Сталин в преддверии войны - Александр Орлов

Однако мировая общественность восприняла советско-германский пакт по-иному.

То обстоятельство, что первое в мире государство рабочих и крестьян заключило договор с нацистской Германией, проводившей агрессивную политику, обернулось нравственными и идейносоциальными потерями для Советской страны и ее народа. Тот факт, что пакт был подписан с фашистским правительством, против политики которого в течение ряда лет выступала советская и международная общественность, прежде всего сказался на международном коммунистическом дви-

'Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1991. Кн. 1. С. 180.

жении. В ложное положение было поставлено руководство Коминтерна.

Общественное мнение под влиянием развернутой в Англии и Франции пропагандистской кампании было явно не на стороне СССР. Даже в компартиях, в том числе и среди руководящего актива, эта акция Советского правительства не находила понимания.

Полпред СССР в Англии И. М. Майский докладывал в Москву 24 августа 1939 года: «Особо неистовствуют лейбористы. Они обвиняют нас в измене принципам, в отказе от прошлого, в протягивании рук фашистам... Консерваторы (правящая партия. — А. О.) держатся много спокойнее. Они никогда всерьез не верили ни в Лигу Наций, ни в коллективную безопасность, и сейчас гораздо проще воспринимают возврат Европы к политике «национального интереса»1.

Действительно, пакт от 23 августа 1939 года явился крутым поворотом в совете ко-германских отношениях. В некоторых публикациях последних лет проводится мысль о том, что посредством советско-германского договора о ненападении и секретного протокола от 23 августа 1939 года Сталин и Гитлер «полюбовно» поделили между собой ряд государств, и «медовый месяц» дружбы двух диктаторов продолжался до тех пор, пока Гитлер «вероломно» не напал на СССР. Но это лишь часть правды, находящаяся на поверхности. В реальной же политике дело обстояло далеко не так. Под маской дипломатических улыбок шло жестокое противоборство за выигрыш времени и пространства перед неминуемой схваткой между СССР и Германией.

Анализ всей совокупности фактов и событий, происходивших в Восточной Европе в 1939—1941 годах, если их рассматривать диалектически, в контексте изменений международной обстановки, свидетельствует о том, что при всей приверженности сталинской внешней политики к силовым методам на крутых поворотах истории, при свойственном Сталину имперском мышлении эта политика не была статичной, раз навсегда определенной. Она находилась в динамике, которую диктовали внешние условия, порожденные развернувшейся в Европе войной. Стратегические соображения, стремление укрепить свои границы, обзавестись союзниками, территории которых можно использовать в случае, если война затронет Советский Союз, были первостепенными в действиях советского руководства. Изменявшаяся обстановка диктовала быстрые и прагматические решения.

Документы раскрывают сложную картину эволюции отношений СССР со своими соседями перед началом и в ходе развернувшейся Второй мировой войны. Определяющим фактором здесь были, конечно, отношения между СССР и Германией. Только после мюнхенского сговора, похоронившего политику коллективной безопасности, после провала попыток организовать вместе с Англией и

Францией систему коллективной защиты от агрессора в условиях стремительно надвигавшейся войны Германии против Польши (причем в непосредственной близости от границ Советского Союза), войны с трудно предсказуемыми последствиями, Советское правительство приняло предложение Германии заключить пакт о ненападении.

Договор между СССР и Германией о ненападении (без секретного протокола) с точки зрения международного права был вполне законным, действительным и правомерным. Он был опубликован, прошел ратификацию, был признан другими государствами и международными организациями и потерял силу 22 июня 1941 года. Что касается секретных дополнительных протоколов (от 23 августа и 28 сентября), то они были незаконными, недействительными, неправомерными. Их аморальность и несоответствие международному праву осуждены мировой общественностью.

