Третья истина - Лина ТриЭС

Лулу, не закончив завтрак, поспешно вылезла из-за стола, намереваясь уйти вслед за теткой, которая вышла только сейчас.

Однако Доминик крепко вцепилась пальцами в ухо Лулу, пригибая ее лицо к столу, и выкрикивала уже на родном языке:

— Ты где-то целыми днями шаталась, хамила за благодеяния!!! Вещи портила! Все хотят отделаться от тебя!!! Подлая девчонка, кто сможет тебя терпеть, такую отвратительную? Ты думала, я не узнаю, что ты вытворяла? Все книжки твои изорву! — все более распалялась Доминик, а Лулу оставалось только мотать головой вслед за ее рукой, чтобы облегчить боль в ухе.

Виконт с шумом отодвинул стул, резко поднялся и пошел к выходу:

— Мадам, успокойтесь! Стоит ли? Столько нервов! — бросил он на ходу. Как всегда, его негромкий голос прозвучал четко и внятно. Доминик прервала свой визг, пальцы ослабили хватку. Она уставилась на Виконта. Лулу улучила минуту и вырвалась, а Коко схватил мать за руку, видимо, испугавшись тона Шаховского. Мадам отвела глаза и стала поспешно счищать с головы Коко остатки варенья.

Но, вырвавшись, Лулу не обрадовалась свободе. Потерянная, уничтоженная, с горящим ухом, она стояла посреди столовой, ожидая сквозь тоску и стыд нового шквала. Вдруг, заметив, что Виконт уже совсем близко к двери, она сорвалась с места, подбежала к нему и крепко прижалась к его поясу. Остановленный таким способом, Виконт непроизвольно обхватил ее свободной рукой за плечи, нахмурившись, посмотрел сверху на кудрявый затылок:

— Ну, что ты? Совсем растерялась?

Придерживая Коко, лезущего теперь на стол, Доминик, не в силах осмыслить происходящее, широко открыла глаза и сказала:

— Ах, Поль, вы не знаете …

Но Виконт, не проявив желания что-либо узнать, постоял еще секунду, будто в раздумье, а затем решительно вышел, уводя с собой Лулу. Только в библиотеке, куда они пришли, она решилась поднять глаза на своего спутника… Ей показалось, что лицо у него злое.

— Так, — оторвался он от своих мыслей, — что теперь?

Она не знала, что теперь:

— Что хотите… А я в комнату к себе? Пойти? А вы — по делам должны? — запинаясь, пробормотала она.

— Почему по делам? Кому должен? Я свободен сейчас, — сказал он и, скользнув по ней взглядом, добавил, словно продолжая давно начатый разговор, — я знаю, что тебе почитать. Пушкина. Только не вспоминай, пожалуйста, свою хрестоматию. Я почитаю тебе НАСТОЯЩЕГО ПУШКИНА. — Он снял с полки маленький черный томик, тисненный золотом.

Лулу, не садясь, нерешительно посмотрела вокруг, настороженно прислушалась к шорохам в коридоре. А если сюда придет маман и опять станет кричать? Она же не сможет ее остановить, не сможет заставить не произносить этих злых и постыдных слов.

— Садись поудобнее! — Виконт толкнул ее слегка в кожаное кресло, и она послушно шлепнулась, сразу почувствовав себя лучше: сзади спинка, с боков — высокие подлокотники, а прямо перед ней в такое же кресло опустился он сам, откинулся на спинку и закинул ногу на ногу. Во всем этом не было ни капли напряжения, и до Лулу все яснее и яснее стали доходить размеренные прекрасные слова. Он читал спокойно, почти наизусть, лишь изредка опуская глаза в книгу. Оказалось, что его манера говорить, слегка акцентируя каждое слово, присущие ему восходящие интонации удивительно подходили к чтению стихов, придавали им особую естественную красоту. Лулу с каждым словом наполнялась все большим восторгом. Он прочел одно, другое. На словах «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия…» перед ее мысленным взором встал знакомый и незнакомый величественный город, уже почти любимый, даруемый ей защитником и другом.

— Вы бы хотели вернуться туда? Очень? Значит, вы скоро уедете? — спросила Лулу тоненьким голосом, когда чудесные слова утихли.

— Почему скоро? Пока такой возможности нет.

Лулу перевела дыхание.

— А как же эти все слова получались в голове у Пушкина? Такими шеренгами волшебными приходили?

— Откуда берется все гениальное? От Бога. Это редкость, даровано единицам. Вот — Пушкину. И что происходит в голове у творца, как это рождается — не знает никто. Волшебство? Да, подходящее слово.

— А Пушкин уже давно умер?

— Он не умер. Он погиб.

— На войне?

— Нет, на какой войне? На дуэли. Его убил Дантес! Представь, Елена Александровна, говоря о дуэли Пушкина, всегда плакала.

— А мы в этом все-таки совсем разные с ней… Я вот совсем редко плачу и от такого не стала бы… А он что — француз, как дед Антуан, как маман??

