Восстание в пустыне - Томас Лоуренс

Всюду валялись десятки ковров, кучи матрацев и цветных одеял, груды мужской и женской одежды, часов, кухонных горшков, пищи, украшений и оружия. Возле стояли тридцать или сорок женщин без покрывал и истерически рвали на себе одежду и волосы, оглушая своими воплями самих себя. Арабы, не обращая на них внимания, вовсю продолжали крушить домашнюю утварь и грабить. Верблюды стали общим достоянием. Каждый с яростью нагружал их сверх всякой меры.

Увидев, что я не принимаю в этом участия, женщины кинулись ко мне, хватаясь за мою одежду, взывая о пощаде. Я уверял их, что все кончится хорошо, но они не отставали, пока меня от них не избавили несколько человек из их мужей. Они отпихнули своих жен, хватая меня за ноги в припадке отчаяния и ужаса перед близкой смертью. Они представляли собой гнусное зрелище. Я оттолкнул их ногой и наконец освободился.

Льюис и Стоке спустились, чтобы оказать мне помощь. Я немного беспокоился за них, так как арабы, обезумев, могли напасть как на врагов, так и на друзей. Уже трижды мне пришлось защищаться, когда они хватались за мои вещи, притворяясь, что не узнают меня.

Однако военный цвет хаки сержантов не привлекал внимания. Льюис отправился вдоль железнодорожного полотна и подсчитал, что он убил тридцать человек. Между делом он пошарил в их ранцах, чтобы найти золото и трофеи. Стоке перебрался через разрушенный мост и, увидав двадцать турок, разорванных в куски его вторым снарядом, поспешно вернулся.

Я немедленно отослал Ахмеда за моим верблюдом и несколькими вьючными животными, чтобы увезти орудия, ибо неприятельская стрельба была уже отчетливо слышна. Арабы, насытившись грабежом, убегали один за другим в горы, уводя с собой в безопасное место шатающихся от тяжести награбленного верблюдов. Оставлять орудия до последней минуты являлось скверной тактикой, но замешательство, вызванное первым, подавляюще удачным опытом, притупило нашу рассудительность.

Ахмед так и не вернулся с верблюдом. Мои люди, охваченные алчностью, рассеялись вместе с бедуинами по округе. Мы с сержантами остались одни у места крушения, сейчас странно безмолвного.

Мы начали опасаться, что нам придется покинуть орудия, но вдруг увидели двух верблюдов, мчавшихся обратно. Заал и Ховеймиль спохватились, что меня нет среди арабов, и вернулись на розыски.

Мы свернули изоляционный кабель. Заал соскочил со своего верблюда, настаивая, чтобы я сел верхом и уехал. Но вместо этого мы нагрузили верблюда кабелем и детонаторами. У Заала нашлось время посмеяться над нашей странной добычей, в то время как поезд был набит золотом и серебром. Ховеймиль отчаянно хромал от старой раны в ноге и не мог ходить, но мы заставили его опустить верблюда на колени, связали пулеметы Льюиса прикладом к прикладу, словно ножницы, и поместили их за его седлом.

Оставались окопные мортиры. Но тут появился Стоке, неловко ведя верблюда, которого он нашел заблудившимся. Мы поспешно сложили мортиры, посадили Стокса (еще не оправившегося от дизентерии) на седло Заала рядом с пулеметами Льюиса и отправили всех трех верблюдов под попечением Ховеймиля.

Тем временем Льюис и Заал в укрытой и невидимой впадине позади нашей старой позиции для орудий развели костер из патронных ящиков, облив их остатками бензина. Они обложили его пулеметными лентами и запасными патронами, а на вершине осторожно водрузили несколько снарядов от мортиры Стокса. Затем мы отбежали.

Когда пламя достигло кордита и аммонала, раздался ужасный раскатистый грохот. Взорвались тысячи патронов, словно одновременно стреляло множество пулеметов. Взрыв поднял густые столбы пыли и дыма.

Турки, обходившие нас с фланга, решили, что мы располагаем большими силами. Они замедлили свое продвижение, стали под прикрытием и начали осторожно оцеплять наши позиции, производя рекогносцировки, в то время как мы стремительно удалялись в убежище, скрытое между кряжами гор.

Казалось, дело окончилось счастливо. Мы радовались, что ускользнули, не понеся больших потерь, чем мой верблюд и багаж. Но провианта в Рамме было достаточно, а Заал полагал, что, может быть, наше имущество находится у арабов, ожидающих нас впереди. Действительно, мы нашли его. Мои люди, нагруженные добычей, увели с собой всех наших верблюдов. Мы сняли с их седел награбленное добро, готовясь сесть в седла.

