Третья истина - Лина ТриЭС

Даже ночью, во сне, вместе с лугами, конями и белыми гроздьями облаков, ей виделась рыдающая женщина, холодное, недовольное лицо тетушки и строгий потемневший взгляд Виконта. Со всем этим чередовались три основных правила арифметики…

Утром спокойнее не стало… Лулу уже знала, что «тихой обителью» дом в Раздольном не назовешь, но чтобы засыпать и просыпаться со скандалами…

Голос тетки на этот раз мешался с хорошо знакомыми хриплыми криками. Маман приехала, — сообразила Лулу, сейчас об учебе и табеле будет спрашивать. Она содрогнулась. Теперь, когда ей было что терять, от матери исходила очень серьезная угроза. Запретит! Инстинктивно покрепче завернулась в одеяло, но долго пролежать под его защитой и подумать не удалось. В комнату, постучав, вошла незнакомая светловолосая девица в привычном для горничных дома Курнаковых коричневом платье.

Лулу от удивления села в кровати:

— Ой, а где Тоня?

— А тебе что, милчка, все знать нужно?

— Да кто же вы такая? — немедленно вскипела Лулу.

— Хватит, что я перед мамашей отчитываюсь… Вставай, давай, милаша, тебя одеть велели, — в нос проговорила девица.

— Но я должна знать хотя бы ваше имя? — упрямо приставала Лулу.

— Ну, Вера, чего еще спросишь?

— Ничего, идите, оденусь сама! — Лулу мобилизовала всю свою надменность.

— Ой, напугала! Мне ж лучше!

Девушка закрыла за собой дверь. Где же Тоня? Почему вместо нее явилась эта особа с наглыми глазами и невнятным говорком? Наспех нацепив платье, Лулу бегом отправилась на разведку. Но для того, чтобы понять происходящее, подходить к эпицентру вулкана, бушевавшего в доме, было абсолютно необязательно.

— Ты думаешь, если тебя здесь поселили, так ты мне указ??? Мой дом, в приданое мне отказан. Ежели я вдова, и с братом поделилась, так ты командовать вздумала? Ноги ее здесь не будет! — басила тетка.

— Как ви сметь? Это мой девюшка, как? Я не мог взять кого хочешь мне? Oh, mon Dieu![30] За что мне этот мук? Грюбий, злой женщин! — как в истерике, вскрикивала Доминик.

— Кого привезла! По роже видно, что за тварь! Выбрала, ничего не скажешь. Может, для тебя она и хороша! Всяк на свой аршин меряет!!!

— Вы мне дали оскорблений, я буду написать Виктор! Ви живьете на наш деньги!!!

Лулу попятилась… Но… может быть, они увидят ее и не будут так кричать, тетушка уже багровая, а у маман слезы текут по лицу. Лулу тихонько приоткрыла дверь и вошла.

Мать с мокрым, перекошенным лицом, с упавшим на плечо тяжелым узлом волос, наполовину переодетая в домашнее, стояла, не находя больше слов, посреди комнаты перед теткой, воинственно упершей кулаки в бока. Мать показалась Лулу слабее…

— Мамá, — тихо позвала Лулу, — а я уже приехала!

— Что-о-о! Кто разрешиль??? Как ти сметь??? Пошел вон отсюда! Ни шаг за порог свой комнат!

Лулу вылетела, как ошпаренная, не дожидаясь заступничества тетки, которое почти наверняка бы последовало. Ну зачем сунулась? Ведь знала, что маман рассердится… А теперь, что же? Запрут? Запрут??

Но ее вторжение возымело действие, за дверью больше не кричали. Прозвенел колокольчик, вызывающий горничную.

Мимо Лулу пронеслась, зажав голову руками, маман, навстречу торопилась Тоня. Лулу радостно окликнула ее по имени, но Тоня только приложила палец к губам: «т-с-с, барышня!» — и проскользнула в дверь. Некоторое время из комнаты доносились распоряжения тетки, а потом Тоня вышла и, не дожидаясь вопросов, потянула Лулу за рукав:

— Барышня, чего скажу! Теперь не я с вами буду! Маменька-то ваша новую наняла, с Миллерова! Да такую! Форсит… А Евдокия Васильевна как ее увидала, так лицо у ней и перевернулось. И в крик! Даже я забоялась там быть — так они кричали увесисто! А щас меня вызвала и говорит: сама к ней — это к маменьке вашей, не заявляйся и той — это форсунье, значит, — скажи, что б мне на глаза не попадалась! Вроде как поделили нас! — Тоня едва договорила и побежала на кухню.

Лулу не смогла даже спросить ничего. Вот, не успела и нескольких дней тут прожить, только поверила в хорошее, и пожалуйста — неприятность! По утрам к ней будет приходить эта нахальная девушка. Разве с ней поговоришь, как с Тоней? Ничего, Лулу будет сама пораньше одеваться и уходить разговаривать с Тоней, когда ей захочется. По утрам маман долго спит и не узнает.

— Александра! — раскатился голос тетки. Высунувшись в дверь, она продолжила нарочито громко:

— Ну, конечно, небось, до сих пор ты голодная не бегала, теперь, ясно, другие порядки, материнскую заботу сразу видать! Ничего, племянница, пока тетка жива, с голоду не помрешь. Иди, я накормлю тебя.

