Хранитель Врат - Роман Кузнецов

– Это как ты с Пауком?

– Ну да. Есть нюансы, но суть ты уловил верно. Так что, скорее всего, нас поэтому и не беспокоят. Основная атака сейчас там, снаружи будет. Если захватят, то нам худо придется. Я рассчитываю на их главаря – он толковый воин.

– Он бандит и убийца. О нем и его банде столько слухов ходит, что ими школьников пугают, – резко произнес Бригадир. – Он беспредельщик, его приговорили все: менты, фээсбэшники, воры в законе – все. Его давно уже ловят, даже награду за голову обещали. Несколько раз уже слух проходил, что поймали его или убили, но он снова всплывал. Его ничуть не жалко. Как раз туда дорога.

– Воины всегда убийцы. Это их работа. Только его история знакома до боли. Враньем воняет за версту. Расскажешь подробности?

– А чего тут рассказывать? Лучше ты поведай – что за Охотник такой и с чем его едят? Можно ли Всадника уничтожить, сохранив носителя?

– Можно, только сложно. Этим специально подготовленные волхвы занимаются. Еще Хранители могут. Но все индивидуально, зависит от силы сущности, от личности носителя, от умения волхва. Это очень сложный процесс. В двух словах не расскажешь. В остальном я уже практически все рассказал. Будет больше информации – поделюсь. Теперь послушать хочу, а то в голове у Паука такая каша, что я ничего не понимаю.

– Я тебе искренне сочувствую, клянусь режимом дня пророка, – усмехнулся Макс. – Ибо понять, что творится в голове у Паука, не под силу даже самому Сулейману ибн Джаббару, мир с ними с обоими. А он знал все ругательства на фарси, дари, арабском и даже на древнееврейском языках и мог играть в нарды на пятидесяти досках одновременно!

– Рассказывай, – сказал Рахман-Паук и сел поудобнее.

– А что тут рассказывать? Слухи одни. Хотя слышал его историю не раз. Первый раз друзья-менты рассказали, у них ориентировка была на розыск и задержание. В ней говорилось, что служил в спецподразделении – то ли в ОМОНе, то ли еще где, не знаю. Был в Чечне, там много дел натворил. Причем как по чехам, так и по нашим. У чехов якобы несколько аулов вырезал целиком. Вместе с собаками. Но тогда на это глаза закрыли и отправили под Питер. Он в ментовке с организованной преступностью боролся. Вот тогда он и получил свою кличку. Отличался особой жестокостью, пытал, скидок не делал ни на пол, ни на возраст. Клещами вытаскивал любую нужную информацию в буквальном смысле этого слова. После него оставались только трупы. Но заработал определенный авторитет: накрыл несколько наркопритонов, причем всю цепочку раскрутил, уничтожил несколько банд, не считаясь с авторитетами и мнением руководства. Потом бандиты убили его семью, и он окончательно с катушек слетел. Стал убивать всех – своих, чужих, без сортировки. Уголовное дело возбудили. Только доказательств не было, вернее, они исчезали. Чаще всего вместе с носителями. Его уволили. Он сколотил банду и попытался захватить завод, который принадлежал одному местному олигарху. Тот, как и все в девяностые, вышел из бандитов, завод захватил, а народ поднялся и его с завода выгнал. Спец сбежал. Потом вернулся и вырезал всех, кто его выгнал, вместе с семьями. Громкое дело было. В ходе расследования стали всплывать его старые делишки. В основном убийства. Много убийств. Не только бандитов, но и простых людей: адвокатов, врачей, бизнесменов, милиционеров, включая тех, с кем он воевал.

– А мотивы?

– Какие еще мотивы? Садист он, ему убивать нравится и власть еще. Он любит себя богом ощутить, вершителем судеб.

– Ясно. А дальше что?

– Потом он исчез, опять сколотил банду. Промышлял грабежом и убийствами, застрелил несколько видных криминальных авторитетов, а также глав районов. На него открыли охоту по всем фронтам, проводились облавы. Целые войсковые операции. Но он всегда уходил. Раненых подельников добивал и уходил. Его везде ищут, а он тут, под крылом у Барина ошивается.

– Знакомо, знакомо, – задумчиво произнес Паук. – Мир не сильно изменился за время моего отсутствия. Но я уверен, что это именно тот человек, который сможет вставить Охотнику палки в колеса, а если так, то скоро они разозлятся, и мы это почувствуем. Надо идти. Нужно быстрее найти выход.

Сказав это, Паук встал и молча зашагал по галерее. Остальная группа, пыхтя и ругаясь, поплелась следом.

– Рахман, остановись, – крикнул Бригадир в удаляющуюся спину. – У меня есть еще один вопрос, важный.

Рахман остановился и развернулся лицом к нему.

– Задавай, только быстрее, надо спешить.

– Рахман, – Бригадир приблизился и заглянул прямо в глаза, – почему ты не ушел? Зачем вернулся? Зачем рисковал? Паук бы ушел, а ты остался. Я не верю, что тебя просто поймали.

– Ты прав, Бригадир, – сказал Рахман, не отводя глаз. – Паук бы ушел, Рахман уйти не мог. Я воин, я поклялся вас охранять. Дал слово, нарушить нельзя – боги не простят. Да я и сам себя не прощу, не по Правде это. А потом, я – Хранитель. Я должен бороться с Навью. Если я не смогу запечатать переход сейчас, они наберут силу, Навь выйдет на волю. Нарушится равновесие, погибнет много людей. Зря погибнет. Бесцельно.

