Этика - Бенедикт Спиноза

Чем больше в чьем-либо воображении любовь, которую питает к нему любимая вещь, тем больше тот будет этим хвалиться (по пред. пол.), т. е. (по схол. пол. 30 этой части) тем больше будет радоваться; поэтому (по пол. 28 этой части) он будет стараться, насколько может, воображать любимую вещь связанной с ним теснейшим образом; это стремление или пожелание будет в нем усиливаться, если он вообразит, что и другой желает для себя того же. Но мы предполагаем, что это стремление или пожелание его обуздывается образом самой любимой вещи в сопровождении образа того, с кем соединяется любимая вещь; следовательно (по схол. пол. 11 этой части), по тому самому он будет удручен печально, сопровождаемой идеей любимой вещи как причиной и вместе с тем образом другого, т. е. (по схол. пол. 13 этой части) будет чувствовать ненависть к любимой вещи и в то же время к тому другому (по королл. пол. 15 этой части), которому из-за того (по пол. 23 этой части), что он наслаждается любимой вещью, будет завидовать, – что и требовалось доказать.

Эта ненависть к любимой вещи, соединенная с завистью, называется ревностью, которая, таким образом, есть не что иное, как колебание души, происходящее из любви и вместе с тем из ненависти, сопровождаемой идеей того, кому завидуют. Кроме того, эта ненависть к любимой вещи будет больше (или меньше) по мере радости, какую ревнивец обыкновенно получал от взаимной любви любимой вещи, а также по мере того аффекта, который он испытывал по отношению к тому, кого он представляет себе присвоившим любимую вещь. Ибо если он его возненавидел, то по тому самому и любимую вещь (по пол. 24 этой части) будет ненавидеть, так как он представляет ее себе доставляющей радость предмету, который он ненавидит, и также потому (по короля, пол. 15 этой части), что он вынужден соединять образ любимой вещи с образом того, кого он ненавидит. Это большей частью бывает при любви к женщине. Ибо кто представит себе, что женщина, которую он любит, отдается другому, тот не только будет опечален тем, что его собственное пожелание встречает противодействие, но еще чувствует отвращение к ней из-за того, что образ любимой вещи он невольно соединяет со срамными частями и извержениями другого. К этому, наконец, присоединяется и то, что любимая женщина принимает ревнивца уже не с тем видом, с каким она обыкновенно принимала его, чем также любящий опечаливается, как я вскоре покажу.

ПОЛОЖЕНИЕ XXXVI

Кто вспоминает о вещи, которой он наслаждался однажды, тот желает обладать ей при тех же обстоятельствах, при которых наслаждался в первый раз.

Все, что человек видит вместе с вещью, доставившей ему наслаждение, будет (по пол. 15 этой части) случайно причиной радости; поэтому (по пол. 28 этой части) он будет желать владеть всем этим вместе с вещью, которая ему доставила удовольствие, другими словами – вещью со всеми теми обстоятельствами, при каких он наслаждался ею в первый раз, – что и требовалось доказать.

Если, таким образом, любящий заметит, что недостает одного из этих обстоятельств, то он будет печалиться.

Ибо поскольку он замечает отсутствие какого-нибудь обстоятельства, постольку воображает нечто, что исключает существование той вещи. Но так как он желает этой вещи или обстоятельства (по пред. пол.) из любви, то (по пол. 19 этой части) он и будет печалиться, насколько представляет себе ее отсутствие, – что и требовалось доказать.

Эта печаль, поскольку она относится к отсутствию того, что мы любим, называется тоской.

ПОЛОЖЕНИЕ XXXVII

Желание, происходящее из печали или радости, из ненависти или любви, бывает тем больше, чем больше аффект.

Печаль (по схол. пол. 11 этой части) уменьшает или стесняет способность человека к деятельности, т. е. (по пол. 7 этой части) уменьшает или стесняет стремление, по которому человек стремится сохранить свое существование, поэтому (по пол. 5 этой части) она противоположна этому стремлению; и все стремление человека, удрученного печалью, состоит в том, чтобы устранить печаль. Но чем больше (по опред. печали) печаль, тем большей части человеческой способности к деятельности она необходимо противодействует. Следовательно, чем больше печаль, тем с большей способностью к деятельности человек будет стараться устранить ее, т. е. (по схол. пол. 9 этой части) тем с большим желанием или позывом будет стремиться к ее устранению. Далее, так как радость (по той же схол. пол. 11 этой части) усиливает или поддерживает способность человека к деятельности, то легко доказать тем же способом, что человек, испытывающий радость, ничего так не желает, как того, чтобы сохранить ее, и притом тем с большим желанием, чем больше будет радость. Наконец, так как ненависть и любовь сами суть аффекты радости или печали, то из этого также следует, что стремление, позыв или желание, порождаемое ненавистью или любовью, будет больше (или меньше) по мере ненависти и любви, – что и требовалось доказать.

