Цивилизация страуса - Виталий Фролов

Гусев никак не мог понять, откуда у этих тихих, мирных, и, в общем-то, довольно неплохих людей берется такая тяга к насилию, но, судя по результатам, кому-то из них удалось добраться до законодательной власти и захватить ее в свои потные, никогда не державшие ничего тяжелее компьютерной мышки, руки. И теперь адвокаты убивают друг друга на арене, а простые граждане на вполне законных основаниях постреливают в других простых граждан на улицах.

И ничего, страна не развалилась, хаоса нет, все довольны. Что же произошло с людьми за то время, что он проспал? Ведь по историческим меркам это был очень недолгий период.

Гусев дал себе слово, что попытается в этом разобраться.

Даже не будучи специалистом, Гусев понимал, что дело плохо.

Краюхин швырнул изрубленный в щепки щит в лицо японцу, а сам попытался провести атаку в ноги. С грацией танцора японец уклонился от обеих угроз, махнул в ответ мечом, и грудь Федора прочертила очередная кровавая полоса.

Однако, Краюхин был настоящим бойцом. Ему не хватало умения, совершенно очевидно, что ему не хватало скорости, но даже понимая, что шансов на победу у него нет, он не опускал руки и продолжал драться.

— Жаль, — прямо над ухом сказал Гена-Геноцид, о существовании которого Гусев успел позабыть. — Хороший парень, очень старательный. Но это просто не его уровень.

Удар, блок, удар, звон клинков. Японец дрался легко, словно в тренировочном зале, словно перед ним был не человек, стремящийся его убить, а бессловесная макивара, которая не может дать сдачи. Федор был залит кровью, сочащейся из многочисленных порезов, кровь капала на плотно утоптанный песок арены, и всем уже было ясно, чем кончится этот суд, но чертов гонг все не звучал и не звучал.

Гусев до боли сжал кулаки. Ему уже было наплевать на деньги, ему хотелось только, чтобы все поскорее закончилось. И он все еще надеялся, что Гена-Геноцид ошибается, и Краюхину удастся выбраться из боя живым.

Не сложилось.

Удары Краюхина становились все более вялыми, очевидно, сказывалась слабость от кровопотери. В какой-то миг он просто не успел вернуться в оборону, и катана японца отсекла ему кисть правой руки, вместе с зажатым в ней мечом.

Краюхин тяжело упал на колени, его взгляд нашарил отрубленную руку, да там и остановился.

Гонг, взмолился Гусев, гонг. Чего же они медлят, ведь очевидно же, что поединок закончен, что дальше уже ничего не будет, ничего просто не может быть. Это ведь уже не бой, это даже не избиение. Это казнь.

Коротким, без замаха, движением, японец вогнал меч в грудь Краюхина.

Гонг прозвучал только после того, как безжизненное тело адвоката рухнуло на песок.

Глава десятая

Кац сидел на скамейке и курил, аккуратно стряхивая пепел в урну. Гусев заметил его издалека, но не подал виду. Он старательно водил метлой по асфальту, не поднимая глаз выше линии бордюра. Кац терпеливо ждал, пока аллея не приведет Гусева к нему.

Вжжжх, вжжжх, вжжжх.

— Какого черта вы делаете? — поинтересовался Кац.

— А на что это похоже? — спросил Гусев.

— Да это вообще ни на что не похоже.

— Дворник метет мостовую метлой, — пропел Гусев строчку из старой песни. Впрочем, Кац, как его ровесник, должен был песню опознать. Он и опознал.

— Какой одинокий звук.

— И никого вокруг, — продолжил Гусев. — Впрочем, эта строчка реальности не соответствует.

— И зачем же вы метете улицу, Антон?

— Очевидно, для того, чтобы она стала чистой.

— Теория об изменении мира к лучшему? — уточнил Кац. — Начинать надо с малого и все такое?

— Ноги поднимите.

— В смысле? — не понял Кац.

— Ну, или пересядьте куда-нибудь, — сказал Гусев. — Вы мне мешаете. Под скамейкой куча листвы, а вы тут сидите.

— Может быть, вы прерветесь?

— Зачем?

— Для разговора.

— Мы уже разговариваем, — сказал Гусев. — А мне еще триста метров аллеи мести. И вообще, двадцать первый век на дворе, где роботы-уборщики, я вас спрашиваю?

— Неужели вы не могли найти никакой другой работы? — спросил Кац.

— Не знаю, не пробовал.

— А у вас проблемы с деньгами?

— Нет, — сказал Гусев. — Вроде бы, нет.

— Тогда зачем все это?

— Надо же человеку чем-то заниматься.

— Вы съехали из нашего общежития.

— Мне предоставили муниципальное жилье, — сказал Гусев. — Видите, как хорошо быть дворником.

— Хотите что-то кому-то доказать? — спросил Кац. — Кому? Нам?

— Не хочу я ничего доказывать, — сказал Гусев.

— Тогда почему? Я знаю, что вы проиграли судебный процесс, но это же не конец света и не повод для того, чтобы на все забить.

Гусев пожал плечами.

— Вы понимаете, что делаете нам отвратительную рекламу? — спросил Кац. — Что со стороны это выглядит, будто вы не смогли адаптироваться в новом мире и вынуждены заниматься тяжелым физическим трудом, скатившись на социальное дно?

— Так вы поэтому сюда пришли?

— Отчасти. Антон, вы мне симпатичны, и я хочу вам помочь.

— У меня все нормально.

— Не похоже. И вы точно не можете прерваться? Хотя бы из уважения ко мне?

— Ладно, — решил Гусев. — Из уважения к вам я прервусь.

Он прислонил метлу к спинке скамейки, сел рядом с Кацем и закурил.

— Что происходит, Антон?

— Ничего не происходит, — сказал Гусев. — Помнится, вы дали мне совет ни во что не ввязываться. Вот я и не ввязываюсь.

— Почему именно так? Почему дворником?

— Тоже работа, — сказал Гусев. — Нужная людям, да еще и на свежем воздухе.

— А на самом деле?

— Почему вы думаете, что у меня есть скрытые мотивы?

— Просто вы не произвели на меня впечатление человека, готового довольствоваться вот этим, — Кац махнул в сторону выметенной Гусевым аллеи. — Вы же амбициозный человек, Антон. Притом, весьма неглупый.

— Ну, если честно, то я просто боюсь напортачить, — признался Гусев. — Один раз я уже затеял дело, не располагая достаточным количеством информации и не понимая, к чему это может привести. В итоге погиб человек. Что-то мне не очень хочется, чтобы такое повторилось. Поэтому я решил изучить этот ваш мир до того, как сделаю в нем следующий шаг.

— Вас гложет чувство вины?

— И оно тоже.

— Хотите, я запишу вас на прием к психологу?

— Не хочу.

— Даже если этот психолог не имеет никакого отношения к нашей корпорации?

— Нет, — сказал Гусев. — Дело не в вашей корпорации. Я против вас, в общем-то, ничего не имею.

— Тогда почему вы съехали из общежития?

— Потому что мне не нравится быть объектом благотворительности.