Русалка - Кэролайн Черри

— С тобой все хорошо? — спросил он.

— Надеюсь, что будет, — пробормотал Петр. Говорить ему было еще трудно.

— Может, хочешь чая?

Он чувствовал, как его выворачивает изнутри.

— Нет, — сказал он и закрыл глаза. — Я хочу просто немного полежать.

Саша похлопал его по плечу. Но даже легкое прикосновение отдавалось болью по всей коже. Он слышал, как мальчик отошел к столу и сказал старику, что с Петром все в порядке.

Петр припомнил, что Саша и Ууламетс говорили прошедшей ночью о нем, когда утром он вновь увидел их, уютно сидевших и шептавшихся о чем-то. И под впечатлением этих мыслей он почувствовал пустоту и слабость в груди, которая теперь уже не имела ничего общего с выпитой вчера водкой.

Так он и страдал почти все утро, пока Саша не принес ему чай с медом и немного лекарства, на котором настаивал Ууламетс. Он выпил чай, но отказался от отвратительного варева, которое приготовил для него старик. Саша умолял его принять лекарство, убеждая в том, что от него не может быть никакого вреда, но Петр выплеснул содержимое чашки на тлеющие угли.

— Петр! — едва не закричал Саша.

— Пусть помучается еще, — сказал Ууламетс, полагая, что Петр будет вполне удовлетворен собственной безопасностью.

— Пусть моя боль остается при мне, — сказал он. — По крайней мере я буду знать, что обязан этим самому себе… Держись подальше от меня!

— Пусть будет так, — сказал Саша.

— Дурак! — прошептал Петр. Его голова по-прежнему раскалывалась от страшной боли при малейшем напряжении. Он медленно сполз вдоль каменной кладки, подбирая под себя колени. Саша вернулся к своему колдуну, а Петр так и остался в этой позе: голова шла кругом от постоянной путаницы в мыслях, которые так и не покидали его после сновидений и пьяных кошмаров прошедшей ночи, обостренные тяжелым утренним похмельем.

Его меч по-прежнему стоял около стены, недалеко от сидящего за столом старика. Он отметил про себя его местонахождение и заодно еще раз оглядел комнату, как бы проверяя наличие одеял и одежды, висящей на колышках около двери, и связки репы, висевшей под потолком, на тот случай, если он решится претворить в жизнь свой план побега.

Для этого ему остается лишь сломить упрямство мальчика и любыми средствами заставить его сесть в лодку, а дальнейшее уже не будет представлять большого труда. Ведь, рано или поздно, должен же Саша обрести здравый смысл? Что, в конце концов, может сделать старик против такого молодца, как Петр, да еще вооруженного мечом и с огромным стремлением к побегу? Ведь единственным источником страха были незаурядные таланты старика управляться с тяжелым посохом, да его влияние на Сашу, которое продолжаться только лишь до тех пор, пока ему удавалось подсыпать свое зелье в рыбу, которая составляла их обед.

В конце концов, с большой осторожностью и немалыми усилиями, Петру удалось встать, и он, медленно передвигая ноги, спустился к реке, на разведку.

Саша поспешил за ним по узкой сырой дорожке, ведущей с берегового откоса к стоящей у причала старой лодке.

Петр нахмурился, увидев, что одиночество нарушено, и, скрестив на груди руки, повернулся в его сторону.

— Пожалуйста, — начал Саша, — вернись в дом.

— Разумеется, я вернусь туда, но в свое время, — сказал Петр. Он должен был так или иначе поговорить с этим опасным безумцем, а для этого он должен набраться терпенья, которого ему всегда не хватало. Рассуждая таким образом, Петр внимательно приглядывался к стоявшему против него мальчику, и отметил про себя, что, разумеется, Саша был высок и достаточно силен для своего возраста, возможно даже слишком, чтобы Петру удалось силой заставить его сесть вместе с ним в лодку, если мальчик будет сопротивляться попыткам Петра сбежать из этого дома.

И с этими мыслями Петр повернулся и медленно побрел к самому краю причала, откуда прыгнул в старую лодку, поднимая вокруг себя клубы пыли и остатков залежавшихся листьев.

— Петр!

Саша не отставал от него. Он догадался, что тот задумал. А Петр продолжал осматривать лодку, стараясь не обращать никакого внимания на тревогу, которая прозвучала в голосе мальчика, а может быть, просто, не хотел вступать в бесполезный спор. Он хотел отойти с ним подальше от борта, и поэтому упорно двигался вперед, туда где находилась небольшая палубная надстройка, которая могла служить хоть каким-то убежищем: не было смысла начинать что бы то ни было, находясь у самого борта, где мальчик мог случайно свалиться в воду, и не было никакой нужды усложнять положение тем, чтобы вытаскивать из воды наполовину бесчувственное тело, особенно учитывая теперешнее состояние Петра.

— Петр, ну пожалуйста!

Петр отошел за надстройку, ближе к корме, и прислушался к приближающимся шагам. Там Саша и догнал его. У него мелькнула мысль, что, возможно, это даже очень хорошо: в самом начале убедиться, в каком состоянии находится лодка. Поэтому, пожав плечами, словно одобряя свои внутренние побуждения, он повернул назад, к рулевой рукоятке, которая слегка покачивалась, под действием течения реки, удерживаемая покрытым плесенью канатом.

— Все выглядит так, будто эта посудина поможет нам хоть чуть-чуть приблизиться к Киеву, — сказал он Саше, поднимаясь к огораживающему рукоятку барьеру, чтобы проверить ее исправность. — Или ты не согласен с этим?

— Мы не сможем уйти далеко, — сказал Саша. Он остановился почти рядом с Петром. — Петр, пожалуйста, послушай меня. Ведь она очень опасна…

— А мне кажется, что лодка выглядит вполне прилично, — сказал Петр, не обращая внимания слова мальчика.

— Петр! — Саша схватил его за руку и старался оттащить подальше от барьера. Он в страхе бросился от кормы, увидев что-то, похожее на белую вуаль, прикрывающую парящее в воздухе лицо и заполнявшее пространство над палубой, в котором, он был уверен в этом, ничего не должно было быть. Одновременно он почувствовал, как повеяло ледяной влагой с резким запахом речной воды и водорослей, и как холодное прикосновение тронуло его кожу.

— Бежим! — закричал Саша. Петр побежал, постоянно оглядываясь назад, и неожиданно остановился у самого борта, столкнувшись с Сашей.

Видение вскоре исчезло, а он продолжал стоять, пытаясь унять дрожь в коленях и вновь подступившую головную боль. Он по-прежнему ощущал порывы ледяного ветра на мокрой руке и лице. Он еще не привык убегать от опасности, похожей всего лишь на холодный ветер, так же, как не привык, позволять, чтобы при этом его хватали ледяными пальцами, удерживая на месте.

— Что-то попало мне на лицо, — сказал он, глядя на верхушки деревьев. — Что-то, похожее на водяные брызги. — Но ни одна из веток не нависала над кормой лодки. — Может быть, это в воде играла рыба?

— Она ищет тебя, — сказал Саша, стараясь удержать его за руку. — Ради Бога, Петр, очнись. Не забывай, что она все еще здесь!

Ему и самому очень хотелось прийти в свое привычное состояние. Может быть, это все еще водка продолжала действовать на него? Ведь старые пьяницы очень часто наблюдали картины, которых никогда не было в действительности, и, вполне возможно, что они тоже испытывали прикосновение несуществующих пальцев к своему лицу?

— Петр! Вернемся в дом! Пожалуйста!

Он встал на самый край лодки и прыгнул на причал, едва удержавшись на ногах. Саша приземлился рядом с ним, поймал его руку и потащил за собой вверх по холму. За время подъема он раз или два ощутил знакомое дуновение холода.

Ощущение это быстро прошло, словно ледяное облако, растворившееся в воздухе и исчезнувшее с последним сильным взмахом ледяных пальцев. Петр же, не переставая, бежал из всех сил, ощущая боль и спотыкаясь на каждом шагу, пока не добрался до крыльца, где теряя силы, прижался к стене дома, обхватив руками раненый бок.

Этого не могло быть на самом деле. Он стыдился своего бегства, и все время оглядывался вокруг, в надежде увидеть что-то, кроме серой громады леса и берега реки, но при этом не мог объяснить того простого факта, что по его шее стекала холодная речная вода.

Саша распахнул дверь и закричал, едва не задыхаясь и глотая слова:

— Хозяин, господин Ууламетс. Она была здесь!

Петр стоял на прежнем месте, все так же прислонясь спиной к стене, когда Ууламетс торопливо спустился во двор и остановился, в надежде что-нибудь увидеть.

— У твоей дочери очень холодные руки! — сказал вдруг Петр, не удержавшись от доли сарказма, на который был способен в данный момент, чтобы разбавить им то небольшое представленье, которое разыгрывал перед ними Ууламетс, или то сумасшествие, которым тот явно страдал, или что-то еще, чем могло быть, на самом деле, поведение старика.

Тем временем, Ууламетс вернулся к дому, явно раздосадованный и не скрывающий гнева.

— Дурак. Иди в дом и сиди там, иначе мы ничем не сможем помочь тебе.

Петр открыл было рот, чтобы выразить свой обычный протест, но старик проскользнул мимо него в дом, и ему ничего не оставалось делать, как следовать за ним, или же доводить до конца план побега, но дрожь в коленях, мучительная пульсирующая боль в голове и неприятная пустота в желудке не оставляли ему выбора.