ПОЛОЖЕНИЕ XXXVIII

Если кто-либо начнет ненавидеть любимую вещь так, что любовь совершенно исчезнет, то он при одинаковой причине будет преследовать ее большей ненавистью, чем если бы он никогда не любил ее, и тем большей, чем больше была прежде любовь.

Ибо если кто-либо начинает ненавидеть вещь, которую любит, то у него стесняется больше позывов, чем как если бы он не любил ее. Действительно, любовь есть радость (по схол. пол. 13 этой части), которую человек стремится, насколько может (по пол. 28 этой части), сохранить; и притом тем (по той же схол.), что он представляет любимую вещь присутствующей и (по пол. 21 этой части) насколько может доставляет ей радость; такое стремление (по предыд. пол.) бывает тем больше, чем больше была любовь, так же как и стремление сделать так, чтобы и любимая вещь любила его взаимно (см. пол. 33 этой части). Но эти стремления сдерживаются ненавистью к любимой вещи (по королл. пол. 13 и по пол. 23 этой части). Следовательно, любящий (по схол. пол. 11 этой части) по этой самой причине будет удручен печалью, и тем большей, чем больше была любовь; т. е. кроме печали, которая была причиной ненависти, является еще другая, вследствие того, что он любил вещь, и, следовательно, он будет созерцать любимую вещь с большим аффектом печали, т. е. (по схол. пол. 13 этой части) будет преследовать ее большей ненавистью, чем в том случае, если бы раньше он не любил ее, и тем большей, чем больше любовь, – что и требовалось доказать.

ПОЛОЖЕНИЕ XXXIX

Если кто-либо ненавидит кого-нибудь, то будет стремиться делать ему зло, если только не будет бояться, что от этого произойдет для него большее зло; и напротив, кто любит кого-нибудь, тот по тому же закону будет стремиться делать ему добро.

Ненавидеть кого-нибудь – значит (по схол. пол. 13 этой части) воображать его причиной печали; поэтому (по пол. 28 этой части) тот, кто ненавидит кого-нибудь, будет стремиться устранить его или уничтожить. Но если он боится от этого большей печали, или (что то же) еще большего зла для себя и думает, что он может избежать его, не делая тому, кого ненавидит, задуманного зла, то он пожелает воздержаться от причинения зла и пожелает (по пол. 37 этой части) с большим стремлением, чем было то, которое побуждало его причинить зло, и поэтому оно одержит перевес, как мы предполагали. Доказательство второй части идет таким же способом. Следовательно, если кто ненавидит кого-нибудь, и проч., – что и требовалось доказать.

Под добром я разумею всякого рода радость и потом все, что ведет к ней, и в особенности то, что удовлетворяет всякому желанию, каково бы оно ни было. Под злом же я понимаю всякого рода печаль и в особенности то, что обманывает наши желания. Ибо выше (в схолии пол. 9 этой части) мы показали, что мы желаем чего-нибудь не потому, что считаем его добром, но, напротив, называем добром то, чего желаем, и, следовательно, то, к чему чувствуем отвращение, называем злом. Поэтому каждый по собственному аффекту судит или оценивает, что хорошо, что плохо, что лучше, что хуже и что, наконец, всего лучше или что всего хуже. Так, скупой считает самым лучшим обилие денег, а неимение их считает самым худшим. Честолюбец же ничего так не желает, как славы, и, напротив, ничего так не боится, как стыда. Для завистливого ничего не может быть приятнее несчастья других и ничего невыносимее их счастья. И таким образом, каждый по своему аффекту считает какую-нибудь вещь хорошей или плохой, полезной или бесполезной. Затем, тот аффект, который настраивает человека так, что он не желает того, чего ему хочется, или желает того, чего ему не хочется, называется опасением, которое есть не что иное, как страх, побуждающий человека избегать зла, которое он считает будущим, посредством меньшего зла (см. пол. 28 этой части). Но если зло, которого он опасается, есть стыд, то опасение называется стыдливостью. Наконец, если желание избежать будущего зла сдерживается опасением другого зла, так что человек не знает, чего ему лучше желать, то страх называется смущением, особенно если зло, которого опасаются, является наибольшим.