— Француз, служил в России, в Кавалергардском полку, шалый, четыре десятка взысканий по службе. У Пушкина, видишь ли, была юная красавица — жена, и Дантес сумел произвести на нее впечатление.

— Это она виновата! Какое впечатление, когда — Пушкин???

— Ну, женщина, почти девочка, что ее винить.

— А другие? Дантеса этого товарищи? Родители? Он чтό им — не позор семьи? Они не сказали: Это же — Пушкин, гений! Извинись, сейчас же!?

— Александрин, способность распознать в человеке гения и приложить к нему особые мерки — тоже дар небес, и тоже — удел немногих. Ну, пусть не единиц — десятков. А большинство — это…

Он провел пальцем резкую черту в воздухе, и Лулу показалось, что он и скажет сейчас что-то резкое, но он закончил спокойно:

— … а большинству — это не дано. Нет, останавливать Дантеса не стал никто. Друзья поддержали его и участвовали в гнусной проделке, разослав издевательское письмо о Пушкине многим адресатам. А приемный отец Дантеса, нидерландский дипломат… Ты знаешь, что он сделал? Разжег вновь ссору, когда ее почти удалось погасить.

— Дурак какой!!!

— Не спорю.

— И… Пушкина застрелили? Этот Дантес? Сразу?

— Да сразу. С одного выстрела, но умер он не там, а у себя дома, на Мойке.

— Мойка?

— Река в Петербурге, ее набережную называют так же.

— Он успел сказать жене, что она — предательница?

— Ну что ты, Александрин, он даже не хотел пугать ее стонами. Знал, что пропадает, и боялся оставить беззащитной.

Слезы, которым, видимо, не было, часом раньше, дела до острых ногтей Доминик, впившихся в беспомощное ухо, полились сплошным ручьем. Виконт, сообщавший печальные подробности довольно бесстрастно, по крайней мере, спокойно, замолк и с некоторым удовлетворением завершил:

— Так что, позволь мне судить, кто на кого похож!

Обиды и унижения сегодняшнего дня на миг промелькнули в сознании Лулу и показались ей мелкими и ничтожными. Не стоит же из-за всего этого вызывать мать на дуэль? А вот Виконт мог пострадать на дуэли, где-нибудь в своих странствиях …

— Это ссора, как у вас, когда вы были в Италии?

— Александрин, — выдохнул он и засмеялся, — разве речь обо мне? Это кощунство! Сопоставляй величины!

Ну, раз он не хочет говорить сейчас о себе, пусть расскажет еще о поэтах, лишь бы говорил. Лишь бы не ушел!

И Виконт действительно рассказывал еще долго, часа полтора, до тех пор, пока истомившийся Пузырев не рискнул вызвать его из библиотеки. Лулу пошла к себе в комнату. Ей было что обдумать и чем заняться…

ГЛАВА 8. ВАЖНЕЕ ВЕРКИ И МАМАН

— А, милчка, ты-то мне и нужна — чья-то рука фамильярно похлопала ее по спине.

— Для чего? — нетерпеливо отозвалась Лулу, не сомневаясь, что это Вера, и продолжая восхождение с первого этажа на второй.

— Отчего ты такая сердитая? — вкрадчиво проговорила новая горничная. — Я твои наряды хотела пересмотреть…

— Смотрите… — не задерживаясь, равнодушно ответила Лулу.

— У-у, какая смешная! Без тебя нельзя. Может, там оживить чего или подправить. Я, не смотри, я и у модистки поработала, умею! Так бантик какой прицеплю — другое платье! Ты что, наряжаться не любишь? Пошли, пошли, милчка, я тебя красоточкой сделаю!

Все еще нехотя, но уже несколько заинтересованная, Лулу развернулась в сторону своей комнаты.

Но особого усердия в пересмотре платьев Вера не проявила. Наскоро передвинув все вешалки, она извлекла почему-то гимназическую форму и заявила, что на ней нужно освежить воротник.

Так, значит ничего интересного. Лулу, хмуро глянув на ненавистную форму, направилась к дверям.

— Да постой, говорю же тебе, хочу кое-что померить. Куда бежишь? На пожар, что ли? Вот скажи, лучше… Кто этот молодой, что с вами кушает? Брат, что ли твоей мамаши? Еще наверху живет… Ты что, не понимаешь, о ком говорю? Ну, не тот плюгавый Алексей, или как там его, а другой, высокий довольно, и одет так по-господски…

Лулу прекрасно поняла о ком речь, потому и остановилась, как вкопанная…

— Как это кто? Это же Вик… ой!.. то есть Шаховской Поль Андреевич!

— Да, вот-вот, я тоже так слыхала. А чего еще — Поль? Не русский, что ли? Как мать, французик? Вроде, скорее на поляка смахивает, или на чеха? Я, как война началась, разобралась в них… Да ты сядь, что стоишь? Хочешь, кружевной прилажу?