– Так ты же говоришь, что запечатать тебе не по силам?

– Это не значит, что не надо стараться. А потом, я не говорил, что мне не по силам. Я говорил, что мне тяжело и я не уверен в успехе. Но это не значит, что успех невозможен. А потом, я рассчитывал на вашу помощь, а вместе мы – сила.

– Так мы же ни черта не умеем.

– Вы начали думать – это уже полдела. Скоро научитесь чувствовать, потом доверять.

– Это как? Я могу чувствовать? – спросил Крот.

– Ты-то как раз умеешь лучше других. Могу показать, и ты сам все увидишь.

– Давай, – решительно заявил Крот. – Давай попробуем.

– Одумайся, о шахиншах, – шепнул ему в ухо Макс. – Я знаю, что в тебе бушуют великие силы и сокрушительная мощь, но стоит ли давать копаться в своих внутренностях непроверенному человеку, да избавит его судьба от плоскостопия.

– Я хочу попробовать. Что делать надо?

– Вах, вах, вах, какой дерзкий!

– Садись поудобней, – сказал Рахман. – Закрой глаза и слушай.

Крот сел, закрыл глаза и спросил:

– А что слушать-то? Тишину?

– Себя слушай, что ощущаешь. Я тебе помогу, усилю твое внимание знаком.

Рахман нарисовал на полу странную фигуру из трех пересекающихся кругов в одном большом. Потом в центре этого рисунка начертил какую-то руну. Посадил Крота в центр и попросил повторить медитацию. Рахман вытащил из кармана плоский камень с рисунком, вложил Кроту в ладонь. Повисла напряженная тишина, все боялись лишний раз пошевелиться, чтобы своим шумом не прервать медитацию товарища, даже фонари погасили. Так продолжалось минут пять, после чего Рахман встряхнул Крота и спросил:

– Что ты видел, что чувствовал?

Крот открыл удивленные глаза и сказал:

– Я спал. Видел сон: я на склоне горы прижимался к огромному валуну, да так сильно, что иероглифы молитв, выбитые на нем, отпечатались на коже. А валун дрожит, он готов упасть в пропасть, но я цепляюсь за него, потому что только он скрывает меня от хищника, который ходит рядом, там, в темноте и тумане. Я его не вижу, но знаю, что он там. Ищет меня.

– Далеко? – спросил Рахман.

– Нет, рядом. То приближается, то удаляется. Мне страшно.

– А где это было? Справа, слева, сверху, снизу?

– Спереди слева и чуть-чуть выше, – подумав, ответил Крот и добавил: – В основном…

– А где безопасно?

– Только за валуном. Но он дрожал и был готов сорваться вниз.

– Надо спешить, – резко выпрямился Рахман, уничтожив знак. – Вставай, сеанс окончен, ты справился. Теперь есть над чем подумать.

Они двинулись дальше. Рахман немного отстал. Что-то нарисовал на стене. Потом догнал и сказал, что нужно держаться правее. Шли споро, иногда Рахман останавливался, внимательно вслушивался в тишину, заставлял менять маршрут. Все чаще за их спинами слышался шорох чьих-то шагов, но Рахман успокаивал, говоря, что это свои, что это их охрана. Через некоторое время они вышли в огромный грот, из которого выходило три калибры. Рахман торопил, гнал в крайнюю правую щель. Она была чуть ли не на половину занесена глиной. Пришлось поработать копателями. Когда разбор завала подходил к концу, в дальней левой калибре раздался шум, кто-то бежал навстречу. Рахман заторопился и буквально втолкнул в полуразобранную калибру Крота, затем Макса. Следом, кряхтя и отдуваясь, влез Бригадир. Последним запрыгнул Рахман. За его спиной послышался рев, затем шум драки. Вой боли и разочарования, удары по телу, шлепки о камень.

– Давайте, ребята, быстро, быстро, – торопил Рахман.

– О сосуд мудрости, что там происходит? Кто там дерется? За что? – спросил Макс, протискиваясь в калибру.

– Это наш охранник. Бригадир знает, – ответил Рахман. – Думаю, он их удержит. Но не останавливаться. Увидишь калибру – сворачивай.

Они прошагали метров триста. Затем Крот свернул в узкий лаз, и метров через семьдесят они выпали в широкую каменную кишку, на треть заполненную водой. Пришлось шлепать по воде, потом, увидев уходящую вбок мощную каньонообразную галерею, с радостью устремились в нее. И не угадали, потому что она скоро кончилась и им пришлось ползать по такой дряни, как обломки скалы размером с голову пионера. Туристы нашли полутораметровую вертикальную трубу, которую прошли в распоре – спиной упираясь в одну стену, ногами – в другую. В более узких местах протискивались боком, поочередно упираясь локтями и бедрами в шершавые стены. Следом пошел лабиринт из узких и невероятно грязных лазов, пока наконец не выбрались в более широкий, но на редкость костоломный ход. Острые камни под коленками и локтями метров на сто – это совершенно изумительное по степени садизма приспособление для издевательства над человеком. По этому членовредительскому пути можно было двигаться и дальше, но Рахман жестом остановил колонну. Он долго всматривался в пустоту, начертил ножом сложный знак и бросил его на невидимого врага. Впереди послышалось злобное шипение, шорох, звуки падения камней.