Батальон смерти - Игорь Родин

Я увидела германца, который вдруг возник передо мной, как башня. Нельзя было терять ни секунды: речь шла о жизни или смерти. Прежде чем он успел пошевелиться, я воткнула штык ему в живот. Штык застрял. Немец упал. Из него струей хлынула кровь. Я попыталась вытащить штык, но безуспешно. Это был первый человек, которого я взяла на штык. И все совершилось мгновенно.

Преследуемая другим немцем, я стремглав бросилась к нашим окопам, несколько раз падала, но поднималась, чтобы бежать дальше. Наши проволочные заграждения были протянуты зигзагами, и я не могла быстро найти позиции своих. Складывалась весьма критическая ситуация, но тут я вспомнила, что у меня есть несколько ручных гранат. Швырнув одну из них в своего преследователя, я упала на землю, чтобы избежать ударной волны, и уже после этого добралась до нашей траншеи.

Из группы численностью в тридцать человек вернулось только десять. Командир лично поблагодарил меня за храбрость, выразив удивление тем, как я ловко разделалась с германцем. По правде сказать, в глубине души я и сама этому поражалась.

1915 год приближался к концу. Зима была суровой, и жить в окопах стало нестерпимо трудно. Смерть встречали как спасение от мук. Но лучшим избавлением была какая-либо рана, позволявшая человеку отправиться в полевой госпиталь. Часто случалось так, что людей засыпало снегом и они замерзали. Многие обмораживали ноги, и тогда требовалась ампутация. Наше снаряжение нуждалось в замене, а система снабжения совсем разладилась. Становилось трудно заменить пару изношенных сапог. Нередко задерживалась полевая кухня, и приходилось голодать, страдая от голода так же сильно, как от холода. Но мы были терпеливы, как и подобает сынам матушки-России. Нерешительность командования и затянувшаяся оборона заледенелых траншей действовали угнетающе. Мы рвались в бой, в такой страшный бой, который позволил бы добиться победы и положить конец войне.

В одну горькую для меня ночь я попала на аванпост вместе с тремя другими солдатами. Мои сапоги были вконец изношены. А на таком задании даже пошевелиться нельзя. Любое движение грозило смертью. Вот и лежали мы так на белом снегу, открытые со всех сторон для атак Деда Мороза. И он без промедления начал свою работу, и делал это основательно. В правой ноге у меня возникли странные ощущения. Она начала замерзать. Захотелось сесть и потереть ее. Но нечего и мечтать об этом. Какой-то звук? Только не думать о ноге; надо напрячь все силы и услышать вновь этот странный звук. Должно быть, причуда ветра? Нога онемела. Я перестала ее ощущать.

«Пресвятая Мать Богородица, что же теперь делать? – подумала я. – Правую ногу потеряла. У остальных троих солдат тоже отмерзают ноги. Они только что шептали мне об этом. Если бы командир сменил нас сейчас! Но два часа еще не истекли…»

Внезапно мы заметили подползавшие к нам две фигуры в белом. Это были немцы, которым для таких заданий выдавали специальные костюмы. Мы открыли стрельбу, они ответили. Пуля прошила мою шинель и немного оцарапала кожу. Потом все опять успокоилось, и нас вскоре сменили. У меня едва хватило сил добраться до своего окопа. Там я упала без сил и только повторяла:

– Моя нога! Ой, моя нога!

Меня отправили в госпиталь, и там выяснилось, что нога в ужасном состоянии – белая как снег и даже покрылась инеем. Боль была мучительной, но ничто не испугало меня так, как слова доктора о вероятной необходимости ампутации. Я решила всеми силами бороться против этого. Врачи вскоре сумели остановить болезнь и упорным лечением привести ногу в нормальное состояние.

Пока я лежала в госпитале, наступил 1916 год от Рождества Христова. Почти сразу после моего выхода из госпиталя нашу роту отвели в тыл на месячный отдых в деревню Белое, расположенную на некотором удалении от линии фронта. После размещения на постой в домах крестьян нас порадовали банькой, и спали мы на русских печках совсем по-домашнему. Появилась даже возможность смотреть кино: представители Земского союза возили киноаппарат на автомобиле от одной базы к другой. Мы также организовали собственный театр и поставили пьесу, написанную одним нашим офицером-артиллеристом. В этой драме было две женские роли, и меня выбрали на главную. Другую женскую роль играл молодой офицерик. Я с большой неохотой согласилась играть эту роль, да и то лишь после долгих уговоров командира. Я не верила в свои способности, и даже бурные аплодисменты, которые мне достались после исполнения, не могли меня переубедить.

В Белом многих солдат и офицеров навещали жены. Я познакомилась с некоторыми из них, даже завязала недолгую дружбу, например с женой санитара-носильщика, с которым я когда-то работала. Это была молодая, симпатичная и очень располагавшая к себе женщина, и муж просто обожал ее. Когда уже заканчивался месяц нашего пребывания на отдыхе и пришел приказ отправить жен в тыл, этот санитар одолжил у командира лошадей, чтобы отвезти жену на станцию. По возвращении с ним случился апоплексический удар, и он тут же умер. Ему устроили похороны с воинскими почестями, и я положила венок ему на гроб.

Когда гроб опускали в могилу, я невольно подумала, не похоронят ли меня вот так же или, быть может, тело мое будет разорвано на клочки и развеяно ветром на ничейной полосе. И такая мысль, по-видимому, пронеслась в голове у многих.

В то время я еще подружилась с женой поручика Боброва, бывшего школьного учителя. Оба они помогли мне научиться писать и читать. Крестьянки в той местности были такими бедными и невежественными, что приходилось уделять немало времени, чтобы помочь им. Многие из них страдали разными запущенными заболеваниями. Однажды вечером меня даже позвали принимать роды, и это был мой первый опыт в акушерстве. В другой раз попросили помочь в лечении очень тяжелой лихорадки.

Потом опять окопы. И снова леденящий холод, постоянная настороженность и раздражающая бездеятельность. Но в воздухе уже пахло большими переменами и надеждой на лучшее. К концу зимы слухи о готовящемся весной гигантском наступлении становились все более настойчивыми. Солдаты доказывали, что положить конец войне нельзя без серьезного сражения. И поэтому, когда в конце февраля нас опять отвели на двухнедельный отдых, было очевидно, что предстоит подготовка к наступлению. Мы получили новое обмундирование и снаряжение. Пятого марта командир полка обратился к нам с речью. Он говорил о близком сражении и призывал нас проявить мужество и добиться крупной победы. Он сказал, что у неприятеля очень прочная оборона и что для ее преодоления потребуются серьезные усилия.

Затем мы двинулись на передовую, шагая по колено в воде, смешанной со льдом. По дороге встречали много раненых, которых везли в госпиталь. Прошли и мимо братского кладбища, где солдат, павших на нашем участке фронта, хоронили в большой братской могиле. Всю ночь нас держали в резерве, но сказали, что утром на следующий день придет приказ занять траншеи.