Критская Телица - Эрик Хелм

— Выбери толковейшего из капитанов, объяви его вице-лавагетом. Флоту, как понимаешь, зачастую будет требоваться иной командир. Впрочем, если захочешь порыскать в Архипелаге, Элеана сможет временно распоряжаться сама — кой-какой опыт у нее имеется. Сановники, разумеется, станут поставлять необходимые отчеты и доклады прямо в Священную Рощу: допускать старую проныру во дворец надолго я не намерена.

Здесь Арсиноя проявила чистейшую несправедливость. Сорокашестилетняя Элеана не могла именоваться старой ни по каким меркам — возрастным или внешним, — но царица издавна затаила раздражение против былой наставницы, развратившей ее только затем, чтобы возбранить дальнейшие утехи запретного рода...

— Надобно подумать, — рассеянно молвил Идоменей.

— Думать уже некогда, милый. Самое время действовать.

— Хорошо, — произнес государь после долгого молчания. — В сущности, мне и выбора-то не остается. Будь по-твоему. Только...

— Только?..

— Боюсь, ничего доброго для Крита из этой затеи не получится.

— Бычок, — засмеялась Арсиноя, — острову нет ни малейшего дела до невинных развлечений повелительницы! А править столь разумный и хладнокровный царь сумеет куда лучше взбалмошной и капризной царицы! Я создана любить, а не помыкать народами...

— Вот и родилась бы под кровом честного ремесленника, — процедил Идоменей.

— Царственное происхождение дает неограниченные возможности, — с улыбкой возразила Арсиноя. — Например, дочь горожанина вряд ли сумела бы снарядить миопарону...

— Кстати, кто командует судном? Только не говори, будто Гирр — он якоря от кормила отличить неспособен, даром, что на Крите родился.

— Имя капитана — мой маленький секрет, — молвила повелительница. — Значит, договорились? Я царствую, но не правлю, а ты правишь, но разделяешь царство со мною, сообразно закону.

— Да, — ответил Идоменей.

Он поднялся, направился к выходу, однако задержался у порога и посмотрел через плечо:

— Арсиноя!

— А?

— Зрелая.

— Что-о?! — глаза царицы непонимающе округлились.

— Зрелая проныра. Я об Элеане речь веду. В самом расцвете зрелости...

Пустив эту парфянскую стрелу, Идоменей подмигнул и удалился.

* * *

Первая среди многочисленных пленниц Арсинои, Неэра, оказалась одной из самых спокойных и уступчивых.

Разумеется, когда незнакомое судно круто забрало к берегу, направляясь прямо к стайке перепуганных купальщиц, а сзади настигли пятеро пловцов, посланных лазутчиками во избежание случайной ошибки, девушка пришла в изрядное смятение, а очутившись на борту миопароны, решила, будто очутится, в лучшем случае, среди рабов и рабынь, продаваемых пиратами неведомо где, неизвестно кому и куда.

Самым страшным считался рабский рынок на Делосе. О нем ходили чудовищные слухи. Строптивых пленников стращали Делосом, куда любили наведываться сирийские и вавилонские торговцы, а об участи людей, угодивших им в когти, лучше было не думать вообще.

Гребцы взмахнули веслами, судно убыстрило ход, понеслось неудержимо, достигло полосы свежего утреннего ветра и развернуло парус. Удостоверившись, что требуемая скорость набрана, Расенна передал кормило моряку понадежнее, приблизился к связанной, плачущей пленнице и обратился вежливо, любезно, мягко:

— Неэра, дочь царя тринакрийского, я счастлив приветствовать тебя. Ничего не бойся, ибо ждущая впереди участь окажется — хочешь, верь, хочешь, нет — завидна и сладостна. Даю слово, а лгать беззащитной и беспомощной, сама понимаешь, нет ни нужды, ни корысти.

Так, или примерно так, приветствовал он впоследствии каждую полонянку и, надо сказать, речь гораздо чаще оканчивалась успехом, нежели неудачей.

Он был, ко всему вдобавок, неплохим психологом, этот хищный этруск.

— Продадите в рабство? — дрожащим голосом, глотая слезы, вопросила Неэра.

— В том-то и дело, что нет, — сказал Расенна.

— Зачем же меня... уволокли?

Берег Тринакрии постепенно превращался в узенькую, нитевидную полоску, а затем и вовсе исчез, нырнул за синий предел окоема.

«Бежать уже невозможно», — подумал этруск.

— Я поведаю об этом за добрым завтраком и кубком разбавленного вина. Здесь, на корабле, ты окружена друзьями.

— Скорее, похитителями, — слабо улыбнулась немного приободрившаяся Неэра.

