась к дереву, еле держась на ногах и с дрожью ожидая того момента, когда наконец «вернусь».

– Держись, – услышала я. – Я отнесу тебя в комнату.

Я обняла Феликса за шею, разглядывая перебинтованную руку.

– Моя рука! Она не болит!

– Да, я уже обезболил ее, – сказал он с мрачной ухмылкой.

Восемь шагов по ступенькам, поворот направо, дверь в мою комнату.

– Откуда ты знаешь, где моя комната? – насторожилась я.

– Кое-что время от времени вспоминается.

– Это хорошо. Надеюсь, однажды в твоих воспоминаниях появится Анна… И я.

– Я бы предпочел, чтобы это никогда не случилось, – отрезал он.

– Почему?

Феликс посадил меня на кровать, открыл окно, в комнату рванул упоительный ночной воздух.

– Потому что это порой тяжелее, чем можно вынести.

– Я помню твое лицо, когда ты увидел Анну впервые. Ты что-то почувствовал, да?

Феликс остановился у окна в полосе лунного света, его лицо было задумчивым. Он не ответил.

– Прошу тебя… – взмолилась я.

– Кошмарную боль.

– Значит, есть чему болеть! Значит, любовь и раскаяние – они все еще…

– Лика, память – это такая вещь, которая способна хранить не только радужные моменты, не только любовь и раскаяние.

– А что же еще? – насторожилась я.

«Что там еще в твоей голове, Феликс?»

– Не уверен, что тебе стоит это знать.

Я вылезла из кровати и подошла к нему. Села рядом с ним на подоконник.

– Слушай, – пожала плечами я, – тот Феликс, которого я помню, был беспринципным, безжалостным, отмороженным подростком. Все это я знаю. Вряд ли ты смог бы рассказать мне что-то новое, так что…

– Плакат на твоей двери. На твоей двери когда-то висел плакат, так ведь? Ты знаешь, при каких обстоятельствах он был сожжен?

Я вздрогнула. Экс-Феликс сорвал его и сжег в ту ночь, когда притащился домой под кайфом со своими омерзительными дружками. За этот плакат с Оливером Сайксом я чуть не расцарапала ему лицо на следующий день. Неужели он действительно начинает кое-что припоминать?!

– Знаю. И ч-что?

Феликс заговорил, но ужасающий смысл его слов дошел до меня не сразу.

– В ту ночь, прежде чем сорвать его, он очень долго стоял перед твоей дверью, оставив развлекающихся приятелей в гостиной, и раздумывал над тем, сможет ли он выломать дверь в твою комнату, и если да, то как долго ты сможешь сопротивляться.

Я приросла спиной к оконной раме, по телу поползла дрожь.

– Теперь ты представляешь, каково жить с этим? Сейчас я смотрю на тебя, и в моем мозгу вспыхивают далеко не безобидные мысли – не мои мысли, но я вынужден жить с ними и терпеть их. Лика, я больше не хочу ничего вспоминать и… не могу оставаться здесь.

Я перевела на него изумленный взгляд.

– Не могу поверить. Феликс просто терпеть меня не мог, как и я его.

– Он был без ума от тебя.

Я смутилась и покраснела, слава богу, в комнате царил полумрак, и не было видно, как я превращаюсь в красный овощ. Феликс стоял напротив, его лицо было бледным и напряженным. Я бы никогда не решилась сказать то, что сказала в следующую секунду, но мне показалось, что подходящего момента больше никогда не будет и что если я не спрошу сейчас, то буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я набрала побольше воздуха в легкие и выдохнула:

– А ты? Что чувствуешь ты – новый и другой, – глядя на меня?

Кажется, только сейчас я заметила, как близко он стоит. Как близко он стоит и как странно на меня смотрит. Я вдруг поняла, как легко пропасть, утонуть в этих глазах. Как в реке с тихой темной водой, в которой черная трава, хищные рыбы и сгинуло немало людей, тщетно пытавшихся перейти ее вброд… Я не отдавала себе отчет в том, что делаю. Я забыла обо всем. Я была готова броситься в эту реку с головой. Быть к нему настолько близко, насколько он позволит, – вот все, чего мне хотелось.

– Что ты чувствуешь? – снова спросила я, сползая с подоконника и неожиданно оказываясь в его объятиях..

Его ладони стремительно утонули в моих волосах, коснулись шеи и поползли вниз по плечам, по спине, пока он наконец не прижал меня к себе по-настоящему. Как будто разрешая себе меня, как будто сдавшись после продолжительной борьбы. Наши лбы соприкоснулись, волосы смешались. Кажется, до этого момента, кого бы я ни обнимала, я никогда не испытывала такого волнения, как сейчас. «Коснуться его губ, коснуться его губ и умереть…» Я обняла его за шею, и в ту секунду, когда показалось, что уже ничто не способно остановить нас, забрать его у меня, – он заговорил, отвечая на мой вопрос:

– Чувствую, что еще никогда не был так близок к повторению ошибки.

И в одно мгновение все рухнуло. Я почувствовала, как он внутренне изменился. Все изменилось. Его взгляд стал холодным и отстраненным.

– Я должен ехать, – сказал он, отступая и выпуская меня из объятий.

– Какой ошибки? – прошептала я, едва держась на ногах, как инвалид, внезапно лишившийся опоры.

– Очень большой.

– Я помню, что я обещала не ставить тебе палки в колеса, когда ты соберешься уезжать, – сказала я, срываясь на хриплый шепот и приходя в ужас от навалившегося на меня отчаяния. – Но я не хочу! Я не могу вот так вот взять и отпустить тебя, Феликс!

Я видела, что он борется. Борется с чем-то, что во много раз сильнее меня и всего того, что я могу сейчас сказать или сделать. Я смотрела и знала, что оно победит. По моим щекам поползли слезы. В сотый раз за этот вечер, но эти слезы были самыми горькими.

– Ты вернешься? Я тебя когда-нибудь увижу?

– У меня нет ответа на этот вопрос. Я бы очень хотел увидеть тебя снова, но…

– Но у тебя есть дела поважнее и люди поважнее?

– Да.

Твердое, тяжелое беспощадное «да». Внутри все окаменело. Я не ожидала такой резкости, хотя и сама на нее напросилась. Мозг пытался лихорадочно выдумать что-то, что заставило бы его задержаться, пробыть в этой комнате еще несколько драгоценных минут.