Искатель. 1963. Выпуск №6 - Борис Ляпунов

За ним вошли советник бригады Макар Фомич Седлецкий, командиры батальонов Маноло Прадос, Хозе Груэса и незнакомые Педро, недавно прибывшие советники.

Гомес будто забыл, что на нем военная форма, — вел себя как радушный хозяин.

— Я пригласил вас, товарищи, чтобы отпраздновать мой день рождения. Извините, что не предупредил заранее. Впрочем, я и сам не знал, представится ли мне такая возможность. Я очень и очень рад, что вы все столь любезно откликнулись на мое приглашение.

В комнату ввезли столик на колесиках, уставленных, вином, фруктами и закусками.

Пока снедь расставляли на сверкающем столе, Гомес все говорил о том, как ему приятно вот так, запросто встретиться с людьми, которых он очень уважает и любит, с которыми он день ото дня сражается плечом к плечу за Испанскую республику.

Затем сдержанным и грациозным жестом хлебосольного хозяина попросил гостей к столу и сказал:

— Мой дом — ваш дом.

«Что же это за маскарад? — думал Педро. — Конечно, почему бы комбригу и не отпраздновать свой день рождения? Только к чему бы такая таинственность?»

Педро хотел подойти к Седлецкому, но Гомес, заметив эту попытку, вежливо взял Педро под локоть и подвел к креслу.

Гости молчали, смущенные церемонностью приема.

Наконец стол оказался накрытым, в комнате не осталось посторонних. Гомес подозвал адъютанта и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул и вышел.

Гомес проследил за ним взглядом и обернулся. Еще секунду назад его толстые, в палец, брови были радушно и счастливо вздернуты, а круглое лицо, казалось, сияло от улыбки, обнажавшей крепкие длинные зубы, но сейчас, когда он вновь повернулся к гостям, от прежнего Гомеса ничего не осталось. Брови сошлись у переносья и прикрыли суровый взгляд глубоко посаженных глаз, а лицо стало не круглым, а квадратным, с упрямыми, выпирающими скулами.

— Садитесь! — Это был уже тон приказа. — За представление извиняться не буду. Сами поймете. — Гомес отодвинул от себя бокалы. Тонко запел хрусталь. — Готовится наступление. Все, чем располагает республика в Каталонии, отдано армии. Мы должны соединиться с Центральным фронтом во что бы то ни стало. В достижении этой цели любая цена недорога. Я повторяю, что нам отдано все.

Поднявшись, Гомес взял со стола пирамиду салфетки и скомкал ее в руках, жилистых и короткопалых.

— По нас уже звонят похоронные колокола. Но мы живы! Живы, черт возьми! Может быть, именно это наступление станет неопровержимым доказательством нашей жизненности и победы. Может быть, именно это наступление позволит нам сбросить со своего горла кровавые пальцы мятежников. Наконец, наши французские друзья-социалисты пропустили через границу часть купленного в России оружия. Правда, это капля из моря, которое мы могли бы иметь… Если бы не политика невмешательства.

Гомес посмотрел на салфетку в своих руках и бросил ее на стол.

— Нам отдают все, что могут. И сверх того. В наших руках трепет надежды Испании! Мир должен еще раз убедиться, что народ Испании не потерпит на своей земле тирании Франко. Сколько бы она ни продолжалась. Тирания — смерть. Бессмертный народ не смирится с ней. Выпьем за победу!

И когда все наполнили бокалы, Гомес с хитрой улыбкой посмотрел на командиров.

— И учтите, что вы на дне моего рожденья и всю дорогу обратно надо говорить о том, как вы хорошо провели время.

Командиры подняли сверкающие, наполненные золотистым вином бокалы.

Потом Гомес попросил наполнить их снова.

— За Советский Союз! За его святую верность интернациональному долгу пролетариата! Вива! — Поставив бокал, Гомес сказал без всякого перехода. — Я собрал вас даже не для того, чтобы сообщить о наступлении. Стратегический план наступления разрабатывается в штабе армии Эбро. Нам надо решить задачу тактическую. Прошу.

Гомес указал на круглый карточный столик в углу комнаты. На нем комбриг расстелил вынутую из планшета карту. Проведя по ней пальцем, он принялся объяснять, что Каталония как бы отделена от остальной Испании углом рек Сегре и Эбро и в настоящее время рубежи обороны проходят по их берегам. Оборона Лериды и особенно операция под Балагером показали, что самое слабое место в обороне и наступлениях — мосты. В горных условиях в обороне и наступлении решающим элементом в достижении успеха являются мосты. Они были единственным средством переправы через бурные и глубокие горные реки без бродов. Франкисты всякий раз при своем наступлении захватывали именно мосты, а при наступлении республиканцев блокировали их или разрушали. Пойма Эбро, где предстоит прорыв, заболочена или труднопроходима из-за песчаных наносов.

— Нужен мост. Надежный и невидимый. Ни с суши, ни с воздуха. И чтобы он выдерживал танки. Поэтому я пригласил сюда русских инженеров. Надо подумать вместе.

Хулио Гарсиа и Николас Васкес, как назвали себя Иван Савин и Сергей Енютин, выглядели несколько смущенными в этой обстановке. Они, видимо, многого не понимали в том, что говорил Гомес, хотя довольно свободно для недавно прибывших разговаривали по-испански. Глядя на них, Педро вспомнил самого себя полгода назад: он тогда вот так же смущенно чувствовал себя среди говорливых и горячих, обидчивых и простодушных людей, с которыми свела его судьба.

Его тоже вначале смущала предельно выраженная, яркая откровенность испанцев. Не то чтобы им не хватало хитрости или сдержанности. Они умели быть и хитроумными и замкнутыми, когда того требовала обстановка. Но они презирали того, кто не смог бы открыть свою душу. И не просто открыть, а как бы выплеснуть ее перед своими единомышленниками, перед друзьями. Больше того, испанец посчитал бы для себя позором и трусостью выступать скрытно перед врагами. Во всяком случае, так было в начале войны, пока фашисты не показали свое зверское лицо. К фашистам испанцы стали относиться с фанатичной нетерпимостью — как к подлости, как к измене.

А эти русские парни в силу воспитания, пусть не жизненного опыта, эти парни, которым стукнуло едва по двадцати пяти, были в известном смысле мудрее, чем социалист Гомес. Русские парни были коммунистами по воспитанию, по идеям, впитанным с молоком матери и укрепленным всей их жизнью и существованием их Родины. Это отцам и старшим братьям Ивана и Сергея надо было еще разбираться в том, чья «правда» есть правда. Кадетов ли, эсеров, анархистов, троцкистов и прочих? Или коммунизм — тот единственный правильный путь, по которому следует идти, чтобы добиться справедливости и счастья?

Самый старший из русских, Макар Фомич Седлецкий, участвовал в гражданской войне. Единственную и возможную правду он добывал своими руками. Сам Петр Тарасович пусть детским, но цепким и верным умом, всем виденным во время скитаний по Украине в годы гражданской войны убеждался в этой правде, а потом, уже в зрелом возрасте, понял всю ее глубину. Для Ивана Савина и Сергея Енютина коммунистическая идеология была воздухом, которым они дышали с юности.