Старина четвероног - Джеймс Смит

Учитывая любезность, с которой ко мне здесь отнеслись, я просил капитана Ханта быть моим представителем и уполномочил его предложить вознаграждение в 100 фунтов за следующего целаканта. Первый же экземпляр, добытый во французских водах, которого доставят капитану Ханту, будет передан губернатору, как представителю французской нации.

Мои слова произвели на всех хорошее впечатление.

Мы сердечно попрощались с губернатором и его супругой, выразив надежду на скорую встречу. Я записал все фамилии, должности и звания. Оставалось выполнить еще один долг: я послал телеграммы жене, доктору Малану и председателю Совета научных и промышленных исследований, подтверждая, что действительно пойман целакант.

После этого мы поспешили на летное поле. Ящик? Вот он, в полной сохранности, стоит на грузовике в тени. Скоро он уже перекочевал на «Дакоту». Я приоткрыл крышку и заглянул внутрь, на всякий случай.

Мы пробыли в Паманзи всего три часа, но мне они показались вечностью. Это был один из наиболее критических периодов моей жизни; впрочем, вся история состояла из сплошных кризисов… Честное слово, это было Очень похоже на кошмар, и хотя я продолжал твердить себе: «Это правда, это правда» — мое сознание вело себя наподобие некоего упрямого животного, мысли упорно вращались вокруг страхов и сомнений, которые изводили меня столько долгих дней и ночей.

Я пригласил Ханта в самолет и выплатил ему 200 фунтов в восточноафриканской валюте: 100 фунтов — вознаграждение островитянину, поймавшему рыбу, остальное — в возмещение его собственных расходов. Перед выездом из Дурбана я просил друзей собрать побольше газет, рассказывающих о новом открытии, так как не сомневался, что Ханту будет приятно получить их. Я вручил ему целую пачку, и он принял газеты как сокровище.

Мне думалось, что не только Хант, но и все, кто имел отношение к новой находке, оказались участниками события, о котором они с гордостью (как я надеялся) будут рассказывать всю жизнь.

Глава 14

В облаках

Я взглянул еще раз — ящик на месте. Мы с Хантом вышли, я всех выстроил около самолета и сделал несколько снимков. Прощаемся с провожающими, идем в самолет, дверь закрывается, винты приходят в движение. Я надел спасательный костюм.

Внимательно разглядываю дорожку. Недаром Блов так пристально изучал ее перед взлетом. Короткая, слишком короткая… Слабый ветерок, предвестник северо-западного муссона, дул из-за пригорка, ограждающего летное поле с севера. Разбегаться надо прямо на пригорок, и я не представлял себе, как самолет таких размеров сможет на этом коротком расстоянии набрать нужную скорость. Правда, я не летчик, а Блов превосходный пилот. Я пристегнулся, утешаясь мыслью, что если мы врежемся, долго мучиться не придется. А кончина эффектная, и целаканта я уже посмотрел.

Десять утра, понедельник, 29 декабря 1952 года. Моторы взревели, потом заворчали тише, и вдруг мы в сплошном грохоте рванулись с места. Я схватился за ручки кресла и выглянул в вентиляционное окошечко. Вот мы оторвались от земли… Внезапно море и пригорок наклонились так резко, что у меня перехватило дыхание. Блов заложил крутой вираж, конец крыла несся над самыми верхушками деревьев. Сейчас, сейчас заденем!.. Нет, все обошлось благополучно. Напрягая зрение, я различил на краю поля крохотные фигурки. Кто-то махал рукой. Я решил, что это Хант, и подумал: «Хоть бы у него обошлось без неприятностей». Впрочем, похоже, что он со здешними людьми запросто…

Мы шли на запад, выше и выше, навстречу могучим мраморным башням, высоту которых Блов определил в 10 тысяч метров. Потрясающее, грозное зрелище, исполинские горы из вихрящегося пара, белые, серые, синие, с редкими просветами голубого неба. Некоторые из них несли в своем чреве электрические бури и порой озарялись изнутри сполохом. Мы ныряли в плотные облака, в самолете воцарялся мрак, потом вырывались в узкие шахты, пронизанные солнечным светом. Будто вспышка импульсной лампы в темной комнате… На этой высоте было очень холодно, я мерз, несмотря на толстый костюм.

5000 метров, подъем кончился. Из-за большой высоты и плохой видимости приходилось ориентироваться почти наугад; мы не могли определить ни силы ветра, ни его направления. Мне было не до отдыха: погода не сулила добра, кроме того, сказывалось напряжение последних часов. Я был возбужден до предела, это напоминало интоксикацию. Пройдя в кабину, я стал за спиной двух пилотов. Они сидели с наушниками. Вдруг Летли сделал знак Блову и начал записывать какое-то сообщение. Кончил, передал Блову, тот пробежал текст глазами, взглянул на меня и прочитал еще раз. Летли отдал записку мне, я поднес ее к глазам.