Лулу с интересом поглядела на тетку: не похоже, что она говорит это ей. Смотрит куда-то поверх…

Евдокия Васильевна энергично позвонила:

— Антонина, собирай на стол, и этой девке скажи, чтобы госпожу свою звала, де мол, к столу можно… А ее самое не надо здесь, без нее подадут. Павла Андреича пригласи, он, как, вернулся из станицы?

— Щас, щас, Евдокия Васильевна! — Тоня исчезла в дверном проеме.

Подталкиваемая мощной дланью тетки, Лулу оказалась у стола первая. Евдокия Васильевна или не заметила, или нарочито противилась приказанию Доминик относительно дочери.

— О, боже, еще и этот малолеток сейчас заявится. Курнаковского в нем ни на грош! — Тетка опять обращалась неизвестно к кому.

Лулу, разглядывая плетеную серебряную хлебницу, помалкивала. Она не знала, как развернутся события. С традиционным: «Я не опоздал?» на пороге показался Виконт. Лулу подскочила на месте:

— Здравствуйте! Доброе утро!

— Добрый день, — отозвался Шаховской, слегка поклонившись в сторону тетки.

— Садитесь, Павел Андреевич! Я говорю, в кого это Николашка такой уродился? Как будто не мальчишка, да и не девчонка, а, пожалуй, попик малолетний. Вот, попик — это точно про него. Гундит, гундит, спасу нет! А? Что скажете? Вам ведь его учить скоро придется?

— Ничего, выправится. — Виконт снял с подноса Тони большой кофейник.

— Ви будете ответить за мой расколовши голёва! Это боль … невозможни… — поджав губы, Доминик прошла к своему месту.

— Bonjour, Madame[31].

Виконт привстал и подвинул ей стул, на который, однако, немедленно залез мальчик и потянулся к чашке. Доминик уселась рядом, не дождавшись, что кто-то придвинет ей другой стул. Никто и не пытался. Доминик явно сердилась, ноздри ее раздувались от гнева, но мальчику замечания не сделала, а обрушилась на смуглую няньку-бельгийку — эта молчаливая особа была постоянно при Коко, и Лулу с ней никогда и словом не перемолвилась:

— Вы плохо смотрите за ребенком, я выгоню вас, идите отсюда, почистите ему обувь, от вас нет никакого толка!

Она выбрасывала злые слова, пока девушка не ушла, втянув голову в плечи и сжав руки на животе. Лулу, стараясь не попасть в поле зрения матери, пила чай. Как жаль, что ее место рядом с теткой, у всех на виду. Тоня, косясь на молодую хозяйку, ставила на стол принесенное. Доминик сверкала на нее глазами, но не обращалась.

— Молодец, Антонина! Расторопна! Все у нее спорится, на-ка вот тебе, — Евдокия Васильевна демонстративно извлекла из кармана рубль.

— Ребенку салфет, кто подать будет? Может я сам за ним пошель? — сквозь зубы процедила Доминик.

Цзынь! — с головы Коко соскользнуло хрустальное блюдце, которое он, несмотря на наличие в нем варенья, прилаживал себе на голову уже минут пять. Слетая, оно перепачкало материнский бок и, соприкоснувшись с полом, разлетелось вдребезги. Сиди он ближе к тетке, не миновать ему подзатыльника. Евдокия Васильевна и так угрожающе приподнялась над столом. Коко, не на шутку струсив, заревел и прижался к матери. Та пересадила его себе на колени и стала успокаивать, гладя по голове и целуя, крепче и крепче.

Что тут наделала тетушка, вовсе не желая Лулу зла! Махнув в сердцах рукой после порыва наподдать Коко, встала и, вроде, направилась к двери, но последнее слово решила все же оставить за собой…

— Вот, — сказала она, — вот! На девчонку плюешь, а мальчишку портишь! Верно, брат говорит — няньки, тряпки, нежности телячьи из него бабу делают!

Доминик подняла взгляд на Лулу, и он оказался таким тяжелым…

— Я на девчонка не плюваль! Я ее буду разносить на все сторона — мой рук еще не дошель! Я ей сказаль — в комнату, не поняль, — голос Доминик достиг максимального визга, — я ее туда носом, носом!!! Она, как гадин, вел себя у знакомий человек! Мне господин Петров — этот благодьетель, — письмовно сказаль!

Лулу, не закончив завтрак, поспешно вылезла из-за стола, намереваясь уйти вслед за теткой, которая вышла только сейчас.

Однако Доминик крепко вцепилась пальцами в ухо Лулу, пригибая ее лицо к столу, и выкрикивала уже на родном языке:

— Ты где-то целыми днями шаталась, хамила за благодеяния!!! Вещи портила! Все хотят отделаться от тебя!!! Подлая девчонка, кто сможет тебя терпеть, такую отвратительную? Ты думала, я не узнаю, что ты вытворяла? Все книжки твои изорву! — все более распалялась Доминик, а Лулу оставалось только мотать головой вслед за ее рукой, чтобы облегчить боль в ухе.