Пройти чистилище - Чингиз Абдуллаев

— Да, — согласился он, — это действительно судьба. — И потянулся, чтобы снова поцеловать ее.

На этот раз, улыбнувшись, она чуть отстранилась положив палец на его губы.

— Не так скоро, — попросила она, — мы не дети, Кемаль. И утром тебе улетать.

— Это что-то меняет? — спросил он.

— Наверное, нет, — подумав ответила она. — Но мы вряд ли сможем так часто видеться, чтобы стать по-настоящему близкими людьми. Это очень далеко, Кемаль. Чикаго, Нью-Йорк, Батон-Руж и Хьюстон. Это очень далеко, — повторила она.

— Я бы мог приезжать, — немного упрямо сказал он.

— На уик-энд, — на подбородке у нее впервые появилась упрямая складка. Или это произошло из-за подушки?

— Я буду девочкой для воскресных утех? — спросила Сандра.

Он нахмурился.

— Ты могла бы иногда быть не столь категоричной. Здесь в конце концов не луизианский сенат, — резко ответил Кемаль.

— При чем тут сенат, — огорченно произнесла она, — ты бы мог быть поделикатнее.

Он опомнился.

— Извини, — попросил он, — я был неправ. Кажется, мы ссоримся, еще не успев подружиться.

И он улыбнулся. Складка исчезла на ее лице. Она улыбнулась в ответ.

— Кажется, теперь я понимаю, почему до сих пор не вышла замуж, — вдруг сказала она, — у меня действительно несносный характер. Извини, я начала первой, но согласись, наши расстояния делают частые встречи просто нереальными.

— Разве это расстояния, — возразил он, — в тебе говорит типичный техасский провинционализм. Я так часто летал из Турции в США и обратно. Это не так далеко, как тебе кажется.

— Мистер путешественник знает, сколько часов нужно лететь из нашего города в Батон-Руж? Хотя ты мне сказал, что не так часто видишься с семьей. Так сколько раз ты летал за последний месяце Хьюстон, чтобы повидать своего сына?

Он сжал губы. Потом выдохнул воздух.

— Ни разу. Кажется, я болван Сандра.

— Я не была бы столь категорична, — усмехнулась она и сама подняла руку, дотрагиваясь до его лица, — кажется, мы торговались слишком долго.

В этот раз их слияние длилось значительно дольше. Они познавали друг друга, исследуя каждый сантиметр тела партнера, наслаждаясь и отдавая все без остатка. И мир вокруг них перестал существовать.

За окнами был уже рассвет, когда Сандра пошла принимать душ. И только тогда он, наконец, вспомнил все подробности минувшего дня и свой неудавшийся визит в Сисеро. Теперь нужно было соглашаться на вариант Тома и подавать сигнал о чрезвычайном происшествии. Кажется, Сандра, как всякая женщина, чувствовала почти интуитивно. Но в одном она права. Они просто не смогут встречаться слишком часто.

Когда она вернулась из ванной, он уже сидел на постели, обмотавшись одеялом. Сандра заметила мрачное выражение его лица.

— Что-нибудь не так? — поинтересовалась она.

— Все в порядке, просто я все время думаю над твоими словами. Мы могли бы встречаться хотя бы раз в месяц. Или два, смотря как получится. Не обязательно мне лететь в Батон-Руж, а тебе в Нью-Йорк. Мы могли бы найти промежуточный вариант. Скажем, Атланту.

— Гениально, — с явной насмешкой парировала Сандра, — это ты сейчас придумал, пока я принимала душ?

— Не нужно смеяться, — он поднялся, чтобы идти в ванную комнату.

— Пойми, — мягко сказала она, — я вице-губернатор штата. Я не могу встречаться с человеком, приезжающим ко мне на уик-энд. Ты ведь должен все понимать. Достаточно об этом узнать журналистам и вся моя карьера рухнет моментально. Я просто не имею права встречаться с женатым человеком. К тому же женатым на моей подруге. Ты представляешь, какой шум может подняться в газетах, с каким удовольствием раздует этот скандал оппозиционная партия, какой грязью меня будут поливать. Неужели действительно не понимаешь? А мои частые визиты даже в Атланту можно легко проверить.

— В таком случае будем встречаться каждый раз в разных городах, — предложил он, — это единственный способ.

— Тебе это так важно? — спросила она.

— Ты должна была все понять, — он не мог произнести столь привычных для типичного американца слов «я люблю тебя». Для этого он был слишком восточным человеком. И по легенде, и по структуре своей души. На этот раз она все поняла правильно.