«Удалось перехватить сообщение, будто из Диего-Суареса еще до нашего вылета из Дзаудзи вышло звено французских истребителей с заданием перехватить нас и заставить идти на Мадагаскар».

Сердце екнуло. Пилоты пристально смотрели на меня, а я лихорадочно соображал.

Какая у них скорость? — спросил я.

Точно не знаю, — ответил Летли, — Во всяком случае, гораздо больше нашей. Могут они догнать нас прежде, чем мы достигнем Лумбо?

Летли кивнул. Мы вырвались из облака, в просветах под нами мелькало море. Мне очень не нравилась облачность, но теперь я желал, чтобы она была погуще.

А в облаках не укроемся?

Радар, — сказал Летли.

— Ладно, — медленно заговорил я. — Не знаю, как настроены вы, ребята, но я назад лететь не согласен. Не думаю, чтобы они решились открыть огонь, если мы не подчинимся, но лучше рискнем, чем возвращаться.

Внезапно Летли расхохотался, Блов тоже усмехнулся. Я настолько сосредоточенно обдумывал ситуацию, что не сразу понял. Пошутили! Я ничего не сказал, даже не разозлился, так велико было мое облегчение..

Выйдя из кабины, я забрал спальный мешок, положил возле ящика с рыбой на ледяной пол и попытался уснуть. Но глаза не могли оторваться от ящика. Никто не заставил бы меня повернуть назад! Это мой целакант. Мысленно я перебирал все, что услышал на острове, особенно рассказ Ханта. Будто кусок мозаики лег на свое место в общую картину моей многолетней работы в этой части света. Удивительная история….

В западной части Индийского океана, там где он омывает Восточную Африку, а также Мадагаскар и другие острова, сплошь и рядом у самого берега встречаешь большие глубины. Лишь кое-где глубина шельфа возрастает плавно, чаще всего могучие скалы круто обрываются в абиссаль, и прозрачный, приятно голубой или зеленый цвет воды сменяется зловеще черным. Профиль дна этих мест, составленный при помощи Эхолота, чрезвычайно интересен, так как повторяет в миниатюре все основные черты строения дна океана.

Почти все жители здешнего приморья издавна занимаются мореходством и рыбной ловлей; это связано с влиянием арабов, которые проникли на юг так давно, что начало их путешествий не поддается датировке. Повсюду в той или иной форме известен крючковый лов. Так как большая прозрачность воды затрудняет успешный лов, рыбаки предпочитают сравнительно глубокие места, 100–200 метров. Имея хорошую снасть, можно справиться с трудностями глубоководного крючкового лова и сделать его рентабельным. Но когда вы видите, какими примитивными снастями работают африканцы, то невольно удивляетесь, как может такой лов себя окупить. Грузилом обычно служит обломок коралла величиной с голову человека. Иногда запасают до десятка таких грузил. Специальный узел позволяет на определенной глубине сбросить обломок для того, чтобы не тащить тяжелый груз наверх. Другие предпочитают обходиться двумя- тремя грузилами и каждый раз поднимать их на поверхность, хотя на то, чтобы вытащить одну рыбу и снова забросить снасть, уходит и двадцать минут, и больше.

На глубине 100–200 метров вода заметно холоднее, чем у поверхности, и часто рыбы этих слоев отличаются от тех, которые преобладают наверху. В прибрежных водах Кении африканцы, перенявшие у японцев приемы лова, добывают рыбу, которая кажется совсем необычной для тропических широт.

Жители Коморских островов, видимо, издавна ловят крючковой снастью на большой глубине. Во всяком случае, об этом свидетельствует опрос местного населения; но надо быть осторожным в оценке таких данных, потому что туземцы Восточной Африки не очень уверенно ориентируются во времени. Что уже случилось, то прошло и забыто. Мы часто затруднялись выяснить, что случилось на прошлой неделе, а что в прошлом месяце или году.

Коморские острова отличаются оригинальной структурой. Ниже уровня моря их цоколь круто обрывается вниз, часто под углом 60–70 градусов, так что большие глубины начинаются у самого берега; исключение представляет остров Майотта, который с запада огражден рифом. Для лова не надо выходить далеко, а это — огромное преимущество, так как с подветренной стороны можно заниматься рыбной ловлей даже во время сильных ветров, дующих здесь большую часть года.