Я спросил, ранен ли кто-нибудь. Чей-то голос сказал, что сын Шимта, очень смелый мальчик, был убит при первой атаке на поезд. Произведенная без всяких инструкций, первая атака являлась ошибкой, так как наши орудия наверняка могли бы все закончить сами. Поэтому я не чувствовал себя виноватым в его смерти.

Три человека получили легкие раны. Один из рабов Фейсала пожаловался, что Салем пропал. Мы созвали всех вместе и опросили их. Наконец один из арабов сказал, что видел, как тот, раненный, лежал возле паровоза.

Я вызвал добровольцев вернуться, чтобы отыскать Салема. После минутного колебания согласился Заал, а за ним двенадцать человек из клана новосера.

Мы пустились быстрой рысью через равнину к железнодорожному пути. Когда мы взобрались на предпоследний кряж, то увидели, что место крушения поезда кишело турками. Их было не менее полутораста человек. Наша попытка напасть на них была бы безнадежной. Салем, вероятно, был уже убит, ибо турки не брали арабов в плен. Они убивали их самым ужасным образом, и мы из сострадания приканчивали наших тяжелораненых, которых нам приходилось покидать беспомощными.

Отказавшись от мысли найти Салема, мы уныло приготовились двинуться в обратный путь. Было уже поздно. Мы устали, а девяносто пленных успели выпить всю нашу воду. Нам следовало пополнить ее запас из старого колодца в Мудовваре этой же ночью, чтобы перенести долгий путь до Рамма.

Так как колодец находился возле самой станции, было весьма желательно, чтобы мы подобрались к нему незаметно для турок. Иначе те разгадали бы присутствие неприятеля и захватили бы нас беззащитными. Мы разбились на маленькие отряды и, превозмогая усталость, двинулись на север.

Победа всегда расстраивала ряды арабов. Мы сейчас являлись не отрядом, способным на быстрый набег, а медленно бредущим караваном, перегруженным до отказа различным домашним скарбом, достаточным, чтобы обогатить любое арабское племя на многие годы.

Вдруг я заметил одного из вольноотпущенников Фейсала — Фергана, подъезжавшего к нам. К моему удивлению, позади него на крупе, привязанный ремнями, висел в бессознательном состоянии и залитый кровью пропавший Салем. Я рысью подъехал к Фергану и спросил, где он нашел Салема. Он рассказал, что, когда мортира Стокса выпустила первый снаряд, Салем пробегал мимо паровоза и один из турок выстрелил ему в спину. Пуля прошла возле позвоночника. Рана не была смертельной. После того как поезд был захвачен, люди ховейтат ограбили Салема, захватив плащ, кинжал, винтовку и головную повязку. Другой из вольноотпущенников — Миджбил — нашел его, взвалил на верблюда и, не сказав нам, повез домой. Ферган, перехватив его, отнял Салема.

Когда Салем оправился, он навсегда затаил против меня вражду за то, что я покинул его раненого.

Через три часа мы добрались до колодца и без всяких злоключений запаслись водой. Затем, боясь погони, мы отошли на десять миль, там расположились и уснули. Утром мы со Стоксом и Льюисом уехали вперед. Мы пересекали одну за другой огромные глинистые равнины, пока как раз перед заходом солнца не добрались до начала вади Рамм.

Эта новая дорога являлась важной для наших бронированных автомобилей, ибо, будучи твердой на всем своем протяжении, она дала бы им возможность легко добраться до Мудоввары. В таком случае мы могли бы останавливать движение поездов, когда нам заблагорассудится.

Размышляя таким образом, мы свернули в долину Рамм, великолепную в красках солнечного заката. Утесы казались красными, как облака, освещенные заходящим солнцем. Мы вновь почувствовали, что от невозмутимой красоты Рамма наши страсти утихают.

Двумя днями позднее мы прибыли в Акабу. Мы гордо вступили в город, нагруженные драгоценностями, похваляясь, что поезда турок находятся в нашей власти[54].

Мы принимаем решение

Октябрь 1917 года являлся для нас месяцем надежд, ибо мы узнали, что Алленби с генералами Балсом и Доуни замышляют нападение на линию Газа — Биршеба. Газа была укреплена на европейский образец. Одна линия обороны следовала за другой. Она настолько очевидно являлась сильнейшим пунктом неприятеля, что британское высшее командование уже дважды избирало ее для лобовой атаки[55].

Алленби, лишь недавно покинувший Францию, где война велась невообразимыми массами людей и техники, настаивал, что всякий дальнейший штурм Газы должен производиться подавляющими силами. Поддерживать атаку должно будет огромное количество транспорта всех видов.