Восстание в пустыне - Томас Лоуренс

Генерал Доуни стремился уничтожить мощь противника с наименьшими хлопотами. Он советовал напасть на дальний конец турецкого фронта, вблизи Биршебы. Чтобы победа досталась дешево, он хотел иметь главные силы врага позади Газы, а это могло быть достигнуто, если англичане скроют концентрацию своих войск от турок и если те посчитают фланговую атаку демонстрацией.

Мы, находясь на арабском фронте, отлично знали врага. Наши арабские офицеры прежде служили в турецкой армии и лично знали всех вождей противной стороны. Связь между нами и ними являлась повсеместной, так как гражданское население вражеской территории было всецело на нашей стороне без всякой платы или уговоров. Следовательно, наша разведывательная служба являлась самой обширной и осведомленной, какую только можно себе вообразить.

Мы знали лучше, чем Алле-нби, лукавство врага и величину британских ресурсов. Мы очень низко оценивали разрушительное действие огромной артиллерии англичан и сложную громоздкость их пехоты и кавалерии, передвигавшихся медленно, словно ревматический больной. Мы лишь надеялись, что на долю Алленби выпадет месяц хорошей погоды, и считали, что в таком случае он возьмет не только Иерусалим, но также и Хайфу, разметав и уничтожив турок в горах.

Тут пришел бы наш черед, и нам следовало быть готовыми к этой минуте в таком пункте, где нашего натиска ждали меньше всего, благодаря чему мы могли нанести врагу наибольший ущерб.

По моему мнению, центром притяжения являлась Дераа — узел, где сходятся железные дороги Иерусалим — Хайфа и Дамаск — Медина, центр турецких армий в Сирии, общий пункт всех их фронтов и одновременно район, в котором сосредоточены огромные, еще нетронутые резервы арабских бойцов из Акабы, обученных и вооруженных Фейсалом.

Я размышлял в течение некоторого времени, не следует ли бросить клич всем нашим приверженцам и совместно захватить пути сообщения турок. Мы могли быть уверены в двенадцати тысячах человек — достаточное количество, чтобы кинуться на Дераа, уничтожить все железнодорожные пути и даже, застигнув врага врасплох, взять Дамаск. Любое из этих обстоятельств сделало бы положение армий в Биршебе критическим. Мое искушение поставить все на карту ради немедленного исхода войны было очень велико.

Местное население умоляло нас прийти. Шейх Талал эль-Гарейдин, вождь низменной местности, лежащей возле Дераа, отправлял к Фейсалу посланцев. Такой подвиг решил бы задачу Алленби, но совесть не разрешала Фейсалу решиться на него без твердой надежды, что он затем сможет там укрепиться. Внезапный захват Дераа, за которым последовало бы отступление, вызвал бы резню и истребление всего отважного земледельческого населения области.

Они могли восстать лишь один раз, и этот раз должен быть решающим. Призвать же их сейчас — значило рисковать всеми резервными силами Фейсала ради сомнительного успеха, со спорным расчетом, что первая же атака Алленби сметет врага и что ноябрь пройдет без дождей и будет благоприятен для быстрого продвижения вперед.

Я взвесил значение английской армии, но не мог честно уверовать в нее. Солдаты часто являлись отважными бойцами, но так же часто глупость генералов лишала их плодов побед. Алленби был еще совершенно неискушен, а его войска терпели поражения и разложились за время командования Мюррея.

Разумеется, мы сражаемся за общую победу союзников и, поскольку англичане являются главными участниками союза, ради них можно было бы пожертвовать арабами как последним средством. Но действительно ли они являются последним средством? Война в общем идет ни хорошо, ни слишком плохо, и казалось, в будущем году также найдется время для подобной попытки. Итак, я решил отложить рискованную затею.

Однако движение арабов могло развиваться лишь при благоволении к нему Алленби. Поэтому было необходимо предпринять какую-либо операцию, менее ответственную, чем всеобщее восстание в тылу врага, операцию, которая могла бы быть проведена лишь одним отрядом, без вовлечения в нее оседлого населения, и в то же время доставила бы удовольствие Алленби, являясь ощутимой помощью англичанам при преследовании врага. После размышлений я пришел к выводу, что этим условиям и требованиям соответствует уже испытанный нами взрыв какого-нибудь из больших мостов долины Ярмука (левого притока Иордана).

Именно возле узкого бездонного ущелья реки Ярмук, железнодорожный путь из Палестины в Дамаск подымался на Хауран[56]. Отвесные склоны долины реки Иордан и неровность поверхности восточного плоскогорья послужили причиной того, что проложить этот отрезок железнодорожного пути оказалось труднее всего. Инженерам пришлось проводить его в извилистой долине, по которой протекала река, и железнодорожная линия многократно пересекала водный поток целым рядом мостов, из которых труднее всего восстановить было бы самый западный и самый восточный. Уничтожение одного из этих мостов отрезало бы на две недели турецкую армию в Палестине от базы в Дамаске и лишило бы возможности спастись от наступления Алленби. Чтобы достигнуть Ярмука, нам нужно было пройти от Акабы через Аэрак (оазис у северной оконечности Сирхана) около четырехсот двадцати миль. Турки считали, что мы не угрожаем мостам, и очень слабо охраняли их.

Мы изложили наш план Алленби. Он попросил, чтобы мы его осуществили 5 ноября или в один из трех следующих дней.

Насир, наш обычный сапер, отсутствовал, но с племенем бени-сахр был Али Ибн эль-Гуссейн, молодой и привлекательный шериф клана харита, который уже давно отличился под Мединой, когда Фейсал находился в отчаянном положении. Али, будучи некоторое время гостем Джемаля в Дамаске, уже знал кое-что о Сирии. Я попросил Фейсала отпустить его со мной.

Мой план заключался в стремительном переходе в два приема от Азрака до Ум-Кейса с горстью людей числом не более пятидесяти. Ум-Кейс стоял как раз над самым западным из мостов Ярмука. На нем находилось лишь с полдесятка сторожевых постов. Смена часовых производилась из состава соседнего гарнизона в Хемме.

Я надеялся убедить нескольких людей из племени абу-тайи отправиться со мной. Эти люди-волки обеспечили бы успешный штурм моста. Чтобы не дать подойти подкреплениям к неприятелю, мы смели бы подступы огнем пулеметов, управляемых индусами-волонтерами из индийской кавалерийской дивизии во Франции под начальством Джемаддар Гассан-Шаха.

Разрушение больших мостовых устоев ограниченными количествами взрывчатого вещества являлось операцией, требующей точности, затруднительной под огнем противника. Я пригласил капитана Вуда, инженера базы в Акабе, сопровождать меня. Он немедленно согласился, хотя и был признан врачами негодным к действительной службе из-за пули, пробившей ему голову во Франции.

Джордж Ллойд, проводивший в Акабе несколько последних дней перед отъездом в Версаль на печальное заседание межсоюзного комитета[57], заявил, что он поедет с нами до Джефера.

Мы заканчивали наши последние приготовления, когда к нам прибыл неожиданный союзник в лице Абд эль-Кадера эль-Джезаира[58], внука воинственного защитника Алжира против турок. Он предложил Фейсалу распоряжаться душой и телом его соплеменников, смелых, непреклонных в бою алжирских изгнанников, живущих сплоченно вдоль северного берега Ярмука.

Мы ухватились за его предложение, которое давало нам возможность в течение короткого времени овладеть средним участком проходящей по долине железной дороги, включая два или три главных моста, не переполошив всех окрестностей, ибо алжирцы были ненавистными чужаками для арабов и арабы-крестьяне не примкнули бы к ним. В соответствии с этим мы отложили встречу в Азраке с шейхом Рафой, а Заалу не сказали ни слова. Взамен мы сосредоточили все наши помыслы на вади Халид и его мостах.

Пока мы занимались этими хитростями, пришла телеграмма от полковника Бремонда, содержавшая предупреждение, что Абд эль-Кадер был шпионом на жалованье у турок. Это расстраивало все наши планы.

Фейсал сказал мне:

— Я знаю, что он сумасброд. Думаю, что он честен. Берегите головы и используйте его.

Так мы и сделали, оказывая ему полное доверие из тех соображений, что если он обманщик, то не поверит нашей чистосердечности, а если честный человек, то подозрительность к нему лишь сделала бы его обманщиком.

Безусловно, он был энтузиастом ислама, полусумасшедшим на почве религиозного фанатизма и самой неистовой веры в самого себя. Его мусульманскую щепетильность оскорбляло то, что я явно был христианином. Его гордость страдала от нашего общества, ибо племена относились к Али Ибн эль-Гуссейну как к высшему авторитету, а ко мне еще лучше, чем к последнему. Его тупость и глупость два или три раза заставляли Али терять самообладание, что приводило к тяжелым сценам. В конце концов Абд эль-Кадер покинул нас, беспомощных, в отчаянную минуту, а до того, насколько лишь хватало его сил, препятствовал походу и разрушал наши планы.