— Иди, принимай душ. Когда выйдешь, поговорим, — кивнула она, — мы ведем себя просто неприлично. Как молодые влюбленные. Нам уже много лет, Кемаль. Мы взрослые люди.

— Может, поэтому я так себя и веду, — пробормотал он и пошел в ванную.

Когда он вернулся, она уже лежала в постели. Он лег рядом и посмотрел на нее, протягивая левую руку и поднимая ее вверх. Она подняла свою правую руку и пальцы переплелись.

— Знаешь о чем я думала, пока ты принимал душ? — спросила она.

Глаза у нее были теперь привычно вишневые, с какими-то лукавыми искорками. Он почувствовал, как снова изменилось ее настроение.

— Я все думала, какая я дура. Почему я отказала тебе два года назад? Представляешь, чего я себя лишала целых два года?

Он изумленно посмотрел на нее, еще не веря услышанному. И вдруг госпожа вице-губернатор ему подмигнула.

— Может, нам стоит повторить еще раз? — И они оба расхохотались.

Глава 18

Одним из самых красивых городов мира, которые он когда либо видел в своей жизни, был Измир. В Турции, где много неповторимых мест и запоминающихся городов, Измир выделялся каким-то особенным очарованием. А может, все дело было в том, что он, выросший у моря, в своем родном Баку, видел в Измире частицу родного города с его только построенным в начале семидесятых бульваром и набережной. Позже, уже поездив по миру, он останется при своем мнении, по-прежнему считая Баку и Измир особыми, неповторимыми городами со своей уникальной парково-городской зоной и архитектурой подле раскинувшегося ласкового теплого моря. С годами к ним просто присоединится еще и Неаполь, похожий на эти два города словно природа решила создать нечто, продублировав эти уже существующие.

В Измире находился дом его дяди, Намика Аббаса, и его семьи. Но сначала они прибыли в Стамбул, или Истамбул, как говорят сами турки и пишется во всем мире. Город уже тогда, в семьдесят четвертом, поражал масштабами, величественно раскинувшись по обоим сторонам Босфора.

Он впервые попал в Стамбул и поразился огромному городу, казалось, слившемуся в единый музейно-базарный комплекс, в котором лавки торговцев часто располагались в самых лучших «архитектурных» местах города, а музеи соседствовали с торговыми рядами, как это было и сто, и триста, и пятьсот лет назад. Первое, что он сделал, выпросил у дяди разрешения остаться на один день в городе и походить по Стамбулу. Во-первых, это входило в его легенду, как настоящий турок, он должен был испытывать трепет, впервые попадая в столь величественный город, на протяжении веков бывший символом великой империи, когда-то существовавшей в истории человечества; во-вторых, ему просто было по-человечески интересно посмотреть этот город, столь непохожий на другие города мира и известный ему лишь по учебникам истории.

Сначала он отправился к собору святой Софии. Из учебника истории он помнил, что здесь должен быть голубой собор и очень удивился; увидев вместо этого красно-бурые стены некогда величественного собора, еще больше он удивился, увидев возвышавшуюся напротив мечеть, не уступающую своим величием и красотой собору святой Софии.

И потом были другое памятники, музеи и мечети древнего Константинополя, ставшего в 1453 году центром турецкой империи и получившего имя Истамбул. Казалось, турки утвердились на этих берегах навечно, и никогда больше имя гордого римского императора, основавшего эту столицу Восточной Римской Империи, не будет произнесено в стенах города. Но история распорядилась иначе. Потерпевшее унизительное поражение в первой мировой войне, заплатившее за эту преступную авантюру своей империей и чудом избежавшее гибели — турецкое государство сократилось до размеров обычной средней страны. И Истамбуле, снова ставшим Константинополем, появились французские и английские солдаты, русские дворяне и офицеры, бежавшие от революции, и, самое страшное, — греки, некогда владевшие всем побережьем и являвшиеся бывшими хозяевами Константинополя.

Только воля и ум Мустафы Кемаля, прозванного впоследствии Ататюрком, то есть отцом всех турков, сумели остановить надвигающуюся полную гибель государства и нации, предотвратить дальнейший хаос и заложить основы нового государственного строя — демократической республики, построение которой станет великой целью и грандиозной мечтой признанного лидера Турции. Константинополь снова переименуют в Истамбул, но отныне он никогда более не будет столицей великой империи, а станет просто крупнейшим городом новой Турции, одним из центров Европейской и Мировой торговли. А столица будет перенесена в маленькую Анкару, расположенную в самом центре новой Турции и ставшую с этого момента символом новой турецкой государственности.