Поняв, что ее не намерены изнасиловать всем скопом, девушка вздохнула с невыразимым облегчением, а Расенна говорил столь искренне и разумно, что надлежало верить.

Разрезав путы, пират учтиво предложил царевне припасенный хитон, тактично отвернулся. Неэра вскочила и со всевозможным проворством облачилась.

— Окажи милость, отведай наших скромных яств и питья, — пригласил Расенна. — Сам я, увы, не в состоянии угостить царскую дочь надлежаще, — однако та, которая послала за тобою...

— Та? — недоуменно вскинула брови Неэра. — Послала? Я не...

— Поймешь. Постараюсь пояснить. Но сперва позавтракаем...

Истинной правды этруск, безусловно, не открыл.

— Та, которая послала корабль, — критская повелительница Арсиноя, — сумеет оказать желанной гостье приличествующий прием.

— Арсиноя?! Знаменитая красотой и славная несметными богатствами? Но зачем я потребо...

— Терпение! — Ладонь Расенны мягко вознеслась, призывая Неэру смолкнуть. — Царица желает втайне побеседовать с тобою о чрезвычайно важном для нее деле.

— Какое дело может быть у великой царицы к скромной, безвестной царевне? Ты обманываешь, незнакомец!

— Напротив, говорю чистейшую правду. Рассуди здраво: если бы я намеревался продать тебя, неужто пустился бы на бесцельные ухищрения, липшие хлопоты? Чего проще — связать, доставить по назначению, потом отмыть хорошенько, и с рук долой. А монету — в кошелек. Верно или нет?

Неэра кивнула.

— Посему будь умницей и спокойно жди прибытия. Остальное пояснит владычица острова...

* * *

Царь Идоменей сам не ведал, как ему повезло.

Во-первых, на миопароне плыл соглядатай Гирр.

Во-вторых, корабль Арсинои повстречал царскую пентеконтеру в непосредственной близости от критского побережья.

Вот и осталась тройная медная труба, тщательно установленная Эпеем подле самой мачты, без употребления.

Расенна беспрекословно дозволил взять себя на абордаж и предоставил переговоры усмотрению Гирра. Спасая собственную шкуру, здраво рассудил этруск, этот наглец должен явить чудеса изобретательности. Сукин сын хорошо известен во дворце — пускай работает языком, покуда не вывернется из тяжкого затруднения сам и не вытянет презираемых им товарищей.

Так и получилось.

* * *

Подробно пересказывать бойкое вранье критянина вряд ли имеет смысл, да читатель, вероятно, и догадаться успел, какого свойства легенду выслушал Идоменей от верного царицына охранника. Лавагет и верил, и не верил потокам изрыгаемой чуши. Велел миопароне идти впереди, встать на якорь посреди гавани, ждать распоряжений.

Остальное уже известно.

* * *

Далеко за полночь Расенна вновь бросил якорь — на сей раз в узкой бухте к западу от Кидонии. Неэру почтительно свели по сходням, препроводили до дворцовой стены, служившей гранью городской черты, через потайную дверь проникли в заповедную отныне часть гинекея.

Рефий принимал добычу и добытчиков самолично.

— Следуйте за мной, — бросил он отрывисто и, развернувшись кругом, возглавил небольшое шествие.

— Где мы? — шепнула Неэра.

— У повелительницы, — коротко отвечал Расенна.

Ошеломленная исполинскими размерами здания, девушка примолкла и непроизвольно жалась поближе к этруску, выказавшему себя столь же заботливым, сколь и любезным спутником.

Чуть ли не полчаса шагала странная компания по несчетным коридорам, залам, переходам, то подымаясь этажом выше, то спускаясь на три-четыре ступеньки, сворачивая, петляя, безнадежно запутывая направление. Неэру невольно поражали фрески, впечатлявшие даже на ходу, при беглом взгляде, в неверном свете факелов; изумляло множество изваянных из камня бычьих голов.

Бордовые колонны — деревянные и каменные — расширялись кверху, подпирая плоские потолки, прорезанные световыми колодцами, которые, при необходимости, затягивали водонепроницаемой тканью. Однако ночка выдалась погожая, и мохнатые звезды юга весело глядели в прямоугольные проемы.

Наконец, Рефий остановился и осторожно постучал в резную кедровую дверь.

— Войдите, — раздался приятный, мелодический голос.

Неэра почтительно склонилась перед великой царицей, сидевшей в глубоком кресле, подле светильника, с папирусным свитком в руках.

О красоте Арсинои рассказывали везде и всюду. Однако, подумалось девушке, и впрямь лучше один раз увидеть, нежели сто раз услышать. Повелительница Крита — ослепительно белокожая, неожиданно синеглазая, — повернула к вошедшим точеную голову, ласково улыбнулась и кивнула Неэре: