Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

– Это все, что вы хотите сказать?

– Нет. Но выводы сделать хочу. Пока не поздно.

– Для нас – никогда не поздно.

– Профессор, а другой анекдот помните? Больной с трепетом спрашивает врача после операции: «Доктор, я жить буду?» – «Будете, батенька… – вздыхает доктор, смотрит на пациента долго и сочувственно и добавляет: – А – зачем?» Вот и я спрашиваю: зачем?

– Так это тебя действительно волнует, Корсар? Зачем ты будешь жить?

– Именно. А вас, Иван Ильич, – нет?

– За годы… как-то притупилось. Как сказал один иностранец, которому всего-то восемьдесят пять с небольшим: привык жить.

– Ничего. Обострим. – Корсар развел губы, обнажив безукоризненные зубы в хищном оскале: – Каждый мужчина в жизни решает для себя только эти два вопроса: «зачем живешь» и «как живешь». Но именно от решения первого зависит все остальное.

– А «как» – тебя уже не тревожит? Заводы, пароходы, яхты? Ах да – есть еще два – с кем и сколько. Не обидно? Одному отмерено сорок, другому девяносто, а третий, понимаешь, еще в сто двадцать по горам скачет горным таким козлом… Или – еще где. В смысле – «на ком».

– Если мне будет – зачем жить, то вопросы «как» и «с кем» я решу сам. С Божьей помощью. А «сколько» – зависит почти полностью от Него.

«Профессор» судорожно хохотнул, подавился вдруг дымом, откашлялся.

– Когда как. Порой – наоборот… – Вздохнул, еще раз затянулся, произнес спокойнее, словно читая нерадивому студенту лекцию: – Именно поэтому, Корсар, тебя и выбрали. Большинство людей вовсе не задаются вопросом – зачем, когда дело касается их жизней! Их интересует только «как» и «сколько».

– Я тоже не ангел. Так – «сколько» и в каких купюрах?

– Можешь не волноваться. Деньги – это не существительное. Это – прилагательное. Ну? Можно принимать твое «не ангел» за согласие?

– Нет. У меня вопрос.

– Слушай, ступай-ка на передачку «Что? Где? Когда?», вот там и умничай. Время ограниченно. Особенно у тебя, не забыл?

– Нет. Но вопрос задам. Один.

– Ну если только один. Раз уж ты «такой внезапный»…

– Что конкретно мне нужно сделать? Или – кого конкретно устранить? За ваше «благодеяние»? И где гарантия – что сам я после останусь жив?

– Гарантии дает только страховой агент. Но – не выполняет, как правило. Клиент-то мертв.

– Я вот что себе думаю: есть человек или люди, которые крепко вам мешают. Вам, господин Савельев, «профессор изящных искусств», лично вам, а не мифической организации… И я могу к ним подойти. Затем и нужен… пока. И – или устранить сам, или вывести его или их – на стрелка. Ну, что вы молчите?

Вы же сами сказали: кто умеет догадываться, имеет право на то, чтобы знать? Я прав?

Едва слышно смазанный затвор прошел небольшое расстояние, загоняя патрон; щелчок предохранителя, смягченный каучуком, был более похож на звук сломанной спички. Оптика прицела приблизила на максимально близкое расстояние лица «профессора» и Корсара.

«Профессор» усмехнулся, бросил сквозь зубы: – Жизнь покажет. – Пожевал фильтр сигареты, жестко зажал в зубах: – Или – смерть.

Глава 17

При слове «смерть» у Корсара вдруг как-то нехорошо заломило виски. И еще – показалось, что стоит он вовсе не на смотровой площадке бывших Ленинских гор теплой летней ночью, а где-то в поле – бескрайнем, стылом, и поземка метет, но только понизу, леденя щиколотки, а мороз столь силен, что небо прозрачно и пустынно дальней сияющей голубизной, и при взошедшем уже низком солнце – видны звезды…

То ли мнится, то ли снится, то ли кажется,Как телега колесницей закуражится,Сонной вьюгою завертится, закружится,Завихрится, заискрится, занедужится!Застудиться не страшась и заметелиться,В ней возница – Белый Князь – над полем стелется,Белой птицей, белой лебедью – загадкоюОн над миром тихо царствует украдкою.То метелью, то пургою куролесится —Под затянутой рекою бесы бесятся.В мутном омуте, промерзшем до излучины, —Души черные до времени умучены.Белый Князь летит сквозь тверди неба ломкие,Где от стужи цепенеют звезды звонкие…И пока – его черед под небом маяться,Биться оземь и в грехах студеных каяться,Миру дремлется темно, но сны весенниеОбещают пробужденье и спасениеХрабрецам, что полюбить опять отважатся —То ли мнится, то ли снится, то ли кажется…[25]

От дикой стужи заломило виски и затылок. Он поднес скрюченные стужей руки ко рту, чтобы хоть немного отогреть дыханием, и – замер, почувствовав, как по спине стекают струйки пота, а сердце бьется, словно зажатая в ладони птичка…

– А тебя, дорогой товарищ, снова «поволокло»… Тянуть совсем не следует, Корсар. Кто знает, как твой организм себя поведет… дальше? Прошу!

Савельев кивнул невидимкам за стеклом одного из «роверов», в котором приоткрылась – вернее, отъехала в сторону, как в маршрутном такси, – черная дверца.

– Как там пелось в песне? «Сделай шаг – там ждут тебя друзья!»

Корсар тряхнул головой, произнес хрипло, постепенно приходя в себя:

– Мне другая вспомнилась: «До любви мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага!»

– Кто ж тебе такую пел? Неужто Арина Родионовна?

– Нет. Отец.

– Ничего веселее он не вспомнил?

– А я не просил веселее. Я просил настоящую военную песню.

Профессор только хмыкнул: дескать, ох уж эти ветераны…

Корсар посмотрел рассеянным взглядом на автомобиль:

– Меня что, прямо здесь и сейчас собираются «уколоть»?

– И что смущает?

– Антисанитарные условия. И угроза пандемии бытового ящура.

– Снявши голову, по волосам не плачут…

– Это – кто как. Скажем, палачу положено голову поднять – на обозрение честнóму народу. А ежели клиент лысый?

– А ты – веселый малый, Корсар.

– И – находчивый. Иногда.

Дима на трясущихся от слабости ногах сделал к машине шаг, другой, оступился, прянув почти наземь, – Савельев инстинктивно подхватил падающего Корсара под руку и, мгновение спустя, почувствовал жесткий болевой захват кисти и предплечья: Корсар оказался сзади, а к набухшей кровью сонной артерии «профессора изящных искусств» уже было приставлено остро отточенное лезвие ножа.

– И не нужно дергаться, профессор. Артерию взрежу одним движением…

– Тебя сейчас убьют.

– А если этого я и добиваюсь, а, Иван Ильич? Такая мысль не приходила?

– Чего ты хочешь?

– Правды.

– Ты что, серьезно думаешь, что…

Увидев, как в проеме приоткрытой дверцы «ровера» показался оформленный трубой глушителя ствол: