Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

— Я замечталась, — холодно ответила она, оправляя платье и машинально поднося руку к волосам, чтобы подобрать выбившийся локон, а затем она сделала вид, что хочет встать.

— Вы не уйдете отсюда! — умоляющим голосом произнес граф.

— У меня есть дело. Я присела здесь только на одну минуту, чтобы отдохнуть.

— А я помешал вам?

— О, неособенно! — спокойно ответила Лидия, — Я все равно уже собиралась идти заниматься.

— Разве это так спешно?

— Дело, касающееся целого народа, всегда спешно.

— Такое спешное, что вы не можете уделить несколько времени старым друзьям? — с горечью сказал он.

Лидия пожала плечами и иронически рассмеялась:

— Старым друзьям?.. о!

— Да, старым друзьям, — тихо повторил Стэнвиль, — Мы ведь были друзьями в детстве.

— С тех пор случилось много нового, граф!

— Нет, была сделана только одна ужасная ошибка, которая сама по себе уже служила искуплением.

— Разве так необходимо возвращаться к этому вопросу? — спокойно спросила Лидия.

— Да, да, необходимо, — с убеждением ответил он. — Лидия, неужели я никогда не буду прощен?

— А разве мне есть за что прощать вас?

— Да, заблуждение… ужасное заблуждение… ошибка, если хотите…

— Я назвала бы это предательством, — сказала маркиза.

— Не выслушав моих оправданий, не разрешив мне сказать ни одного слова?

— Что бы вы ни говорили, граф, я не имею теперь права слушать вас.

— Почему? — порывисто сказал он, подходя к ней и загораживая ей дорогу. — Даже преступнику пред смертью дозволяется сказать несколько слов в свою защиту, я же не совершал преступления. Разве преступно было с моей стороны любить вас? Сознаюсь, я был ужасным безумцем, — прибавил он более спокойно, быстро сообразив, что своей горячностью только раздражал Лидию. — Такая благородная женщина, как вы, неспособна понять те ловушки, которыми усеян путь человека богатого, имеющего громкое имя и недурную внешность, одним словом — все, что может дразнить жадные инстинкты некоторых лукавых женщин, стремящихся главным образом к замужеству, власти и независимости. Я попал в одну из таких ловушек, Лидия… попал глупо, пошло, сознаюсь в этом, но в этом — мое оправдание.

— Вы, кажется, забываете, граф, что говорите о своей жене.

— О, нет, — сказал Гастон с каким-то мрачным достоинством, — я стараюсь не забывать этого! Я не обвиняю, а только констатирую факт и делаю это пред женщиной, которую уважаю больше всех на свете; ей первой я поверил свои детские тайны, она была для меня и первой утешительницей в моих отроческих горестях.

— Все это было в то время, когда вы были свободны, граф, и имели право поверять мне свои тайны; теперь это право принадлежит другой, и…

— Клянусь небом, я не причиняю той, другой, ничего неприятного, открывая вам свои печали и моля об утешении.

Стэнвиль заметил, что теперь Лидия уже не делала больше попыток уйти. Она сидела, прижавшись в уголке грубой садовой скамейки, положив руку на ее спинку и склонив голову на руку. Легкий ветерок шевелил ее локоны; теперь, когда он заговорил так серьезно и печально, она бросила на него быстрый, сочувственный взгляд, и надменное выражение ее лица несколько смягчилось.

Хотя Гастон и не преминул подметить эту перемену, но продолжал держаться покорного тона, стоя пред молодой женщиной с низко опущенной головой и потупленным взором.

— Я могу дать вам так мало утешения, — сказала Лидия уже мягче.

— Напротив, очень много, если только вы захотите.

— Каким же образом?

— Не изгоняйте меня совершенно из вашей жизни! Неужели же я — такой презренный человек, что вам противно хоть изредка бросить на меня ласковый взгляд? Я причинял вам зло… я знаю. Пусть это будет предательство, по-вашему, но, когда я вспоминаю тот вечер… мне все-таки кажется, что я достоин вашего сожаления. Ослепленный безумной любовью к вам, я в этот короткий час забыл все на свете, забыл, что я (хотя, Богом клянусь, не по своей вине!) попал в западню, забыл, что другая имеет право на любовь, которую я никогда не мог дать ей. Да, правда, я забыл все это: музыка, шум, ваша красота затуманили мой рассудок… прошлое было забыто, я жил только настоящим. Можно ли обвинять меня за то, что я — мужчина, а вы так обворожительно хороши?

Граф старался говорить, не повышая голоса, чтобы не показаться несдержанным и нетерпеливым. Лидия видела пред собой человека, некогда любимого ее, причинившего ей, правда, много горя, но теперь с краской стыда на лице, покорно и крайне почтительно молившего ее о прощении.

— Не будем больше говорить об этом, — сказала она. — Поверьте, Гастон, я никогда не питала к вам неприязни.

В первый раз она назвала его по имени. Лед растаял, но поверхность озера была все еще холодна.

— Да, но вы меня избегаете, — снова заговорил Гастон, ловя взгляд маркизы, — Вы смотрите на меня с презрением, между тем, как я готов пожертвовать жизнью, чтобы с благоговением служить вам, подобно древним мученикам, умиравшим за свою веру.

— Это все — слова, Гастон, — со вздохом