Однако когда говорят, что эти протоколы предопределили (и даже предусматривали) раздел Польши, присоединение Бессарабии, Буковины и Прибалтийских государств к СССР, то это не соответствует исторической правде. Когда подписывался секретный протокол от 23 августа 1939 года, советско-германские отношения характеризовались неопределенностью, и было еще совершенно неясно, как они будут развиваться. Каковы будут последствия нападения Германии на Польшу, можно было только гадать. Но Советский Союз должен был четко знать свою позицию к тому времени, когда это случится. Иначе он мог оказаться втянутым в войну, угроза которой нависала над Европой. Германия же предлагала ему заключить немедленно соглашение, которое давало СССР возможность остаться в стороне от приближавшегося шторма. Советский Союз принял основополагающее решение: предпочел нейтралитет и свободу действий, чтобы обезопасить свои национальные интересы надежнее, чем зыбким альянсом с Западом, перспективы которого без конкретных обязательств сторон выглядели весьма неопределенно.

Некоторые историки связывают подписание советско-германского пакта с решением Гитлера напасть на Польшу. Однако это решение, как известно, было принято еще в марте 1939 года, когда Германия потребовала от Польши передать ей Данциг, предоставить автостраду и железную дорогу, перерезающие «польский коридор». С отказом Польши возник германо-польский конфликт, которому суждено было сыграть роковую роль в политическом кризисе 1939 года. И апреля Гитлер утвердил план операции «Вайс» — готовности вермахта к нападению на Польшу не позднее 1 сентября. 23 мая он подтвердил свое решение на совещании генералитета. В частности, он говорил: «Не исключено, что германо-польский конфликт приведет к войне с Западом, тогда на первом месте будет борьба против Англии и Франции...» Касаясь оценки возможных действий СССР, он сказал, что если Советский Союз объединится с Англией и Францией, то это «заставит меня напасть на Англию и Францию и нанести им несколько всесокрушающих ударов»269. 15 июня была утверждена директива о стратегическом развертывании сухопутных войск вермахта и, как видно по дневнику начальника генштаба Ф. Гальдера, оперативные планы в августе не пересматривались.

Это подтвердилось и действиями. Первые 8 дивизий вермахта были выдвинуты к польской границе еще в июне 1939 года. Под предлогом участия в маневрах в средней Германии и Восточной Пруссии сосредоточились танковые и моторизованные соединения. 16 августа в Восточной Пруссии, а 25 августа по всей Германии развернулась общая мобилизация. 19—22 августа корабли ВМФ получили приказ выйти на боевые позиции в Атлантический океан, чтобы успеть до начала войны проскочить Балтийские проливы. Таким образом, вопрос о войне против Польши был решен еще в апреле.

Нередко утверждают, что все это было блефом, рассчитанным на запугивание Польши и западных демократий. Безусловно, было и это. Но были и другие весьма существенные факторы, которые оказывали влияние на решения руководства Третьего рейха. На совещании с генералами 22 августа 1939 года Гитлер говорил: «Нам терять нечего. Мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сможем продержаться лишь несколько лет... У нас нет выбора, мы должны только действовать»270. Действительно, милитаризованная экономика рейха, ориентированная на захватнические войны, не могла долго быть эффективной в условиях мирного времени. Как писал известный историк Б. Мюллер-Гиллебранд, «расходы на военные нужды в 1939 году пришли в такое несоответствие с запросами народного хозяйства, что военная экономика должна была вестись за счет выпуска новых денег, вследствие чего финансовая, а вместе с ней и экономическая катастрофа становилась совершенно неизбежной. Создалось такое положение, из которого только «прыжок в войну» мог считаться единственным спасением»271. В то же время Германия после захвата Австрии, и особенно Чехословакии, резко усилилась в военном и военно-промышленном отношениях. Ведь Чехословакия была крупнейшим экспортером оружия до 1938 года (40% мирового экспорта вооружения)272. После захвата Австрии и Чехословакии население Германии увеличилось на 10 млн. человек и составило 79 млн. (Франция — 39 млн., Англия — 46 млн.). Это существенно увеличило ее мобилизационный потенциал. Количество дивизий по сравнению с 1938 годом возросло с 51 до 102, танков — с 720 до 3195, самолетов — с 2500 до 4093273. Германия имела хорошо разработанную военную теорию блицкрига. Значительная часть населения (особенно молодежи) поддерживала фашистский режим.